Юрий Нестеренко: Дразнением гусей и забоем священных коров я занимаюсь вполне сознательно и целенаправленно

Писатель-фантаст Юрий Нестеренко уже пять лет живёт в США и непримиримо относится ко всему российскому. Но это не делает его произведения менее острыми и захватывающими. Кроме того, они наполнены живой мыслью, и, если всмотреться и вдуматься, то найдёшь в них глубокое неравнодушие и скорбь о судьбе родной земли. Сегодня Юрий Нестеренко, «индивидуалист, рационалист, космополит, радикальный антикоммунист и антиисламист, враг любых коллективистских и догматических учений» (как он сам себя называет) — в гостях у нашего литературного портала

— Юрий, как и когда вы начали писать?
— Сочинял с самого раннего детства. Поначалу это был, конечно, обычный детский примитив. Первые произведения, которые можно считать более-менее серьёзными, написаны в старших классах.
— Что вы тогда читали, и кто из книжных героев повлиял на вас в юности?
— Фантастику и русскую классику. Не то чтобы повлиял — в смысле, как-то меня изменил, — а, скорее, попал со мной в резонанс. Базаров до сих пор мой любимый персонаж, хотя не могу простить Тургеневу того, что он с ним сделал — не то, что убил, а то, что влюбил. Ещё в тетралогии Алданова «Мыслитель» есть такой замечательный персонаж Пьер Ламор.
— Когда состоялся ваш литературный дебют? Сразу ли пришёл успех?

Не бывает вообще жанров высоких и низких. Жанр — это инструмент

— Смотря что под этим понимать. Если первую книгу («Чёрная Топь», которая вышла под идиотским названием «Чёрная нежить»,  да ещё и с редакторской правкой, обеднившей язык произведения), то это 2002 год (хотя первый договор был подписан раньше и на другую книгу, сборник «Комитет по встрече», которую мурыжили в издательстве два года). Это при том, что первый роман («Охота за островом») был написан в 1995 (а опубликован в 2006). Вообще, большинство моих опубликованных произведений выходили совсем не в том порядке, в каком написаны, и практически все они пробивались долго и трудно. После моей эмиграции меня в России стараются вообще не печатать.
Что касается успеха, то, если мерить его стотысячными тиражами, у меня таковых никогда не было и, очевидно, не будет. Я пишу для людей с интеллектом выше среднего, да ещё и, как правило, неформатные вещи, которые не укладываются в прокрустовы рамки издательских серий. Для фантастики мои книги слишком серьёзны, а для так называемой серьёзной литературы — слишком фантастика. Да и в пределах фантастики они редко укладываются в какой-то «канонический» жанр. Например, роман «Крылья» был издан в фэнтезийной серии, хотя к фэнтези он не имеет никакого отношения. Ну, хорошо хоть не в порнографической, как у воннегутовского Килгора Траута.
Тем не менее, разумеется, свой круг поклонников у меня есть. Как у моей прозы, так и у стихов, которые в современном мире — не только мои, а вообще — продукт совершенно непубликабельный. Печатают разве что мёртвых классиков, а абсолютное большинство сборников современных авторов, насколько мне известно, издаётся за свой счёт.

Если ничто не отвлекает, то я пишу 10 килобайт в день

— У вас есть совершенно убойные сюжеты, за что некоторые называют вас писателем-провокатором. Согласны ли вы с таким своим «статусом»?
— Да, дразнением гусей и забоем священных коров я занимаюсь вполне сознательно и целенаправленно. А также разрывом шаблонов и разрушением стереотипов. Мои книги, несмотря на все остросюжетные элементы — это ни в коем случае не лёгкая развлекаловка. Хотя люди недалёкого ума могут, конечно, видеть в них одну лишь приключенческую составляющую. Я не против, чтобы меня читала и такая публика, но не они моя целевая аудитория.
— И как вы считаете, можно ли жанры фантастика и хоррор, в которых вы работаете, считать серьёзной литературой?
— А как вы считаете, «Илиада» (да и все древние эпосы), Шекспир, у которого действуют призраки и ведьмы, Пушкин, Жуковский, А.К. Толстой, Булгаков — это серьёзная литература? Даже у Достоевского есть фантастические рассказы (кстати, моё «Нетривиальное решение»  — это реминисценция «Сна смешного человека»). Не надо судить обо всей фантастике по тому низкопробному убожеству, которым завалены прилавки. Не бывает вообще жанров высоких и низких. Жанр — это инструмент. Всё зависит от того, кто, как и зачем им пользуется. Несколько страниц из «Повторения» или «Собысчаса» Лема стоят целых томов унылого морализаторства Льва Толстого.
Конечно, у меня есть рассказы и короткие повести, написанные просто ради интересного сюжетного хода, но в крупных вещах всегда присутствуют более глубокие идеи. В свою очередь у меня есть и нефантастические произведения, хотя в основном это малая форма.

Интернет — одно из величайших достижений прогресса, используемое миллионами недоумков, для того чтобы смотреть порнографию и гадить другим во всех мыслимых формах. Но бороться надо с недоумками, а не с интернетом

— Кстати, пользуясь моментом, Юрий, благодарю вас за блестящие рассказы и повести. Сейчас читаю «Чёрную топь», не могу оторваться!
— Спасибо, только пишите название правильно (улыбка). «Чёрная Топь» —  это название города. Вот тоже, кстати, далеко не все понимают, что это не просто ужастик. Что это аллегория России и предсказание тех событий, которые происходят в ней все последние годы (книга написана как раз накануне прихода Путина к власти). Только что, кстати, я закончил большой роман «Комбинат», который можно назвать квазипродолжением «Чёрной Топи». Квази — потому что это совершенно другое произведение с другими героями, но это тоже роман-притча с некоторыми общими темами и идеями. «Всё, что вы хотели знать о России, но боялись услышать». В России, тем более нынешней, он совершенно точно не публикабелен, но можно приобрести в электронном виде через мой сайт.
— В некоторых ваших произведениях откровенно страшная концовка — чем это вызвано? Не сказался ли тут тот пессимизм и безнадёга, которые владели (и владеют) талантливыми и думающими творческими людьми, познавшими всю «прелесть» совкового режима и сегодняшнего беспредела, происходящего на нашей родине?
— Разве в некоторых? Мне казалось, что почти во всех (улыбка). Вы правы, но дело не только в России. Люди в целом — малосимпатичные существа, да и вся наша вселенная, как справедливо заметил ещё Лем, неблагоприятна, поскольку разрушать в ней проще, чем созидать (второе начало термодинамики). Откуда, конечно, не следует, что не надо пытаться что-то улучшить.
— Считаете ли вы, что писателю все сюжеты и идеи его произведений диктуются «сверху», от некоего внеземного разума?
— Эта глупость меня настолько раздражает, что я даже посвятил её разбору отдельное стихотворение.
— Какое своё произведение вы считаете самым сильным?
— Невозможно выделить что-то одно. Из романов — «Приговор», «Комбинат», «Юбер аллес». Из повестей самая философская — «Рильме гфурку», самая страшная — «Отчаяние», самая печальная, пожалуй, «Причастие», самая мизантропическая — «Гранитные поля». Из рассказов вообще сложно что-то выбрать… ну, если по принципу «начните знакомство с…», то «Ветреный день на Западе» (не фантастика), «Ферма», «В двух шагах от моря».

Как только автор вместо «что я хочу высказать» начал думать «а понравится ли это покупателю» — как писатель он кончился

— Как долго вы над ними работали? Сколько времени обычно у вас уходит на повесть, роман?
— Если ничто не отвлекает, то я пишу 10 килобайт в день, но это если не отвлекает. Быстрее всего была написана «Самооборона» (издательское название — «Личная неприкосновенность») — буквально за пару месяцев, медленнее всего — «Юбер аллес», который писался, с большими перерывами, с 2002 по 2010 (притом, что действие самого романа происходит в течение двух недель), но там проблема была в моём соавторе М. Харитонове (К. Крылов), который, занимаясь политикой, на несколько лет просто выпал из процесса. Это был мой единственный текст, написанный в соавторстве, кстати.
— Авторское право и интернет — как вы относитесь к этому вопросу?
— Ответ из моего BAQ (Betweentimes Asked Questions) можете сократить на своё усмотрение:
1. Неимущественные авторские права должны соблюдаться неукоснительно. Т.е. право на имя, название, отсутствие изменений в тексте (если иное не санкционировано автором) — это святое. Распространять текст без имени автора — это преступление, даже если он уже пришёл к вам в таком виде. Потратьте пару минут на поисковый запрос, наверняка найдёте, кто автор.
2. Если кто-то хочет заработать денег на чужом творчестве — он может делать это только с ведома и согласия автора. Это относится к любым формам заработка, включая, например, коммерческие баннеры на страницах с текстом или рекламные паузы в эфире.
3. Некоммерческое распространение, вопреки распространённым предрассудкам, тоже относится к сфере имущественных прав, каковые распадаются на права собственно авторов и права издателей. О правах издателей пусть заботятся издатели. Я не собираюсь ни мешать им в этом, ни помогать. Если мною подписан договор об эксклюзиве — я, как честный человек, не стану выкладывать свой текст в свободный доступ. Но и не стану препятствовать другим, которые это делают (при условии соблюдения ими пунктов 1 и 2).
4. Я пытался совмещать свободное распространение своих текстов с получением хоть какого-то вознаграждения за свой труд через добровольные пожертвования. Однако большинство читателей, похоже, считает, что им за их работу платить надо, а мне за мою — нет. В связи с этим мои новые произведения теперь высылаются только тем, кто переводит мне деньги (это относится только к разделу прозы). Выложенное ранее, естественно, остаётся в свободном доступе.
5. Таким образом, я признаю право автора запрещать распространение своих произведений. Требование автора удалить его произведение с сайта должно незамедлительно выполняться. При этом, если мне удастся найти в сети нужную мне книгу, автор которой запрещает её распространение, для себя я её всё-таки скачаю. Но не стану пересылать её кому-то ещё, равно как и давать ссылку на то место, где я её нашёл.
6. Я категорически запрещаю распространять черновики (бета-версии) своих произведений. Причины, надеюсь, очевидны. Вообще говоря, иногда я вношу мелкие правки и в уже законченные тексты, поэтому лучше всего было бы, если бы в интернет-библиотеках были только ссылки на тексты на моём сайте, а не копии этих текстов. Но я понимаю, что добиться этого нереально, и не стану этим заморачиваться. Однако читателям рекомендую брать тексты только с моего сайта и прошу ставить ссылки только на него.

Абсолютное большинство российских фантастов просто омерзительны что с литературной, что с человеческой точки зрения

— А вообще, интернет — это больше хорошо, чем плохо? Или наоборот?
— Это — одно из величайших достижений прогресса, используемое миллионами недоумков, для того чтобы смотреть порнографию и гадить другим во всех мыслимых формах. Но бороться надо с недоумками, а не с интернетом.
— Над чем работаете в настоящий момент?
— Сейчас отдыхаю после «Комбината» и пытаюсь набрать денег, чтобы было на что жить в процессе написания нового романа. Это будет фэнтези с философским подтекстом.
— Юрий, что вы думаете по поводу написания книг «под заказ»? Насколько соотносятся коммерция и литература?
— Разница между художником (в широком смысле) и ремесленником в том, что первый работает для себя, второй — для клиента. С другой стороны, художники в узком смысле часто создавали шедевры именно под заказ. Но думаю, что в литературе это практически исключено, поскольку книга — это не портрет с натуры, это создание своей собственной натуры. В целом, чем больше заказчик вмешивается в процесс, тем меньше шансов, что получится что-то стоящее.
Я на заказ писал только сценарии компьютерных игр, и то начинал с того, что разносил установки заказчика в пух и прах и доказывал ему, что всё надо переделать. В принципе, и чужая тема может стать хорошей отправной точкой. Но как только автор вместо «что я хочу высказать» начал думать «а понравится ли это покупателю» — как писатель он кончился.
— Вы уже несколько лет проживаете в США. Полностью ли вы адаптировались к американскому стилю жизни? Можете ли там свободно заниматься литературным делом?
— Я по-прежнему пишу по-русски, и с этим, видимо, ничего уже не поделаешь. Это Набокову было хорошо — у него английский был вторым языком с детства. В Америке можно свободно заниматься всем, на то она и Америка. Принесёт ли это доход — другой вопрос.

Попытка отделить плохое государство от якобы хорошего народа столь же порочна, как и попытка отделить «хорошего» царя от плохих бояр

— Американцы читают произведения Юрия Нестеренко?
— Русскоязычные американцы читают (улыбка). Мои попытки пробиться на англоязычный рынок показали, что это совершенно непробиваемая стена. Вероятно, нигде в мире не существует такого кризиса перепроизводства, как в англоязычной литературе. Один мой рассказ («Ферма») все же был опубликован в онлайн-журнале профессиональной категории (профессиональной считается та, где платят от 5 центов за слово), но только один. При этом, к примеру, поляки по собственной инициативе перевели и опубликовали моё «Отчаяние» в одной антологии с такими авторами, как Дэн Симмонс и Чарльз Стросс. Но от американцев такого не дождёшься.
— Если не секрет, на какие средства вы сейчас живёте? Приносит ли вам какой-то доход литературная деятельность?
— Пытаюсь жить именно на доходы от творчества (это не только художественная литература, но и публицистика), но это, мягко говоря, очень непросто. Даже если бы я продолжал публиковаться в России, тамошние гонорары порядка $2000 за роман, который пишется минимум полгода — это, сами понимаете, не те деньги, на которые можно жить. Кстати, читатель, покупающий книгу в магазине, обычно не представляет, какая часть его денег достаётся автору. Не более пяти процентов. Половина цены — магазинная накрутка, 45% забирают издательство и типография. А в Америке в эту цепочку встраивается ещё литагент, забирающий 15% от того, что все же причитается автору (многие издательства просто не рассматривают тексты, предлагаемые авторами напрямую, а не агентами). Продажа напрямую через интернет, как я делаю сейчас, позволяет не отдавать посредникам (которые ещё должны милостиво на это согласиться) более 95%, но тут другая проблема — отсутствие рекламы и обилие чужих текстов в бесплатных интернет-библиотеках. Преданные поклонники, конечно, и на сайт зайдут, и текст купят. А массовый читатель пойдёт на какую-нибудь флибусту и скачает там первое, что попадётся. Ему есть чтиво на вечер, ему больше ничего не надо.

К Пушкину, кстати, отношусь прохладно. У него практически ничего своего. Популяризатор европейской классики, не более чем. Одарённый и плодовитый, да, но вовсе не такой величайший гений, которым его считают в России. За её пределами он почти не известен (в отличие от Достоевского)

— Кто из современных писателей вам близок и интересен? Кого из своих коллег — русских, американских или ещё каких-то — вы бы сегодня выделили из пишущей массы?
— После смерти Воннегута даже и не знаю, кого. Почитываю американскую фантастику, но ничего впечатляющего как-то не попадается… Тут ещё надо отметить, что я принципиально не читаю сериалы, а издатели и вслед за ними авторы очень таковые любят. Я совершенно убеждён в том, что сериал талантливым быть не может — недаром в нефантастической (и не развлекательной) литературе такое явление просто отсутствует.
Несколько раз бросал клич в интернете: «Подскажите произведения с такими-то героями» (о каких мне хотелось бы прочитать), но — увы. Приходится писать самому  (улыбка).
— Юрий, что вам не нравится в современной российской литературе?
— Вот тут я тем более уже давно живу по принципу «чукча не читатель, чукча писатель». Абсолютное большинство российских фантастов просто омерзительны что с литературной, что с человеческой точки зрения — достаточно взглянуть на их реакцию на украинские события. И не только фантасты, там много кто отметился… Как в СССР Союз писателей был одной из самых мракобесных организаций, так и теперь ничего не изменилось, разве только к худшему.
— Зная ваш скепсис по отношению к России, не могу не спросить: вы не любите вообще Россию, русский народ, или элементарно это государство? Вы согласны, что что-то же хорошее у нас всё-таки было? Например, классическая литература. Пушкин, Гоголь, Толстой и Достоевский — они сыграли какую-то роль в вашей жизни, в вашем формировании как писателя?
— Попытка отделить плохое государство от якобы хорошего народа столь же порочна, как и попытка отделить «хорошего» царя от плохих бояр. Рекомендую всем, кто ещё не читал, подробный разбор этой темы в моей статье «Исход». Она написана в 2010 году, и с тех пор — особенно с начала антиукраинской истерии и агрессии — все мои выводы и прогнозы подтвердились настолько полно, насколько это вообще возможно. Даже с интуитивной оценкой числа приличных людей, ещё остающихся в русском народе, я угадал — 5%. Именно столько, по опросам, выступили против захвата Крыма.
При этом да, глубокая патологичность русского общества — ещё задолго до большевиков  — позволила создать интересную литературу. Патология вообще всегда интереснее нормы: норма — она и есть норма, чего о ней писать? Достоевский тут особенно хорош, на мой взгляд. Но, например, существование в мировой культуре обширного пласта весьма достойных произведений о войне (не имею в виду Вторую мировую — вообще о любых войнах в любых странах) не означает, что война — это хорошо. А вот к Пушкину, кстати, отношусь прохладно. У него практически ничего своего. Популяризатор европейской классики, не более чем. Одарённый и плодовитый, да, но вовсе не такой величайший гений, которым его считают в России. За её пределами он почти не известен (в отличие от Достоевского).

Добро всё, что расширяет пространство свободы

— Как вы относитесь к тому, что русский язык искажается интернет-пользователями, особенно молодыми и «стильными»? Маковым цветом зацвела безграмотность…
 — Чрезвычайно плохо, разумеется. Но я одинаково плохо отношусь к коверканью любого языка и к любым мошенникам, невеждам и недоумкам. Никаких особых чувств к русскому языку у меня нет.
— Юрий, вы много издавались, когда жили в России?
— Не так чтобы много, как я уже сказал. Но дело не в этом. В эпоху интернета можно жить в одной стране, издаваться в другой и иметь гражданство третьей. Вон Перумов сидит себе в Америке, льёт на неё ушаты дерьма и всячески поддерживает российскую агрессию. И ещё есть несколько таких же деятелей, имеющих наглость поносить Запад, пользуясь всеми его благами. Вот кого бы я депортировал с волчьим билетом!
— Почему всё-таки уехали? Был ли для этого какой-то конкретный повод, так сказать «последняя капля»?
— Я видел, к чему всё идёт. Окончательное решение принял в 2009. Когда писал стихотворение «На смерть надежды», уже твёрдо знал, что следующий Новый год встречу не в России.
— В чём вы видите главную проблему России? Какая идея могла бы сегодня стать для неё национальной?
— Много лет назад, когда у меня ещё были иллюзии, я написал статью «О русской национальной идее», в которой предлагал сделать этой идеей возвращение в Европу, к доимперским, домосковским, доордынским корням. Восстановить традицию, окончательно прервавшуюся после захвата Московией Новгорода, очиститься от всей азиатчины (худшим воплощением которой стал совок). Стихотворение «Московия» — о том же. Но — увы. Никаких шансов. Не с этим народом. Читайте мою статью «Исход».
— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. По вашему мнению, глобализация — это зло или добро?
— Добро всё, что расширяет пространство свободы. Разрушение национальных перегородок, мешающих людям жить, путешествовать, работать, покупать по всему миру — это благо. Формирование надгосударственных бюрократических структур, пытающихся регулировать количество пупырышек на огурцах в каждой из стран ЕС — это зло.
— Смысл жизни, каков он, если не говорить высокопарно?
— Понятие «смысл жизни» не корректно. Смысл — не объективная, а ноогенная категория; никакой объект не обладает смыслом сам по себе. Можно говорить о смысле объекта с точки зрения его создателя, но явления природы, и в частности жизнь, создателя не имеют (я убеждённый атеист, да). Можно говорить лишь о цели жизни — её каждый может ставить себе сам. Так вот, цель разумного существа — познание и творчество. Созидание. Понижение энтропии, если в более общих терминах.
— И в чём вы находите своё счастье?
— Выйти на берег моей прекрасной Флориды, где растут пальмы, летают цапли и пеликаны, а в воде плавают разноцветные рыбы и морские черепахи — чем не счастье? Особенно после сидения в русскоязычном интернете  (улыбка).
— Что бы вы пожелали своим коллегам, писателям и поэтам, которые остались в России?
— Не оставаться в России. Несмотря на то, что нет хуже профессии для иммигранта, чем русскоязычный писатель. Но оставаться в этом, мягко говоря, взбесившемся Мордоре — это самоубийство, как минимум в моральном смысле, а возможно — и в физическом.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА