Юлия Латынина*: «В моих романах главное действующее лицо — общество»

24.09.2014

Журналист и писатель Юлия Латынина* больше известна как политический обозреватель и ведущая собственной программы на радиостанции «Эхо Москвы». Но помимо этого Юлия с успехом занимается и литературной деятельностью. И в этом нет ничего удивительного, считает наша героиня, ведь выросла она в литературной семье. Богатый диапазон литературных предпочтений не позволяет Юлии ограничиваться любимой настольной книгой. Но увлечение китайскими романами, средневековой поэзией, а также написание диссертации на тему «Литературные истоки антиутопического жанра», не мешают ей вместе с тем считать современную литературу, в том числе и ту, что является основой массовой культуры, интересной и достойной внимания.

— Юлия, что для вас сейчас является стимулом для литературного творчества?
— Для меня всегда стимулом для литературного творчества являлось желание сказать что-то о мире, что сильно отличается от другого подхода к литературе, когда автор пытается говорить только о себе. В основном, это авторы-модернисты и постмодернисты, которые считают, что о себе, таком интересном человеке, всегда хочется рассказать. Я сама себе достаточно неинтересна, и мне гораздо интереснее смотреть на то, как ведёт себя человечество в самых разных ситуациях.
— То есть вы по сути социолог?
— В общем, да, многое из того, о чём я пишу, это прикладная социология. Общество в моих романах всегда является одним из главных действующих лиц. Один мой приятель, олигарх, много лет назад это почувствовал и сказал мне: «Ты знаешь, мне кажется, ты всех нас описываешь, как тараканов. Ты к нам относишься с точки зрения энтомолога». И он оказался прав, было не без этого. Для меня российское общество всегда оставалось одним из интересных уродливо устроенных миров. Причём, когда я начала писать книги о российском обществе (а это было в середине 90-х), оно привлекало моё внимание. А потом его устройство начало меняться и становилось всё менее ярким и сейчас стало крайне неинтересным. Я ещё написала несколько книг о Кавказе. А сейчас я, конечно, не буду писать ни о России, ни о Кавказе, потому что мне это неинтересно. Теперь это тот тип общества, в котором перестали существовать герои, а если они и есть, то у них трагический финал. А мне бы хотелось писать книги, в которых герои даже если и погибают, то не бессмысленно.
— Вы знаете точное количество своих опубликованных книг?
— Нет, точно сказать не могу. Я их, что называется, по головам не считала и не собираюсь этого делать, потому что есть книжки ужасно неудачные, которые я не люблю и никогда не переиздаю. А удачных из того примерно десятка книг, которые у меня выходили, думаю, наберётся штук шесть-семь.
— Каковы ваши литературные предпочтения?
— Мои предпочтения в последнее время очень просты. Я всегда любила и продолжаю любить классическую литературу, кучу всяких китайских романов, средневековых вещей, как, например, Вольфрама Фон Эшенбаха. А также мне нравится многое из того, что сейчас пишется и снобистски относится к массовой культуре. Я считаю, что лучшие книги, которые я читала за последние несколько лет, это Джоан Роулинг и George R. R. Martin, только, разумеется, по-английски. Того переводчика, который переводил «Игру престолов» на русский, за одно место подвесить надо. У Джорджа Мартина совершенно гениальный мир, который описывается прекрасным, гибким, подогнанным под этот мир языком. Я раза четыре хотела маме купить русский перевод, раскрывала книгу и в ужасе ставила на полку. Этот переводчик, по-моему, с помощь google translate переводил.
— Что читаете сейчас? Есть ли у вас какая-то настольная книга?
— У человека, который много читает, не может быть настольной книги. Хотя он, конечно, периодически перечитывает какие-то свои любимые книги.
— А любимая книга?
— Библия в переводе означает книга. Так вот когда у тебя одна единственная Библия, которую ты сам не читал и тебе её поп толкует в церкви, вот тогда, действительно, вариантов нет. Есть даже такой анекдот: «Давай подарим ему книгу, — говорит один человек другому». «Нет, книга у него уже есть», — отвечает тот. Для того человека, который много читает, это такой же бессмысленный вопрос, как если у девушки, у которой много платьев, спросить: какое у тебя любимое платье?
— Но вы как-то говорили о том, что один из ваших любимых произведений — китайский роман четырнадцатого века «Речные заводи» Ши Найаня…
— Да, «Речные заводи» я очень люблю. Как раз не так давно в очередной раз его перечитывала. И каждый раз, когда в новом возрасте перечитываешь книгу, думаешь, как по-другому ты её воспринимаешь.
— Можете ли выделить кого-нибудь из современных писателей?
— Я очень люблю Акунина и Пелевина. Причём, как ни странно, именно в такой последовательности. Пелевина я дико любила с самых ранних его вещей. Но в последнее время у меня стало возникать ощущение, что каждый раз, когда я читаю этого писателя, я читаю одну и ту же книгу. А у Акунина книги разные. Я даже думаю, что он некоторые книги пишет хуже, потому что не хочет писать похожую на предыдущую. Это вообще большая проблема для писателя, когда в какой-то момент он думает: хорошо, я напишу ещё одну в точности такую же книгу, как предыдущая. А если ты начнёшь писать что-то другое, то видишь, что у тебя хуже получается, потому что ты привык писать в определённой манере.
— Книги несут читателям ответы на какие-то вопросы, подсказывают что-то. Но литературное творчество может и самому писателю в чём-то помогать. А вам оно помогает в чём-то?
— Это мой образ жизни.
— В Википедии о вас написано: автор романов в жанрах политической фантастики и политико-экономического детектива на основе российской действительности. Довольно длинная и сложная формулировка. А как бы вы сами охарактеризовали своё творчество?
— Специалист по теории информации и кибернетике и один из её основоположников Фон Нейман сказал, что самый короткий способ описать художественное произведение — это сам текст этого произведения. Я пишу довольно разные вещи. Поскольку сейчас я пишу фантастику, то, наверное, мне хочется написать остросюжетное произведение, которое было бы просто и увлекательно читать, потому что в нём изложены какие-то глубокие вещи о странностях поведения человека и удивительностях эволюции общества. Посмотрим, как это получится.
— Выбор одного из направлений вашего творчества, литературного, — это плод той семейной культуры, в которой вы выросли?
— Связано ли то, что я стала писать, с тем, что я родилась в литературной семье? Да.
— А в чём выражалось литературное воспитание: вам читали больше в детстве или с младых ногтей прививали интерес к Толстому и другим классикам?
— В гигантском количестве факторов.
— У вас была диссертация на тему: «Литературные истоки антиутопического жанра». Могли бы вы в двух словах пояснить, о чём она?
— Я думаю, что это была одна из вещей, которые мне сейчас не нравятся. Потому что у меня очень много вещей, которые я делаю, а потом они мне перестают нравиться. Я считаю, что они были сделаны неправильно. Это была диссертация, в которой описывались различные классические тексты от Аристофана до «Басни о пчёлах» Мандевиля, которые содержали признаки антиутопии. И в них показывалось, что идея насмешки над неким идеальным миром, в котором всё правильно и люди ходят строем, является очень древней и в какой-то мере даже древнее утопии. Тексты такие существовали в большом количестве, и в них довольно часто высмеивался совершенный порядок. Но явления не существует, пока не придумано названия этому явлению. Грубо говоря, революции не существует, пока не придуман термин «революция». До этого происходят восстания, мятежи, перевороты, но это не революции. В раннем возрасте я грешила такими вещами. Я написала диссертацию про антиутопию. В издании «Знание и сила» у меня была серия статей про революции в античном мире. Например, я писала о том, как царь Кавад с помощью маздакитов фактически пытался установить в Персии коммунизм — отбирал собственность в государственное пользование, а частную собственность уничтожал. Но капитализма не было, пока отсутствовал термин «капитал». То же самое и с антиутопией: пока о ней не написано, её и нет.
— Среди писателей сейчас модно издавать книги на основе своих интервью, которые они дают на телевидении и радио. У вас своя программа на «Эхо Москвы». Не было подобной задумки?
— Из программы на «Эхо Москвы» очень сложно составить книгу, потому что в эфире очень многое пропускается и многое говорится наобум. У меня даже с Венедиктовым был небольшой спор на данную тему. Он выразил своё недовольство по поводу того, что у меня программа была заранее написана (это была программа о взрывах в Москве). Я сказала, что программа была написана, во-первых, из уважения к моим слушателям, во-вторых, чтобы не пропустить ничего важного. И в-третьих, когда перед тобой имеется текстовой вариант программы, ты успеваешь сказать в эфире несколько больше, чем когда ты говоришь просто от себя, потому что исключаются слова-паразиты. Но Венедиктов сказал, что это неважно, программа не должна быть написана. Но в любом случае написанный текст сильно отличался от наговорённого, причём, в лучшую сторону. Поэтому издавать то, что я говорю в программе, по крайней мере, без какой-то дополнительной литературной обработки, что называется, без купюр, смешно. Что касается больших программных статей, то у меня вышла одна такая книга. Она называется «Русский булочник». Она состояла из больших из статей по сорок тысяч знаков каждая и даже больше. И я думаю, что как минимум ещё одну такую напишу.
— Вам не кажется, что в современном литературном языке слишком много иностранных слов и профессионализмов?
— Нет, мне кажется, в современном литературном языке слишком мало иностранных слов. Я в этом смысле искренне завидую английскому языку, который гораздо легче русского языка в силу своих особенностей. Русский язык, к сожалению, в этом плане сильно уступает английскому. Хотя он ничуть не уступает французскому, испанскому или немецкому. Я бы вообще хотела, чтобы русский язык очень серьёзно трансформировался, во всяком случае, в направлении отмирания окончаний и сокращения длины слов. Это же дикая вещь: мы говорим по-русски «па-по-рот-ник», четыре слога, а по-английский fern, один слог. Я надеюсь, что когда-нибудь станут «папр» говорить. И я надеюсь, что в нём когда-нибудь перестанут склоняться числительные.
— Важно ли для вас, что вас читают тысячи поклонников?
— Естественно. Писатель и пишет для того, чтобы его читали. Мне совершенно непонятны люди, которые издают книги тиражом три экземпляра и говорят при этом, что их никто не понимает. Тогда можно вообще не писать, всё равно тебя никто не поймёт.

Беседовал Виталий КАРЮКОВ