О говновозах и дурах сердобольных. Рецензия на сборник Марины Степновой «Где-то под Гроссето»

Сборник Марины Степновой «Где-то под Гроссето» включает тринадцать рассказов — как уже известных читателю по публикациям в журналах и сборниках, так и новых. В целом это всё та же Степнова, известная по своим жутковатым, утрированно реалистичным романам, только каждая история сжата, как пружина, до нескольких страниц. В некоторых рассказах выхвачен лишь один, но характерный момент из жизни героев (один из самых впечатляющих — «Там, внутри», об одном дне матери-одиночки ребёнка-инвалида), в других на нескольких страницах уместилась вся жизнь или огромный её отрезок (как в рассказе «Тудой» о первой школьной любви, или «Старая сука» о провинциалке, любой ценой готовой сделать карьеру в столице, или «Милая моя Туся», вместившем долгую сложную судьбу).
Рассказы очень разные — есть подлинно трагичные, есть иронично-драматичные. О детстве и взрослении, о желании уйти от реальности и всё-таки столкновении с ней, и очень много — об умирании, о потерях, о смерти. Смерть у Марины Степновой — та безжалостная шкала, по которой меряется человеческая судьба. Отсюда в рассказах столько злого, издевательского в адрес бессмысленных, глупых вещей: вроде социальных сетей, или сделанной за счёт других карьеры, денег, имиджа, любого «выпендрежа». Отсюда же — проходящая красной нитью через все рассказы ненависть к интеллектуальному снобизму, наполняющему умными цитатами память, но никак не затрагивающему душу. Разрыв между мирами книжным и реальным — одна из главных тем. Начитанная, нахватавшаяся знаний по философии и литературоведению мать оказывается настолько холодной и равнодушной по отношению к собственной дочери, что та проносит ненависть к родительнице через всю свою жизнь. Героиня другого рассказа со смешным прозвищем Антуаннеточка находит в книгах утешение и спасение от скучной, однообразной повседневной жизни. Погружённая в чтение, она, по сути, и не живёт. И только смерть, «memento mori» высвечивает истинную ценность эмоций и поступков, судеб и отношений. И это главное достижение Степновой как писателя — даже в судьбе самого пустого, задавленного бытом и злобой героя она отыскивает этот важнейший, наполняющий жизнь смыслом момент. Момент подчас удивлённого, поражающего знакомства с собственной душой, которая однажды оставит и тело, и этот вещный циничный мир.

Общая тональность книги — пронзительная горечь от бесчеловечности людей, их жестокости по отношению к дальним и ближним, к детям, родителям, супругам, к себе. Напротив, грубые, замкнутые на себе души неожиданно раскрываются в неудобном, сложном для них поначалу сочувствии, которое затем вдруг дарит им огромное счастье. В рассказе «Письма Диккенсу» сорокалетний герой хочет взять ребёнка из приюта и переживает несколько дней настоящего ужаса, думая о том, как он, одинокий отец, сможет ухаживать за таким хрупким существом. Представляет, как сын обрежется, ошпарится, упадёт с лестницы, и уже почти отказывается от страшной затеи. И хотя финал открыт, хочется верить, что он всё-таки сделает счастливым не только незнакомого чужого мальчика, но и себя. Такова логика рассказов Марины Степновой. Счастье — сложное, неудобное, полностью переворачивает уютное, пустое, привычное бытие.

В рассказе «Дядя-цирк» обыкновенный клерк, живущий планктонной офисной жизнью, пойманный внезапным порывом, тратит огромную сумму на билеты в цирк для чужой семьи, в которой пятилетняя девочка больна раком. Его мечты о новой жизни, о том, как он вольётся в семью, удочерит Настеньку, полюбит её маму, конечно, красивую блондинку, разбиваются прахом: «Настенькина мама — чурка. (…) Таджичка или узбечка, я не разбираюсь. Маленькая, смуглая». К тому же семья оказывается полной и вовсе не нищей: «Просто ждать долго не можем,  — говорит Настина мама, —  Кто знает, что завтра будет?» Но герою всё равно становится хорошо от совершённого доброго поступка, и читателю ясно, что он никогда не пожалеет о потраченных деньгах.

Некоторым людям приходится открывать в себе эти грани самостоятельно — через болезнь, через горе, через боль. Поразителен в этом смысле рассказ «Старая сука», может быть, лучший в книге. Героиня, с рождения жившая призрачными ценностями, шедшая по головам без привязанностей и любви, в зрелом возрасте вдруг обнаруживает в себе и любовь, и душу. Вдруг понимает, что её, бездарную, нахрапистую и бессовестную, никто никогда не любил, «зато все побаивались и уважали, как уважают на дороге зловонный говновоз, который если не помнёт крыло, так, не ровен час, обольёт гнусной жижей или просто обвоняет». Даже это ужасающее осознание собственной тёмной, пустой натуры приводит к некоему очищению, к маленькой, но всё-таки победе над бессмысленностью жизни.

Марина Степнова точно и безжалостно отделяет подлинное от поддельного. Скандалистка и грубиянка с инвалидной коляской, разучившаяся вежливо и спокойно общаться с людьми, оказывается нежной мамой, искренне любящей своего слепоглухонемого парализованного сына, которым никогда, наверное, не сможет гордиться. Только для неё одной он — родной человек и вообще человек, только она одна знает, что в его теле, куда не проникает ни свет, ни звук, в теле, которое даже не может пошевелиться, есть живая душа: «Разве ж ты ещё хоть кому-нибудь нужен? Я же одна на всём целом свете знаю. Ты там, внутри». А вот персонаж из рассказа «Покорми, пожалуйста, Гитлера», учёный-историк, который предпочёл российскому безумию понятную и регламентированную жизнь в чужой Германии, где все «кнопки» работают, как положено, в отличие от России, где «ткнув в любую кнопку (хоть в кнопку дверного звонка), можно было получить в ответ всё что угодно». Однажды к нему приезжает сестра — нескладная, бестолковая, наивная и по-русски бездарно добрая, тут же называет встреченного на улице кота Гитлером, и ей никак не объяснишь, что здесь нельзя упоминать это имя всуе. Никак не объяснить этой русской «дуре сердобольной», на которую «нельзя было найти решительно никакой управы», что в Германии не принято кормить чужих животных, давать на чай таксисту, курить на улице. И когда он с облегчением избавляется от неё, сажает на поезд, возвращается в привычную размеренную немецкую жизнь, где нет места глупостям, порывам и сентиментальности, то вдруг понимает, что сестра умирает, что приезжала попрощаться, что больше он её не увидит. И тогда его стройный мир рушится, рушится по-русски, полностью, до самого основания. Поняв что-то важное о себе и о своей брошенной родине, он больше не может притворяться немцем. Есть и обратный мотив — рациональные герои, ищущие себя за пределами России, вроде героини рассказа «Где-то под Гроссето», ненавидящей собственную мать: «…на родине она жить не желала категорически и принципиально. Родина была мать». Но и здесь есть работает непреклонная логика писательницы — героиня едет за границу вовсе не жить, а умирать.

И всё же впечатление от рассказов Степновой неоднозначное. Жизненные, безжалостные, честные, эти тексты вызывают не только восхищение, но и разочарованное удивление. Вычурность, сложность, запутанность фраз, полных метафор, аллюзий и цитат, работает против авторской прямой и честной позиции, желания показать жизнь как она есть. Не хватает пушкинской простоты, хотя знание жизни, найденные сюжеты, благородные мотивы её прозы просят доступности, незамысловатости изложения. Сложность и изысканность причудливо сочетаются с грубостью, даже матом, что вносит элемент безвкусицы. Это мешает восприятию простых и внятных сюжетов, безжалостной логики жизни, которую отлично чувствует Марина Степнова. Как будто она боится показаться банальной и специально приукрашивает жёсткую действительность словесными кружевами. Но если вглядеться в тексты, очевидно, что самые сильные, трогающие до слёз моменты высказаны самым банальным языком. Пушкинским, простым.

Сборник Марины Степновой «Где-то под Гроссето» включает тринадцать рассказов — как уже известных читателю по публикациям в журналах и сборниках, так и новых. В целом это всё та же Степнова, известная по своим жутковатым, утрированно реалистичным романам, только каждая история сжата, как пружина, до нескольких страниц. В некоторых рассказах выхвачен лишь один, но характерный момент из жизни героев (один из самых впечатляющих — «Там, внутри», об одном дне матери-одиночки ребёнка-инвалида), в других на нескольких страницах уместилась вся жизнь или огромный её отрезок (как в рассказе «Тудой» о первой школьной любви, или «Старая сука» о провинциалке, любой ценой готовой сделать карьеру в столице, или «Милая моя Туся», вместившем долгую сложную судьбу).

Рассказы очень разные — есть подлинно трагичные, есть иронично-драматичные. О детстве и взрослении, о желании уйти от реальности и всё-таки столкновении с ней, и очень много — об умирании, о потерях, о смерти. Смерть у Марины Степновой — та безжалостная шкала, по которой меряется человеческая судьба. Отсюда в рассказах столько злого, издевательского в адрес бессмысленных, глупых вещей: вроде социальных сетей, или сделанной за счёт других карьеры, денег, имиджа, любого «выпендрежа». Отсюда же — проходящая красной нитью через все рассказы ненависть к интеллектуальному снобизму, наполняющему умными цитатами память, но никак не затрагивающему душу. Разрыв между мирами книжным и реальным — одна из главных тем. Начитанная, нахватавшаяся знаний по философии и литературоведению мать оказывается настолько холодной и равнодушной по отношению к собственной дочери, что та проносит ненависть к родительнице через всю свою жизнь. Героиня другого рассказа со смешным прозвищем Антуаннеточка находит в книгах утешение и спасение от скучной, однообразной повседневной жизни. Погружённая в чтение, она, по сути, и не живёт. И только смерть, «memento mori» высвечивает истинную ценность эмоций и поступков, судеб и отношений. И это главное достижение Степновой как писателя — даже в судьбе самого пустого, задавленного бытом и злобой героя она отыскивает этот важнейший, наполняющий жизнь смыслом момент. Момент подчас удивлённого, поражающего знакомства с собственной душой, которая однажды оставит и тело, и этот вещный циничный мир.

Общая тональность книги — пронзительная горечь от бесчеловечности людей, их жестокости по отношению к дальним и ближним, к детям, родителям, супругам, к себе. Напротив, грубые, замкнутые на себе души неожиданно раскрываются в неудобном, сложном для них поначалу сочувствии, которое затем вдруг дарит им огромное счастье. В рассказе «Письма Диккенсу» сорокалетний герой хочет взять ребёнка из приюта и переживает несколько дней настоящего ужаса, думая о том, как он, одинокий отец, сможет ухаживать за таким хрупким существом. Представляет, как сын обрежется, ошпарится, упадёт с лестницы, и уже почти отказывается от страшной затеи. И хотя финал открыт, хочется верить, что он всё-таки сделает счастливым не только незнакомого чужого мальчика, но и себя. Такова логика рассказов Марины Степновой. Счастье — сложное, неудобное, полностью переворачивает уютное, пустое, привычное бытие.

В рассказе «Дядя-цирк» обыкновенный клерк, живущий планктонной офисной жизнью, пойманный внезапным порывом, тратит огромную сумму на билеты в цирк для чужой семьи, в которой пятилетняя девочка больна раком. Его мечты о новой жизни, о том, как он вольётся в семью, удочерит Настеньку, полюбит её маму, конечно, красивую блондинку, разбиваются прахом: «Настенькина мама — чурка. (…) Таджичка или узбечка, я не разбираюсь. Маленькая, смуглая». К тому же семья оказывается полной и вовсе не нищей: «Просто ждать долго не можем,  — говорит Настина мама, —  Кто знает, что завтра будет?» Но герою всё равно становится хорошо от совершённого доброго поступка, и читателю ясно, что он никогда не пожалеет о потраченных деньгах.

Некоторым людям приходится открывать в себе эти грани самостоятельно — через болезнь, через горе, через боль. Поразителен в этом смысле рассказ «Старая сука», может быть, лучший в книге. Героиня, с рождения жившая призрачными ценностями, шедшая по головам без привязанностей и любви, в зрелом возрасте вдруг обнаруживает в себе и любовь, и душу. Вдруг понимает, что её, бездарную, нахрапистую и бессовестную, никто никогда не любил, «зато все побаивались и уважали, как уважают на дороге зловонный говновоз, который если не помнёт крыло, так, не ровен час, обольёт гнусной жижей или просто обвоняет». Даже это ужасающее осознание собственной тёмной, пустой натуры приводит к некоему очищению, к маленькой, но всё-таки победе над бессмысленностью жизни.

Марина Степнова точно и безжалостно отделяет подлинное от поддельного. Скандалистка и грубиянка с инвалидной коляской, разучившаяся вежливо и спокойно общаться с людьми, оказывается нежной мамой, искренне любящей своего слепоглухонемого парализованного сына, которым никогда, наверное, не сможет гордиться. Только для неё одной он — родной человек и вообще человек, только она одна знает, что в его теле, куда не проникает ни свет, ни звук, в теле, которое даже не может пошевелиться, есть живая душа: «Разве ж ты ещё хоть кому-нибудь нужен? Я же одна на всём целом свете знаю. Ты там, внутри». А вот персонаж из рассказа «Покорми, пожалуйста, Гитлера», учёный-историк, который предпочёл российскому безумию понятную и регламентированную жизнь в чужой Германии, где все «кнопки» работают, как положено, в отличие от России, где «ткнув в любую кнопку (хоть в кнопку дверного звонка), можно было получить в ответ всё что угодно». Однажды к нему приезжает сестра — нескладная, бестолковая, наивная и по-русски бездарно добрая, тут же называет встреченного на улице кота Гитлером, и ей никак не объяснишь, что здесь нельзя упоминать это имя всуе. Никак не объяснить этой русской «дуре сердобольной», на которую «нельзя было найти решительно никакой управы», что в Германии не принято кормить чужих животных, давать на чай таксисту, курить на улице. И когда он с облегчением избавляется от неё, сажает на поезд, возвращается в привычную размеренную немецкую жизнь, где нет места глупостям, порывам и сентиментальности, то вдруг понимает, что сестра умирает, что приезжала попрощаться, что больше он её не увидит. И тогда его стройный мир рушится, рушится по-русски, полностью, до самого основания. Поняв что-то важное о себе и о своей брошенной родине, он больше не может притворяться немцем. Есть и обратный мотив — рациональные герои, ищущие себя за пределами России, вроде героини рассказа «Где-то под Гроссето», ненавидящей собственную мать: «…на родине она жить не желала категорически и принципиально. Родина была мать». Но и здесь есть работает непреклонная логика писательницы — героиня едет за границу вовсе не жить, а умирать.

И всё же впечатление от рассказов Степновой неоднозначное. Жизненные, безжалостные, честные, эти тексты вызывают не только восхищение, но и разочарованное удивление. Вычурность, сложность, запутанность фраз, полных метафор, аллюзий и цитат, работает против авторской прямой и честной позиции, желания показать жизнь как она есть. Не хватает пушкинской простоты, хотя знание жизни, найденные сюжеты, благородные мотивы её прозы просят доступности, незамысловатости изложения. Сложность и изысканность причудливо сочетаются с грубостью, даже матом, что вносит элемент безвкусицы. Это мешает восприятию простых и внятных сюжетов, безжалостной логики жизни, которую отлично чувствует Марина Степнова. Как будто она боится показаться банальной и специально приукрашивает жёсткую действительность словесными кружевами. Но если вглядеться в тексты, очевидно, что самые сильные, трогающие до слёз моменты высказаны самым банальным языком. Пушкинским, простым.

Дарья ЛЕБЕДЕВА