Владимир Губайловский: Скорость передачи информации уже достаточно высока, чтобы можно было говорить, что мир — это одна большая деревня

Владимир Губайловский — талантливый математик, успешный программист, а ещё — прирождённый литератор. Не в силах сопротивляться Божьему дару, он начал всерьёз и профессионально писать уже в очень сознательном возрасте. Для него это не хобби, и уж конечно — не метод заработка. Каждое своё произведение, будь то стих или проза, он вынашивает глубоко в сердце и осмысливает своим математическим умом. Видимо, поэтому у него пока что не так уж много книг. Но и те два романа, которые уже есть, к счастью, можно прочитать как в сети, так и «в бумаге». И не просто можно, а определённо — рекомендуется. Потому что это именно то, что нужно читателю со вкусом и способностью мыслить…

— Владимир Алексеевич, если можно, расскажите немного о себе, о своём детстве, о семье… Как и когда вы начали писать? Когда определились с литературной стезёй? Кто из писателей повлиял на вас в юности? Остаётся ли он вашим любимым автором и сейчас?
— Своё первое стихотворение я написал в 12 лет. Встретил прекрасную девочку, влюбился и начал писать стихи…
Я родился в 1960 году и провёл своё детство в шахтёрском посёлке Полысаево, в Кузбассе. Мой отец — горный инженер, мама — врач. У нас дома была большая, хотя и довольно бессистемная, библиотека. Родители много читали. Подписывались и на собрания сочинений классиков, и на толстые журналы. Я тоже читал, но лет до 12 чтение было вполне бессознательное. Пожалуй, даже больше, чем читать, я любил слушать магнитофон — в основном Окуджаву и Высоцкого — их очень любил мой отец. Потом я прочёл книгу Андрея Вознесенского «Тень звука» и понял, что я тоже так хочу. И Окуджава, и Высоцкий, и Вознесенский составили некий первичный пласт моего поэтического опыта. Я их до сих пор люблю. Но настоящее открытие поэзии случилось позднее, уже в университете, когда я прочитал Пастернака. Сказать, что я его люблю, наверное, будет неточно. Просто его поэзия вошла в состав крови. Вне её я себя не мыслю.

Поэзия Пастернака вошла в состав моей крови. Вне её я себя не мыслю

— И всё-таки, как успешный математик и программист Владимир Губайловский стал поэтом и писателем? Ваш литературный дебют — когда он состоялся?
— Я вырос в семье, где поэзию любили, но как это так «быть поэтом, литератором», никто не представлял. И я не представлял. Поэтому я и поступил на мехмат, то есть решил получить вполне нормальную профессию. А потом много лет работал программистом. Мой литературный дебют случился, когда мне было 24 года — одно моё стихотворение опубликовал журнал «Человек и природа». В моей жизни это ничего не изменило. Ничего не изменили и последующие довольно редкие публикации, и даже выход первой книги стихотворений. Но литература меня притягивала, и в конце концов притянула. Это случилось, когда мне было уже под 40. Тогда я начал активно печататься в газетах, интернет-изданиях, журналах, чаще всего в «Новом мире». Оглядываясь назад, я могу сказать: у меня не было выбора, я должен был стать литератором. И сколько бы я ни сомневался, это случилось.
— Как долго вы работали над «Камнем»? Что для вас значит этот роман?
— «Камень» — это мой первый роман. Я начал его писать в 24 года, а опубликовал, когда мне уже было 47. Но какие-то фрагменты самого раннего варианта вошли в окончательный текст. Это не значит, конечно, что я над ним работал непрерывно. Я его иногда забывал лет на 10. Но мне было очень важно его закончить. Эти растянувшиеся на двадцать лет «роды» были очень болезненными. Мне надо было от него отделаться. В 2007 году это наконец удалось.

Много лет работал программистом. Но литература меня притягивала, и в конце концов притянула

— А «Учитель цинизма»? Известно, что оригинальный вариант этого вашего романа как минимум вдвое больше того, что был напечатан в «Новом мире». Где его можно найти целиком?
— Оба романы изданы «в бумаге», в журнале «Новый мир». Кроме того издательство ЭКСМО издало роман «Учитель цинизма» отдельной книгой. В ЭКСМО вышел тот же вариант, что был в «Новом мире». Будет ли когда-нибудь издан более полный, я не знаю. Я бы, конечно, хотел увидеть его изданным, но сейчас никаких предложений у меня нет. «Камень» отдельной книгой не издавался.
— Авторское право и Интернет — как вы относитесь к этому вопросу? И вообще, Интернет — это хорошо или плохо?
— Мне грех жаловаться на Интернет. Именно благодаря ему я в конце концов и стал писателем. Я ведь был нормальным программистом, ходил на службу каждый день, писал программы. У меня просто не было времени ни на работу в библиотеке, ни на постоянные контакты с писателями и редакторами, ни на чтение литературной периодики. А вот когда появился Интернет (а у меня выделенная линия появилась ещё в середине 1990-х — такова уж специфика профессии) — всё сразу образовалось. И я стал всё успевать. Особенно мне помог сайт «Журнальный зал» (magazines.russ.ru), созданный Сергеем Костырко и Таней Тихоновой (увы, ныне покойной), где выложены многие литературные журналы. И я вдруг сразу оказался в контексте.
То, что касается нарушения авторских прав, — это плохо. И я это говорю, не потому что вот меня как-то особо обидели: на сегодняшний день все мои тексты находятся в свободном доступе абсолютно легально. Но я вижу огромные проблемы целого направления в русской прозе. От нелицензионного копирования особенно страдает глубокая и сложная проза. Она пишется долго, трудозатраты велики, и раскупается такая проза тоже долго — у неё не очень много читателей, потому что читается она трудно. Если все, кому интересно, уже скачали роман в читалке — никто его на бумаге не покупает. Издатели не хотят такую прозу издавать, и их трудно в этом винить: затраты не окупаются. Единственное, вот разве такой роман получит премию, и издательство получит имиджевую рекламу. Вероятно, здесь надо что-то менять.

На сегодняшний день все мои тексты находятся в свободном доступе абсолютно легально

— Над чем вы работаете в настоящий момент?
— Из того что уже близко к завершению — это книга стихотворений о спорте, в том числе о футболе. Её рабочее название «Победные песни». В 4-м номере «Нового мира» вышел журнальный вариант моего нового романа «Точка покоя». Вот его нужно ещё доводить до ума, чтобы предложить издательству.
— Как вы относитесь к написанию книг «под заказ»? Можно ли относиться философски к коммерции в писательстве?
— Писание книг под заказ — это совершенно нормальное дело. Писательство — это один из древнейших видов частного предпринимательства. И если есть заказ, и его выполнение не противоречит твоим этическим и эстетическим принципам, тогда всё просто отлично. Берёшь — и выполняешь. В художественной прозе вполне можно работать по заказу издательства, например. Жаль, я не умею писать ни детективы, ни другую жанровую прозу. Я бы, наверное, попробовал. Но чтобы писать хорошие детективы, нужен особый талант — как у Акунина, например. Это далеко не каждому дано.

От нелицензионного копирования особенно страдает глубокая и сложная проза

— Согласны ли вы, что творческому человеку все сюжеты и идеи его произведений диктуются «сверху», от некоего внеземного разума?
— Здесь я могу говорить только о собственной работе. У других писателей, возможно, всё иначе. Что-то, безусловно, откуда-то «падает». Но это не сюжеты и не идеи, их можно придумать самому. Это то, что Мандельштам называл «появление ткани».
Если ты вдруг чувствуешь, что ткань появилась («ткань» на латыни и значит «text»), что её фактура отчётливо «прощупывается», значит высока вероятность, что книга состоится. Испортить-то всё равно можно, или не дотянуть, но тебе дали шанс. Вот этот шанс ты сам ниоткуда получить не сможешь. Это всегда — дар.
— Как редактор скажите, насколько актуальны сегодня толстые литературные журналы? Помогают ли они открывать новых талантливых авторов? Возможно, дают дорогу сильным произведениям, которые по каким-то причинам не печатаются крупными издательствами?
— Очень многие книги, которые получают литературные премии и входят в шорт-листы, сначала публикуются в толстых журналах, а уже потом их «подбирают» крупные издательства. В шорт-листе «Большой книги» каждый год присутствуют 3-4 романа, опубликованные в толстых журналах. Судя по этой статистике, толстые журналы вполне со своей ролью справляются. Для глубокой, сложной прозы и поэзии сегодня толстые журналы, конечно, не единственный путь к успеху, но это путь вполне надёжный и работающий.

Cегодня толстые журналы, конечно, не единственный путь к успеху, но это путь вполне надёжный и работающий

— Так ли популярен сегодня «Новый мир», как и 20 лет назад? Кого из авторов журнала вы бы непременно выделили из всех? Или каждый автор — «штучный»?
— Как раз за 20 лет изменилось не так и много. А вот за 25 изменилось практически всё. Перелом приходится примерно на 1990 — 1991 годы. «Новый мир» перестал быть тем местом, где сказана «вся правда», он стал во многом журналом для профессионалов. Как редактор отдела критики я люблю почти всех своих авторов. И всегда думаю о них с теплотой. Неприятные исключения есть, но они редкость.
— Наша современная литература сегодня на подъёме — или не очень? Чего лично вам в ней нравится и не нравится?
— В лучшей современной прозе становится всё больше поэзии. Это кажется мне очень хорошей тенденцией, это обогащает прозу. В такой «поэтической» манере работают, например, замечательные писатели Александр Иличевский и Дмитрий Данилов. В общем, с литературой у нас всё в порядке. У нас проблемы с книжным рынком.

«Новый мир» перестал быть тем местом, где сказана «вся правда», он стал во многом журналом для профессионалов

— Владимир Алексеевич, как вы считаете, будет ли пополняться золотой фонд русской классической литературы?
— Золотой фонд сформирован в XIX веке. Туда ничего добавить нельзя. Русская литература XX века — это, может быть, и классика, но какая-то другая классика.
— Можно ли в России обеспечить себе достойную жизнь литературным и редакторским трудом? Или хотя бы заработать себе, образно говоря, на кусок хлеба?
— Литературным трудом можно заработать приличные деньги, если писать жанровую прозу — детективы, дамские романы и т. д. Есть несколько писателей, которые успели добиться известности на исходе всеобщего увлечения литературой, — не позднее начала 1990-х. Они тоже вполне нормально зарабатывают. Всем остальным литературных заработков хватает на кусок чёрного хлеба с солью, не более того. А редакторский труд — это нормальная работа, за неё зарплату платят. Небольшую, но постоянную.
— На ваш взгляд, для России какая идея могла бы сегодня стать национальной?
— Я не верю, что можно сформулировать «национальную идею». И уверен, что пытаться формулировать её — не нужно, даже опасно.

C литературой у нас всё в порядке. У нас проблемы с книжным рынком

— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. По вашему мнению, глобализация — это зло или добро?
— Глобализация как возможность простых и прямых контактов между людьми — это благо. Мир уже много тысяч лет меняется только в одном направлении — растёт скорость обмена информацией. Скажем, 5 тысяч лет назад житель Огненной Земли и житель Алтая просто не могли ничего узнать друг о друге — при таких условиях время прохождения сигнала можно считать практически бесконечным. В конце XIX века письмо по тому же маршруту шло несколько месяцев. Сегодня — это доли секунды. Скорость передачи информации уже достаточно высока, чтобы можно было говорить, что мир — это одна большая деревня. Но пока ещё существуют труднопреодолимые языковые и ментальные барьеры, которые тормозят рост скорости обмена. Человек стал человеком, когда научился говорить с другим человеком. Именно открытость людей сделала их людьми. Любой изоляционизм — непродуктивен. Это — тормоз. Глобализация как стандартизация — это много хуже. Все люди уникальны, все народы уникальны, и терять эту уникальность нельзя. Её нужно сохранять. Но сохранять уникальность нужно именно в открытом мире. Тогда есть возможность то, что знаешь только ты, донести до других. И все станут богаче.

Я не верю, что можно сформулировать «национальную идею». И уверен, что пытаться формулировать её — не нужно, даже опасно

— Как вы отдыхаете, расслабляетесь? Ездите ли на море или в Европу? Ваш любимый курорт?
— В молодости я много путешествовал. Я ходил в горы, ходил на сплавы, ездил в археологические экспедиции. Потом мне всё это стало просто скучно. Последние годы я довольно редко уезжаю из Москвы. Это связано в основном с моими разнообразными занятиями, которые всегда требуют времени больше, чем у меня есть. Я живу в Москве скоро сорок лет, и я её чувствую как собственную кожу. Иногда, да, бывает, саднит, раздражает. Но она ведь живая, так и должно быть.
Москва мне не мешает, не заставляет подстраиваться под себя, она уже «промята» мной. А любой другой город, даже курорт — мешает. Там нет моего письменного стола. На самом деле это кухонный стол, но ночами, когда, перемыв посуду и уложив домашних спать, я за него сажусь — он принадлежит только мне и моим героям. Так что в общепринятом смысле я не расслабляюсь. Но с другой стороны, я стараюсь не напрягаться. Хорошо получается только то, что легко идёт. Если я чувствую, что «упёрся в стену», я откладываю эту работу и беру другую. Например, люблю готовить. Это занимает довольно много времени, но будит вкусовые рецепторы и расслабляет мозги — и они отдыхают.

Человек стал человеком, когда научился говорить с другим человеком. Любой изоляционизм — непродуктивен. Это — тормоз

— И последний вопрос: если не секрет, что вы сейчас читаете?
— Я читаю то, о чём пишу как критик. Сейчас это книга Евы Датновой «Земляной вал», роман Марии Ряховской «Записки одной курёхи», книга стихотворений Виталия Пуханова «Школа милосердия». И в связи с другим направлением моих занятий — монографию «Колмогоровская сложность». Это уже по математике.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА