Ирина Дегтярёва: «Главное в военной прозе — человек»
Ирина Владимировна Дегтярёва рано окунулась в литературную деятельность. Уже на первом курсе Литературного института в 1998 году начала публиковаться и вступила в Союз писателей России. Продолжая учёбу, работала спецкором и, позднее, обозревателем в журналах МВД и Внутренних войск РФ. Член Союза журналистов Москвы. Много ездила, общалась с разными инитересными людьми, публиковалась. Автор нескольких книг прозы и публицистики, лауреат первой премии IV Международного конкурса им. С. Михалкова. Уже несколько лет работает литературным редактором в журнале Министерства обороны «Воин России».
— Ирина Владимировна, вы много пишете о войне и людях в погонах. Но, говорят, у войны не женское лицо. Как же вы пришли к этой теме?
— Подобные вопросы мне задают очень часто и каждый раз они вызывают у меня недоумение, хотя я могу понять спрашивающих, ведь женщин, пишущих о войне, действительно можно пересчитать по пальцам. Но мне кажется, по большому счёту, писатель — существо как бы бесполое, он находится над схваткой и может писать обо всём, что его действительно волнует, и не принципиально — от лица женщины, мужчины или ребёнка. Так вышло, что тема человека на войне, в экстремальной ситуации, вызывает в моей душе самый живой отклик. Я считаю, что хорошо будет удаваться то, что действительно волнует и тревожит. Мои ровесники оказались перед лицом одной из самых страшных в человеческой жизни ситуаций — войной. Калечили не только их тела, но и души. Убивали. Доставляли горе их близким. Как я могла пройти мимо этой темы? Писатель — это, в первую очередь, гражданин, а значит, необходимо было высказывать свою гражданскую позицию и не стоять в стороне, когда журналисты несправедливо, незаслуженно поливали грязью наших военнослужащих в первую чеченскую войну. И я не осталась в стороне.
— Вы сами были на войне? Откуда берутся сюжеты для военной прозы?
— На войне мне не довелось побывать, сначала в силу слишком юного возраста, затем моё начальство в журналах, где я работала спецкором и обозревателем, считало такие командировки небезопасными. Наверное, корреспонденты, особенно телевизионщики, должны оказываться в эпицентре событий, но нельзя забывать и о том, сколько проблем доставляют журналисты военным, которые вынуждены оберегать пишущую братию, рискуя собственной жизнью. Оправдано ли это? Не знаю. Каждому своё. Но я считаю, что главное в военной прозе — человек. И я встречалась с солдатами и офицерами, когда они возвращались из военных командировок. Так получалось, что я видела войну их глазами и, поскольку встречалась со многими десятками военнослужащих, то вырисовывалась в моём воображения достаточно объективная картина. Судьбы погибших, раненых, героев, истории предательства и смелости, счастья и горя, которые бок о бок на войне. Я видела фотографии, оперативные видеозаписи, многое из того, что мне рассказывали не попадало в интервью и очерки из-за излишней откровенности и неприглядной правды. Пропуская всё это через себя, я создавала собирательные образы и наполняла ткань произведения фактами, жизненными ситуациями, которые не нашли своего воплощения в документальных очерках, статьях и интервью.
— А надо ли писателю пройти через войну, чтобы правдиво написать о всех её тяжестях и трагедиях?
— Этим вопросом я задавалась, когда начинала писать на военную тему. Что такое война? Такая же жизнь, только наполненная гипертрофированным страхом, с усиленными стократно эмоциями. Это ведь не с марсианами происходит, с землянами, а значит, мы не можем не понимать происходящего. Мне думается, что главное — достоверность. Если писатель в состоянии генерировать сюжет, выстраивать точные поведенческие линии героев, обладает достаточными знаниями и владеет военной терминологией, а главное, если читатели в погонах не сомневаются в его компетентности и полагают, что всё написанное им отвечает правде жизни, то такой вопрос не актуален. Дело не в том, кто где был или не был, а в профессионализме. Писатель не в состоянии испытать в жизни всё, о чём пишет. Тогда, выходит, и писать ему не стоит? Я знаю многих журналистов и писателей, побывавших на войне, но писать от этого они лучше не стали. А есть и другие, кому участие в боевых действиях только прибавило деталей, образности и так далее. Тут нет точного рецепта. В своё время я занималась научной работой, и тема моей диссертации заключалась именно в этом: писатели — участники войны и писатели, которые писали на военную тему, но на войне не были. Так вот нет однозначного ответа, кто раскрывал тему войны лучше — первые или вторые. Участие в войне не гарантирует написание хорошего произведения, впрочем, и наоборот. Есть ещё один аспект этой проблемы. Участник войны обычно старается описывать только то, что видел, зацикливается на этом и на своих ощущениях, тогда страдает объективность.
— Я почему спрашиваю — в своё время Высоцкого критиковали за его стихи и песни о войне: да как, мол, вы смеете писать о том, чего не знаете и сами не прошли! Каково ваше к этому отношение?
— Как я уже говорила, надо писать о том, что чувствуешь хорошо, как актёр, который пропускает через себя создаваемый им образ, вживается в него. Тогда у зрителей и читателей не будет сомнений в компетентности создателя роли или произведения. Литература, как и любое искусство — это иллюзия, базирующаяся на нашей действительности. Если бы мы писали жизнь такой в точности, какая она есть, получилась бы документальная проза, но речь идёт о художествнной прозе. Песни Высоцкого поют до сих пор и будут петь, значит, он затронул правильные струны, он был честен перед собой и искренне уважал прошедших войну, был благодарен им за Победу. Патриот не только тот, кто падает грудью на амбразуру, но и тот, кто пытается передать этот подвиг в музыке, в рисунке, в стихах и рассказах. Каждый вносит свою лепту по мере сил и возможностей.
— Много ли в ваших произведениях собственных ощущений, наблюдений, переживаний и, может, боли?
— Наверное, не может быть по-другому, чтобы произведение можно было отделить от создавшего его автора. И даже то, что по первому впечатлению не похоже на него на самом деле, — суть писателя, проявленная отчётливо в его прозе. Многие, знающие меня лично, но поверхностно, не могут соотнести меня и мои произведения. По их мнению — мы с моей прозой не очень сочетаемся. Этот парадокс преследует меня многие годы, а я уже шестнадцать лет в профессии, публикуюсь с восемнадцати лет. Но, когда узнают меня ближе, забывают о том первом впечатлении. Я никогда не пишу о себе лично, но все описываемые события, естественно, пропускаю через себя и во всех героях моих произведений, наверное, можно обнаружить те или иные проявления моей натуры, прослеживаются мои увлечения того или иного периода жизни. Настоящие писатели, по-моему, личности замкнутые, тяжело идут на контакт, они выкладываются в своих произведениях, выдают самые глубинные эмоции на бумаге, копят их в себе и нечасто проявляют в повседневной жизни. Я, наверное, не исключение. Приходится вживаться в создаваемого персонажа, он реагирует на меняющуюся ситуацию, которую я для него создаю, он не должен быть мной, но в то же время, к концу написания рассказа, повести или романа я начинаю осознавать, что прожила ещё одну жизнь и главный герой стал моей частичкой, у меня его память и опыт. В этом есть нечто мистическое, но кто сказал, что писательство — вещь обыденная? Я могу назвать себя суровым реалистом, и все мои произведения жизненны, но это всё же некая имитация жизни.
Сколько очерков я писала о реальных людях, их судьбах, порой трагических и героических. Статьи о погибших — это отдельная, очень тяжёлая тема. Я сейчас потому практически не занимаюсь журналистикой, слишком близко к сердцу всё воспринимаю и многие годы жила с чувством беды и горя. В Чечне погиб один из моих знакомых. Так вышло, что он помогал мне в подборе материала к очерку о его погибшем в Чечне товарище, собровце, а через пять месяцев погиб сам, став Героем России посмертно. Многие, о которых я писала, продолжали ездить в боевые командировки, были ранены и покалечены. Их судьбы неотделимы от моей, ведь они мне как на исповеди рассказали, доверили всю свою жизнь. Кстати, именно военные никогда не воспринимают меня отдельно от моих произведений, и порой даже вымышленных персонажей они воспринимают за реальных ребят и находят их прототипы в своём окружении.
— Вы какое-то время служили во Внутренних войсках МВД. Каково это — ощущать себя военнослужащим? Нужно ли было это прочувствовать, хоть на несколько дней побывать в погонах?
— Большее время я работала гражданским специалистом во Внутренних войсках, хотя действительно было такое, что я призывалась, прошла все комиссии, получила на руки военный билет, но, поскольку в журнале «На боевом посту», куда я призывалась, не было должности, то с идеей службы пришлось расстаться, о чём я теперь не жалею. Всё-таки писатель должен быть свободен от каких-либо обязательств. А военная служба, пусть и в качестве военного журналиста, это серьёзная ответственность, требующая большой самоотдачи и оставляющая мало свободного времени на писательское творчество. Однако я не жалею о том опыте. В написании военной прозы это, несомненно, сыграло позитивную роль. Я вообще очень люблю журнал «На боевом посту», с которым сотрудничала с 1998 года, когда дебютировала на страницах этого журнала со своим первым военным рассказом. Работала там обозревателем несколько лет.
А что касается особого статуса военнослужащего… Я бы так не дифференциировала гражданских и военных. Такие же люди. Может, более дисциплинированные, но с такими же проблемами, радостями и горестями. Другое дело, экстремальные ситуации, в которых они оказываются по долгу службы, — вот эти-то ситуации, как лакмусовая бумажка, проявляют обострённо все человеческие качества — и предельный героизм, и предельную подлость. Всё возведено в квадрат, любые эмоции и человеческие проявления.
— Известно ли вам самой такое понятие, как боевое братство?
— Разумеется. Я много раз общалась с офицерами и солдатами, которые не понаслышке знают, что это такое. Мне довелось видеть тех, кто жизни не жалел за други своя в самом прямом смысле слова. К сожалению, чаще всего речь шла о погибших героях, таких, как, например, капитан ФСБ Денис Плетнёв, погибший героически и спасший жизнь подполковнику ГРУ, моему другу. Я написала очерк о капитане Плетнёве и посвятила ему книгу своей прозы. О многих таких ребятах я писала, и эти материалы печатались в том числе и в спецназовском журнале «Братишка», девизом которого служит фраза: «Нет уз святее товарищества».
С большинством ребят, о которых я писала, много лет общаюсь, и всегда готова помочь им во всём, да и они, не сомневаюсь, придут мне на помощь, если таковая потребуется. Ведь боевое братство, оно не только на войне или во время службы, оно во всём. Очень часто в своих произведениях я затрагиваю тему боевого братства, это особое, щемящее чувство привязанности офицеров и солдат друг к другу, испытавших вместе что-то важное, страшное на войне и понявших, что нет ничего важнее и ценнее дружбы, настоящих человеческих отношений.
Как одно из проявлений боевого братства, я вспоминаю один случай. Когда в 2002 году я писала книгу о бойцах ОМОНа на воздушном и водном транспорте, многие из ребят говорили мне об их погибшем в Чечне семь лет назад товарище. О том, что его несправедливо не наградили посмертно, а ведь он погиб во время обстрела на мосту, где нёс боевое дежурство. Участник афганской войны, этот погибший парень был женат, сиротами осталось двое его детей. Меня взволновала эта история, и я постаралась сделать всё, чтобы вопрос о посмертном награждения омоновца подняли вновь. Спустя семь лет забвения жене этого парня, его сыну и дочери передали орден Мужества, которым посмертно всё же наградили их мужа и отца.
Беседовал Виталий КАРЮКОВ
