Анатолий Тасминский: «Мои книги — труд «коллективного существа»
Судьба с сызмальства не баловала Анатолия Тасминского. Ещё ребёнком побывав на оккупированной фашистами территории, он на себе испытал все прелести немецкого «нового порядка». Сын военного, Анатолий Иосифович решил продолжить семейную традицию, дослужившись до звания полковника. Уже в зрелом возрасте стал собирать воспоминания свидетелей и очевидцев военного лихолетья. Многое слышал о войне от своего отца, комиссара партизанского отряда. А с начала 2000-х годов, чтобы эти знания не канули в Лету, стал писать книги. Впрочем, к литературе Анатолия тянуло ещё со школьной скамьи…
— Анатолий Иосифович, как вы стали писателем? С чего началось?
— Я не считаю себя писателем. Писатель — это тот, кто в своих текстах вскрывает свою глубинную связь и инстинктивную общность с окружением, тем самым создавая нечто сверхличное, — и я не думаю, что у меня это получилось. Да и не ставил я себе целью быть признанным за писателя.
Как, наверное, и все, в юности я пробовал писать стихи. Писал день, писал ночь. Хотелось, чтобы после моей первой поэмы люди стали искать мрамор для памятника мне на центральной площади… А присмотрелся к тому, что написал — и самому не понравилось. Решил проверить: а как там Пушкин подобное писал? Перечитал «Евгения Онегина» — не мог оторваться. Потом были «Новая Земля» Якуба Коласа, «Пан Тадеуш» Адама Мицкевича… Наконец дошло: у меня точно нет поэтического таланта. По большому счёту, мне вообще-то положена премия или медаль от читателей за… за то, что не писал стихи и поэмы, не отвратил людей от поэзии.
Книги я стал писать вот при каких обстоятельствах. Стоило мне овладеть азами компьютерной грамотности, как однажды, в случившееся свободное время, осенила меня мысль: «Мне уже под шестьдесят, а я так и не опубликовал результаты своей работы над диссертацией. Хотя я и не дошёл до защиты, но ведь там были интересные и полезные находки; надо их выдать на-гора: пусть люди подбирают и развивают — всё ведь остаётся людям».
Знаете, есть такой феномен в психологии: завершённые дела наше сознание сбрасывает в подсознание, а незавершённые — те толкутся на пороге между подсознанием и сознанием и в подходящий момент захватывают всего человека. Вот это у меня и сработало!
Итак, включил я компьютер, подготовил файлы со статьёй, схемами и — выступил на международной научной конференции, состоявшейся в Москве. Вышел сборник той конференции, и там моя статья… Несколько учёных мужей советовали мне закончить диссертацию, защититься. Но я-то жизненный опыт кое-какой имею, и знаю, что диссертантам частенько льстят: «А, знаете, вы запросто можете свою кандидатскую работу превратить в докторскую»; вот и мне, с уважением к моему возрасту, добрые люди говорили всякие добрые слова, их, этих людей, ни к чему не обязывающих… Но польза от того погружения в научную среду была — я основательно овладел компьютером и рабочими программами для писательства.
— Это и стало отправной точкой в вашей литературной деятельности?
— Не только. Как-то прогуливаясь с внуком (то было зимой 2000-го года), я вдруг был остановлен озарением: «Вот — внучок. Ему предстоит расти и расти, и — кем он станет? От кого это будет зависеть? Известное дело, первые годы — от людей, кто рядом с внучком — от его мамы, папы, и нас — дедушки и бабушки. Затем будут детсадовские воспитатели, сверстники, школьные учителя и так далее… Наконец, наступит пора, когда произойдёт «перенос» — юноша переключится на самообразование, самообучение и самовоспитание… Да, кстати, а как это происходило у меня самого?»
И вот он, вопрос-идея: «Кто были мои наставники, на что они меня ориентировали? И как я на основе их ориентиров действовал? Не должны же эти люди, память о них кануть в забытье».
А мои наставники — это мои родители, школьные учителя, дворовые товарищи, спортивные тренеры, книги, кинофильмы, театры. Вот о них я и стал писать, стараясь не упустить ни одного, кто оставил заметный след во мне. Так появилась моя первая книга — «Наставники. Ориентиры. Действия»!
Вскоре я стал задумываться: «А кто были те, кто был до меня, чьи гены у меня? Они ведь тоже из поколения в поколение передавали опыты своей жизни». Так я вышел на проблему родословной! Начал с того, что раскопал имена и узнал кое-что о судьбах своего деда и его братьев, начиная с 1912 года, когда родился мой отец. Были живы ещё родители — расспрашивал их… И вышла книга «Тревоги и душевная стоимость жизнь».
Спустя некоторое время, после копаний в архивах, я знал имена и кое-что о делах моих предшественников в девяти поколениях — с 1722-го года, первого упоминания в документах нашей фамилии. И вот он результат моих десятилетних изысканий — книга «Очерки родословной»!
«Как нашей стране удалось победить фашизм?», — нередко задавался я вопросом. Ведь было страшное поражение в начале войны: «котлы», большое отступление, толпы наших пленных, гибель мирных людей, сплошная эвакуация промышленных предприятий… И тут я вышел на тему подвига народа в борьбе с фашизмом. Так появилась моя книга «Отряд» — о боевой деятельности партизанского отряда, комиссаром которого был мой отец.
Ну и — есть такой грех — захотел поделиться собственным опытом. И вот: «Опыты быстротекущей жизни».
— В ваших книгах много событий, фактов, имён. Сохранились записные книжки, дневники?
— Дневников я не вёл, разве что в записных книжках что-либо, вызвавшее у меня удивление, помечал. Иногда кое-что отмечал на полях книг. Восстанавливать в памяти давно прошедшее мне помогли не только вот такие пометки, что сохранились, но даже те записи, что были… утеряны или выброшены из-за некогда казавшейся мне мелочности мыслей в них заякоренных. Здесь срабатывал принцип ассоциации: случайно обронённое кем-то слово вдруг вызывало у меня воспоминание о некогда записанной, но уже утерянной, мысли, и та из подсознания перебиралась в сознание — актуализировалась, как говорят. Получалось так: от слова — к мысли, от мысли — к действию. Кроме того, мне повезло: я дожил до времени, когда открылись архивы: были бы деньги — и информация у тебя в руках. А интернет, эта всемирная кладовая информации!
— Всё ли, что есть в ваших книгах, взято из вашей жизни?
— Да, всё взято из моей жизни! Мы временами к себе приглядываемся: из чего мы состоим, что есть наше внутреннее достояние. Такую попытку разобраться в себе сделал однажды великий поэт Гёте. Вот и мои книги тоже — труд «коллективного существа», только с именем Тасминский.
— Кто редактировал ваши книги?
— Хорошо, если у тебя есть хороший редактор, кто поможет улучшить твой текст. У меня такового не было. Свою первую книгу — «Наставники. Ориентиры. Действия» — я просил редактировать двух человек. Первой была учительница русского языка на пенсии — так она в основном исправила мои пунктуационные промахи… Мне этого было мало, и тогда отнёс я рукопись писателю, который некогда был редактором крупного журнала. Тот очень мало чего исправил, заявив: «Я хочу сохранить ваш авторский стиль…». А мне хотелось подсказки: здесь — слабо, попробуйте так-то… Я так думаю: пока книга в рукописи — помогайте! Но… когда книга вышла — хвалите автора! Доброе слово, как известно, и кошке приятно, автору — вдвойне!
Но есть и такой вариант: назначить самого себя редактором, точнее, внутренним редактором. Это не моя идея, а опыт многих писателей. Написал — и отложи на неопределённое время. Придёт пора, и тебе захочется взглянуть на то, что ты некогда написал. Добавь, исправь, опять ни на что не оглядываясь. И потом снова и снова возвращайся к тексту: исправляй, добавляй. Но теперь применяй «законы писательства»: как выстроена линия, завязка, кульминация, выдержан ли стиль, всё ли хорошо с точки зрения стилистики? И после этого… опять дай «вылежаться». Вот такого редактирования я и придерживаюсь.
— Трудно ли было писать книгу о войне, о событиях, в которых не принимали участие? Какие эпизоды войны вам особенно «памятны»?
— Ещё подростку, мне отец рассказывал о том, как в июне 41-го ему, тогда лейтенанту-артиллеристу, довелось стоять со своей батареей против наступавших фашистских танков, стать «окруженцем», затем партизаном. Рассказывал о боевых операциях, в которых довелось ему участвовать, как отряд выходил из блокад, о трагедии отряда в декабре 43-го (тогда в одном бою погибло 80 бойцов-партизан), как встретились партизаны с Красной Армией 30 июня 1944-го.
И конечно, в детские годы я нередко тайком от отца надевал его награды: орден Красной Звезды и медаль «Партизану Великой Отечественной войны».
А как только стали организовываться юбилейные встречи ветеранов-партизан, так в нашем доме стали бывать соратники отца: бывшие командиры, комиссары, политруки, бойцы отряда… Но понадобилось ещё много лет, чтобы я однажды (пусть позже, чем никогда) осознал: да ведь я соприкасаюсь с Историей. Эти Люди спасли Жизнь на Земле! О них надо рассказать. Чтобы их помнили (а человек «живёт» до тех пор, пока его помнят!).
Первое, что я сделал, это записал все рассказы отца. Затем покопался в интернете. Написал в партизанский отдел Национального архива Республики Беларусь, не надеясь на удачу, ибо знал, по рассказам ветеранов, что оттуда один ответ: очень мало материалов вашего отряда есть у нас, лучше обратитесь к своим товарищам… Но тут — удача! Из архива пришло письмо: мол, так и так, приезжайте, работайте, у нас есть материалы о «вашем» отряде! Съездил, поработал.
И ещё, следует учитывать, что я всё-таки бывший военный человек, более тридцати лет служил в Советской армии, и потому военный быт и военная терминология для меня — не кантовская «вещь в себе». Ну а если я где и «плавал», так не стеснялся консультироваться у специалистов.
Виталий КАРЮКОВ
