Александр Мельник: Украинскую лодку раскачивали все вместе. И лишь совместными усилиями её можно оставить на плаву

Александр Мельник — русский поэт украинского происхождения, проживающий последние 14 лет в Бельгии и являющийся одним из идейных лидеров эмигрантского творческого сообщества. Он вошёл в шорт-лист специального приза и диплома «Русской премии -2014» «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации» как президент некоммерческой ассоциации «Эмигрантская лира» и организатор одноимённого поэтического фестиваля. Александр Мельник, никогда не терявший духовной связи с родиной, нашёл время ответить на вопросы нашего издания…

— Александр, пожалуйста, расскажите о себе. Где вы росли? Кто привил вам любовь к литературе? Кого вы читали в детстве и юности?
— Я русский человек украинского происхождения, родившийся и выросший в «солнечной Молдавии» (как тогда принято было говорить), а в последние 14 лет проживающий в дождливой Бельгии. Корни моей семьи находятся на Украине. Оттуда в начале двадцатого века перебрались в Бессарабию, на свободные земли, мои прадеды по отцу и по матери. Хотя, если быть точным, эти корни можно считать российскими, потому что в те далёкие годы Украина считалась одним из регионов Российской империи.
Читать и писать я научился дома, в шесть лет, наблюдая за учёбой старших сестёр. Однажды в сентябре, обнаружив, что играть совершенно не с кем из-за поголовной мобилизации всех друзей в школу, я поднял нешуточный рёв. Бабушка отвела меня к отцу в магазин, находившийся недалеко от школы. Отец закрыл магазин и привёл меня, опухшего от слёз, в школьную учительскую. Завуч дала в руки республиканскую газету и попросила прочитать заголовок. У меня мелькнула мысль: «Какие дураки, мы эту газету дома выписываем…», но уверенно прочитал: «Со-ветская Мол-давия». После этого несложного испытания я автоматически был зачислен в первый класс.
В том же месяце произошло моё первое знакомство с мировой литературой. В один из дней наша классная руководительница читала вслух и «с выражением» сказку «Волк и семеро козлят». Я рос впечатлительным мальчиком и верил всему на слово. После окончания сказки в классе наступила тишина, тут же нарушившаяся громкими всхлипами. Все одноклассники дружно обернулись в мою сторону — я, положив лоб на сложенные одна на другую руки, горько плакал от жалости к бедным козлятам.
Учёба давалась мне довольно легко. В первое время, когда одноклассники вовсю штудировали неприступный букварь, я откровенно скучал. Потом стало чуть-чуть сложнее, но я справлялся.
Моими любимыми предметами были литература и физическая география. В пятом классе в сочинении «Кем я хочу быть» я написал, что буду геологом (на самом деле я немного промахнулся — стал не геологом, а геодезистом). Стремление к романтике и дальним странствиям росло постепенно, по мере усиления тяги к запойному чтению. Сначала старшая сестра привезла мне из Ленинграда, где она училась в институте, толстую книгу с умным названием «Глобус», потом пришёл черёд романов Жюля Верна. Ежедневное чтение — после приготовления уроков, заканчивалось далеко за полночь. Когда из-за непогоды в доме выключалось электричество (в сильные грозы это случалось регулярно), я читал при свете керосиновой лампы, периодически подкручивая сгоравший фитиль. Чуть ли не каждые выходные и в любую погоду я ходил на другой конец села в сельскую библиотеку, в которой, увы, не было ни Майн Рида, ни Джека Лондона. Поэтому мне приходилось читать всё подряд, в том числе и толстые тома «Большой Советской энциклопедии». В общем, читал я довольно хаотично, довольствуясь тем немногим, что можно было найти в библиотеке и ближайшем книжном магазине.
В 1977 году, в 16 лет, я окончил школу и поступил в Московский геодезический институт. Между прочим, поступил благодаря своей пятёрке за сочинение, оказавшейся единственной на всём факультете. По образованию я инженер по морской геодезии.
В плане чтения московский период моей жизни был гораздо более правильным и продуктивным. Я прочитал всю русскую классику, включая и те книги, которые в школе мы лишь «проходили» по хрестоматиям. Помню, однажды мне дали на одну ночь почитать «Мастер и Маргариту», ксерокопированную на тоненькой бумаге. В студенческие годы я увлёкся историей России и прочитал довольно много серьёзной исторической литературы, которой меня снабжал живший в Москве троюродный брат. Несколько месяцев смаковал данную им же книгу Томаса Манна «Иосиф и его братья». Переход от российской истории к библейским древностям был совершенно неожиданным, но я полюбил подробный, неспешный стиль Манна и погрузился в чтение. Эта объёмная книга стала моим первым шагом на пути к Богу. Но путь этот был очень длинным…
— Когда вы сами начали писать?
— Меня со школьных лет привлекала поэзия, но я её плохо знал, стихи читал хаотично, а главное — мне не хватало эмоционального и просто жизненного опыта. Первые мои попытки что-нибудь сочинить обычно заканчивались банальным пересказом Пушкина. Я порвал и выбросил все свои школьные черновики, искренне думая, что порвал с поэзией. В старших классах я начал писать роман и продвинулся в этом деле на несколько десятков страниц, пока не осознал, что на самом деле пересказываю своего любимого в то время Виктора Гюго. В студенческие же годы меня снова охватил поэтический зуд, особенно во время моей продолжительной влюблённости. Всплеск стихотворчества пришёлся на последние годы студенческой жизни. Но всё это было не очень серьёзным. Стихи стали более зрелыми лишь тогда, когда я по самые уши окунулся во взрослую жизнь, работая геодезистом на Байкале. А если быть более точным, то настоящие стихи пошли лишь в годы первого скороспелого брака, закончившегося таким же первым разводом.
— Самые близкие вам поэты — кто они?
— Говоря обычным человеческим языком, я люблю те стихи, которые «царапают душу», вызывая в ней некоторое потрясение, в идеальном случае — душевный переворот. Такие стихи есть у многих поэтов — у одних их больше, у других меньше. И наоборот, практически у каждого поэта, будь то топ-10, топ-100 или топ-1000, есть масса стихов, которые меня совершенно не трогают. Поэтому я предпочитаю говорить не о любимых поэтах, а о любимых стихах. Причём я вполне отдаю себе отчёт в том, что не зацепившее меня стихотворение может вызвать тот самый душевный переворот у другого читателя. Теория относительности имеет отношение и к поэзии.
Почему одни стихи задевают, а другие нет — сказать непросто. Вот закончил я читать книгу Алексея Парщикова «Выбранное». Метареализм — совершенно не моё направление. Перегруженность метафорами, усложнённая стилистика и практическое отсутствие лиризма порой раздражают, НО! Сумасшедший драйв, бешенная энергетика захватывают, и, отойдя от минутного раздражения, снова и снова открываешь книгу.
Современную русскую поэзию можно без конца раскладывать по полочкам-направлениям, но я не литературовед, а простой любитель поэзии. Поэтому на ваш вопрос я бы ответил так:
Есть поэзия интересная и скучная.
Есть поэзия умная и глупая.
Есть поэзия техничная и беспомощная.
Есть поэзия живая и мёртвая.
В каждой паре мне ближе первое прилагательное. А из всех этих прилагательных самое важное — живая.
— Кого любите из прозаиков? Что в настоящий момент читаете?
— Любимым моим писателем со студенческих лет остался Достоевский, а с недавнего времени к нему примкнул Кафка. Последние трагические события на Украине настолько всколыхнули мою канувшую, было, в небытие украинскость, что я нашёл в своей домашней библиотеке и прочитал единственную на сегодня книгу на украинском языке — двухтомник исторической прозы Михаила Костомарова. Кроме того, меня, православного человека, очень интересует история религии. В 2012 году я написал первую часть своего, с позволения сказать, исследования под общим названием «Зёрна истины» (эта часть называется «Почему Бог один, а религий много?»). Сейчас работаю над второй частью ­- «Как обогатить своё христианское мировоззрение мудростью других религий?». Закончу ли я её когда-нибудь — не знаю… Но священные тексты всех мировых религий я уже изучил. В эти дни заканчиваю читать очень интересную книгу на французском языке «Jésus et Bouddha. Paroles parallèles» («Иисус и Будда. Параллельные слова»).
— Александр, как и почему вы оказались за границей? В каком городе сейчас проживаете?
— Мы с женой прилетели в Бельгию в феврале 2000 года. Мне хотелось защитить наконец диссертацию, начатую ещё во времена работы в Бурятском научном центре (в России мы жили в Улан-Удэ) и прерванную после распада СССР. Одной из причин нашей эмиграции было желание начать новую, более богатую в духовном плане жизнь. Это может показаться парадоксальным, потому что в те годы большинство людей стремилось уехать за границу ради более лёгкой и обеспеченной жизни. Мы же добровольно отказывались от своего относительного достатка (у нас была своя оптовая фирма) ради призрачной духовной химеры. Подчеркну, что это была именно эмиграция, а не кратковременная поездка за границу на учёбу. С одной стороны, нас никто не гнал из страны, но с другой — мы не для того получали высшее образование и осваивали наши специальности, чтобы ради самовыживания торговать носками и кирзовыми сапогами. Выгнала нас из страны не власть, а сама жизнь. Уезжая, мы сожгли все мосты, продали жильё и бизнес — нам просто некуда было возвращаться. На новом месте всё приходилось начинать заново. Я закончил третий цикл университета Лувэн-ла-Нёв и получил диплом об углублённой подготовке в области картографии и космических методов исследований. После этого записался в докторантуру льежского университета. Всё было очень сложно…  Мне остро не хватало научной литературы, особенно по конкретным географо-экологическим проблемам бассейна озера Байкал. Выручал интернет. Я находил нужные мне публикации в закрытых электронных библиотеках и отчасти непосредственно в Сети. Приведу один пример. Для работы мне требовались цифровые космические снимки Байкальского региона высокого разрешения. Отечественные снимки меня не удовлетворяли, к тому же в большинстве своём они были секретными. Поэтому я связался с крупнейшим американским центром обработки спутниковых данных EROS Data Center (в Южной Дакоте) и в августе получил оттуда бесплатно (!) посылку с добрым десятком компакт-дисков с цифровыми космическими снимками ASTER, изготовленными с американского спутника TERRA. Ситуация была парадоксальной — находясь за рубежом, я занимался научными исследованиями большого российского региона по высокоточным американским космическим снимкам из-за отсутствия у меня снимков отечественных. В конце концов, я защитил диссертацию об управлении природными и антропогенными рисками Байкальского региона, стал доктором наук. В Льеже мы живём до сих пор.
— Как в зарубежье живут наши творческие соотечественники? Можно ли как-то сравнить сегодняшнюю эмигрантскую «тусовку» с той, что была во времена Бродского?
— Со времён Бродского ситуация радикально изменилась. Во-первых, наших «творческих соотечественников» за рубежом стало намного больше. Во-вторых, переезжать из страны в страну стало значительно легче. В-третьих, появился интернет. Последнее обстоятельство не только дало возможность литераторам оперативно публиковать в Сети свои нетленки, но и упростило взаимные контакты, облегчило информирование о различных литературных мероприятиях — фестивалях, творческих вечерах, и т.д. Эмигрантская «тусовка» стала многолюднее и демократичнее. Благодаря интернету исчезла пропасть между начинающими поэтами и признанными корифеями. В общем, эмигрантам «жить стало лучше, жить стало веселее».
— Вы известны как «мозг и душа» «Эмигрантской лиры». Пожалуйста, расскажите о вашей деятельности в этом направлении: организация фестивалей, культурных проектов, творческих вечеров…  Как родилась идея фестиваля? Что это даёт нашим людям за рубежом?
— Не буду рассказывать по-своему интересную предысторию, восходящую к началу нулевых годов. В конце 2008 года у меня появилась идея проведения Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира» для поэтов русской диаспоры и поэтической «метрополии» − т.е. для всех русских поэтов, хотя и проводимого за рубежом. В сентябре 2009 года в Брюсселе прошёл первый такой фестиваль, а в августе 2014 года — уже шестой. Я назвал фестиваль не международным, а Всемирным по простой причине — каждый год в нём принимают участие поэты-эмигранты самых разных национальностей. Их число пока невелико, но постепенно расширяется. Вот и в этом году едва ли не самым интересным событием фестиваля стал вечер разноязычной поэзии «Созвездие Лиры» с участием и русскоязычных поэтов, и бельгийцев самого разного происхождения (из Греции, Португалии, Швеции, Германии, Индии…).
Со временем, параллельно с фестивалем, я стал проводить выездные поэтические вечера в разных странах — как в ходе фестиваля, так и совершенно независимо от него. Так, с большим успехом прошли вечера в Москве, Кёльне, Париже, Нью-Йорке, Иерусалиме и Амстердаме. Постепенно эти поэтические вечера (называющиеся обычно «Эмигрантская лира») трансформировались в однодневные микро-фестивали со своей культурной программой, только без поэтических конкурсов.
Третьим по счёту проектом стал международный интернет-конкурс «Эмигрантская лира» (их проведено пока два).
Венчает всю эту конструкцию четвёртый проект — литературно-публицистический журнал «Эмигрантская лира», выходящий раз в три месяца в двух вариантах — интернетном и бумажном. Журнал печатается в Бельгии, заказать его можно на нашем сайте. Это именно журнал современной поэзии русского зарубежья, а не локальное фестивальное издание. Повторюсь, мы не замыкаемся на поэзии зарубежья — журнал открыт для всех. Главный критерий для публикации в журнале — не местожительство поэтов, а уровень их стихов. Особо подчеркну, что это журнал как литературный — кроме поэзии, мы публикуем малую прозу, так и публицистический, освещающий разные грани современного поэтического процесса.
Одной из главных моих целей изначально была консолидация поэтов русской диаспоры и метрополии. Получается у нас это или нет — не мне судить, но мы этим целенаправленно занимаемся. «Эмигрантская лира» давно переросла формат поэтического фестиваля и стала своего рода поэтическим холдингом, занимающимся организацией и проведением всего вышеперечисленного. Это мега-проект, включающий в сферу своих интересов всю современную русскую поэзию (а не только зарубежную) и оказывающий посильное влияние на развитие текущего поэтического процесса.
Нужно ли нашим людям за рубежом «консолидироваться» друг с другом и с собратьями по «неоставленной стране»? Кому как, конечно, но опыт показывает, что разбросанным по забугорным городам и весям поэтам остро не хватает живого человеческого общения. Возможность новых встреч и предоставляет «Эмигрантская лира».
Кстати, благодаря этому мега-проекту в этом году я вошёл в шорт-лист «Русской Премии-2014» (специальный приз «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации»).
— Насколько за границей интересуются русской литературой, в частности современной? Ваша аудитория в основном русскоязычная, или есть и «местные»?
— У меня недостаточно информации для исчерпывающего ответа на ваш первый вопрос. Не буду говорить «за всю Одессу», но мои знакомые бельгийцы вообще читают всё меньше и меньше, толстым романам предпочитая карманные книги и комиксы. Во всяком случае, в моём льежском газетно-журнальном магазине книги почти не продаются. Попросите бельгийца хотя бы просто упомянуть несколько фамилий русских писателей — в лучшем случае вам назовут Толстого и Достоевского, реже Чехова, иногда — Пастернака (благодаря фильму «Доктор Живаго»). Массового интереса к русской литературе я не наблюдаю, тем более к современной. Это, скорее, удел интеллектуалов. Тем не менее, в крупных бельгийских книжных магазинах вы, если вам повезёт, найдёте переведённые книги Акунина, Пелевина, Прилепина…
А вот интерес к русскому языку, несомненно, растёт. Считается, что в Европе русский язык по популярности занимает сейчас пятое место, а если исключить латынь (входящую в классическое европейское образование), то даже четвёртое, после английского, немецкого, французского и испанского языков. Но в основе этого интереса лежит не литература, а скорее экономика, а также частная жизнь. Каждому бельгийцу, женатому на русской женщине, хочется понять её загадочную душу, а также те непонятные слова, которые она ему иногда в сердцах адресует.
— Что вы сами сейчас пишете? Над чем работаете?
— Только что, во второй половине августа 2014 года, прошёл Шестой Всемирный поэтический фестиваль «Эмигрантская лира». К началу фестиваля я опубликовал в Бельгии свою вторую книгу прозы «Полтора километра льда». В неё включены автобиографический очерк «Бельгийские университеты (хроника научной диссертации)» и цикл юмористических рассказов «Полтора километра льда (эмигрантские истории)». Этим же летом издал третий по счёту сборник стихов «Вселенная, живущая во мне». А сейчас продолжаю работать над «Зёрнами истины», о которых уже упоминал.
— Как вы считаете, можно ли в полной мере познать поэзию в переводе?
— Как говорят франкофоны, ça dépend — это зависит… Вопрос для меня более чем актуальный, потому что в программу фестиваля «Эмигрантская лира» традиционно входит конкурс поэтов-переводчиков. Нас больше интересует другой вопрос — как судить о качестве перевода? Ведь члены жюри не полиглоты, никто из них не говорит на пяти-шести языках… Думаю, что переводы поэзии могут быть признаны удачными при выполнении переводчиками двух основных условий — если авторская мысль доведена до читателя без искажения и если сам полученный перевод можно назвать самостоятельным стихотворениям. Именно по этим критериям — точность перевода и уровень версификации, и судят этот конкурс наши члены жюри. А помогают им эксперты, по моей просьбе выполняющие подстрочные переводы и сравнивающие с ними переводы участников конкурса.
— Вы согласны, что гению лучше пишется «на голодный желудок»? И можно ли «там» прожить на литературную деятельность?
— Об этом лучше бы спросить самих гениев (улыбка)…  А если серьёзно, то всё индивидуально. Лично у меня, не гения, всплески творческой активности наблюдаются тогда, когда мне немного плохо, больно, тяжело… К сожалению, это бывает нечасто, поэтому застой идёт за застоем. А пик стихотворчества приходится на периоды разлуки с любимой женщиной. Мы с Оксаной живём вместе двадцатый год и расстаёмся лишь во время кратковременных отпусков, которые берём попеременно из-за нашего магазина, который не хочется закрывать надолго. Что касается второго вопроса, то здесь, в Бельгии, я не встречал ни одного литератора, живущего на дивиденды от своей литературной деятельности. Вряд ли это возможно.
— Как по-вашему, классическая поэзия — это вечная ценность? Согласны ли вы, что Пушкина и Лермонтова уверенно вытесняет «новая волна»? Применимо ли понятие «актуальность» к поэзии?
— Кто такие поэты-классики? Это поэты, чьи творения имеют общепризнанное значение и являются образцовыми в своей области. Понятно, что список таких поэтов не является раз и навсегда застывшим, вечным, статичным. Никто никого не вытесняет, просто с каждой эпохой список поэтов-классиков медленно, но верно увеличивается.
С актуальностью в поэзии тоже надо сначала разобраться. Если её понимать как важность, значительность поэзии для настоящего момента, её современность, жизненность, насущность, то в этом нет ничего плохого. Гораздо хуже, когда речь идёт о писании стихов на заказ, о погоне за модой, о пресловутой злободневности в ущерб поэтическому уровню. В поэтическом конкурсе, проходящем в рамках фестиваля «Эмигрантская лира», есть несколько более или менее структурированных номинаций. И именно для того, чтобы обуздать пресловутую «актуальность», каждый год в положение о конкурсе я вставляю такую фразу: «Важное предупреждение! Ни в коем случае не надо полагать, что речь идёт о представлении стихотворений и переводов на строго заданные темы (по образцу школьных сочинений). Такая прямолинейность совершенно чужда организаторам конкурса. Речь идёт скорее о преобладающем мотиве, доминирующей интонации стиха, позволяющим отнести его к той или иной номинации».
— Как литератор — что вы думаете по поводу сохранения чистоты нашего языка, хотя бы в пределах грамотности?
— Стихи, написанные с грубыми орфографическими ошибками, я воспринимаю не как стихи, а как некий черновик, нуждающийся в корректуре. Вместе с тем, живой поэтический язык — не заповедник, в нём встречаются не только вальяжные беловежские зубры, но и мелкие диалектизмы, хулиганистые жаргонизмы, иностранные варваризмы и прочие вульгаризмы. Всё дело в элементарном чувстве меры. Ведь поэтический язык должен быть не только чистым, но и богатым.
— Как вы относитесь к глобализации? По-вашему, добро она — или зло?
— Был ли Христос, сказавший апостолам: «Идите, научите все народы» (Мф. 28, 19), врагом глобализации? Очевидно, что нет. Глобализация — это естественный процесс неизбежной всемирной интеграции, — экономической, политической, культурной и религиозной. Наш фестиваль тоже называется Всемирным, он открыт для поэтов всех стран, и я не вижу в этом никакой драмы.
Глобализация как укрепление связей между отдалёнными уголками планеты, как совместные усилия по решению общих для всего человечества проблем, как «диалог культур» является несомненным добром. Что может быть плохого в совместной борьбе с голодом, нищетой или экологическим кризисом?
Проблемы начинаются тогда, когда под флагом глобализации отдельные страны, коалиции или группы влиятельных людей пытаются достичь своих узкоэгоистических целей, ничего общего не имеющих с естественной интеграцией человечества в одну большую и дружную семью. Примеров тому несть числа. Есть они и в поэтической жизни.
— Как вам «нравятся» события, которые происходят сейчас на Украине? Собираетесь ли вы, хотите ли вернуться на родину?
— По большому счёту, у меня три родины — Украина (родина предков, но я там никогда не жил), Молдавия (где родились родители и я сам) и Россия (где я провёл всю свою сознательную жизнь — с 1977 года, когда мне было 16 лет, до отъезда в Бельгию в 2000 году). Поэтому не очень ясно, куда возвращаться, если такое желание вдруг возникнет? У меня два гражданства — российское и бельгийское. Родиной с большой буквы для меня является Россия, особенно милое моему сердцу Забайкалье. Увы, я не пишу и не читаю по-украински. Тем не менее, бурные события, происходящие сейчас в Украине, меня очень волнуют. К сожалению, территория этой замечательной страны стала «сферой интересов» и её собственных правителей, невольно выведших возмущённых людей на Майдан, и Европейского Сообщества, и антироссийских США, и антиамериканской России. Всё смешалось в доме Облонских…  Украинскую лодку раскачивали все вместе. И лишь совместными усилиями её можно оставить на плаву.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА