Данил Корецкий: «Какая жизнь — такие и книги!»

Данил Корецкий, доктор юридических наук, профессор, Заслуженный юрист России, профессор юридического факультета Южного федерального университета, автор 42 книг, изданных тиражом более 20 млн. экз. И это всё о нём — человеке, на произведениях которого воспитывались многие современные писатели-детективщики. В чём же секрет мастерства Данила Аркадьевича, который был читаемым как в советское время, так и в наши дни? Об этом и о другом мы решили побеседовать с самим писателем

— Данил Аркадьевич, что, на ваш взгляд, необходимо автору для того, чтобы писать хорошие художественные произведения на криминальную тему? Достаточно ли одного писательского таланта или нужны ещё какие-то специальные навыки, знания?
— Специальные навыки, конечно же, нужны, если берёшься описывать какой-то вид деятельности. Если в произведении идёт речь о деятельности хирургов, надо знать, по крайней мере, какими инструментами осуществляются операции. Потому что если ты не знаешь элементарных вещей из той или иной области, о которой идёт речь в твоей книге, получится глупость. Что касается криминального жанра, то для того, чтобы писать на эту тему, надо знать, как осуществляется розыск, следствие. Кстати, известный писатель Юлиан Семёнов в своё время даже стажировался на Петровке, 38, в Московском уголовном розыске. Потом он написал хорошую повесть: «Петровка, 38». Потому что он наблюдал, кто выезжает на место происшествия, как  происходит розыск, какие взаимоотношения между членами оперативной группы. К сожалению, многое из того, что мы читаем сегодня в книгах и смотрим по телевизору, написано некомпетентными людьми, которые и понятия не имеют о той теме, на которую пишут.

Моя мама как-то сказала: «Раньше твои книги были добрее…». Действительно. Но и жизнь была другой, да и преступность качественно изменилась…

— На каких произведениях и авторах вы сами воспитывались?
— Не так давно я прочёл в интернете, что Корецкий повторяет болгарского писателя Богумила Райнова. Я в детстве действительно с удовольствием его читал, и мне хотелось писать так, как он. Поэтому, я считаю, что это не упрёк в мою сторону, а скорее похвала. Но перечитал сегодня «Что может быть лучше плохой погоды» и пришёл к нескромному выводу, что я пишу лучше. Райнов писал в 50-е годы, слабо представлял разведывательную работу, реалий зарубежного мира не знал, поскольку из соцстран тогда за границу не выезжали, поэтому, на мой сегодняшний взгляд, его описания выглядят неубедительно. Но 50 лет назад мне очень нравилось его творчество. Ещё нравился Джон ле Карре. Классик шпионского триллера, он сам работал в английской разведке и написал много достоверных романов о шпионаже. Мне нравился «Русский дом», по которому был снят фильм с Шоном Коннери, «Шпион, выйди вон!», который тоже недавно экранизировали. Нравился Юлиан Семёнов — он опирался на подлинные документы и создавал в художественных произведениях впечатление документальной достоверности.
— В процессе вашего литературного творчества интонация ваших произведений постепенно меняется со сдержанной («Свой круг») до более откровенной («Антикиллер») и совсем уж острой («Татуированная кожа»). Это стало возможным с отменой цензуры?
— И с отменой цензуры, и с моим взрослением, увеличением багажа знаний, опыта, да и изменением криминальной обстановки. Моя мама как-то сказала: «Раньше твои книги были добрее…». Действительно. Но и жизнь была другой, да и преступность качественно изменилась…

Жизнь первична, а литература вторична, она отражает жизнь, а не формирует её и не может формировать

— Ваша мама была права. Так что же, на ваш взгляд, произошло с литературой за последние 20-30 лет?
— Какая жизнь — такие и книги!  Госдума запретила употребление в книгах, фильмах и спектаклях нецензурной брани. Это, конечно, можно сделать, но ведь лучше её запретить в жизни! Однако это труднее — нецензурной бранью сегодня уже не ругаются, а обыденно разговаривают. Ведь жизнь первична, а литература вторична, она отражает жизнь, а не формирует её и не может формировать.
— Вы долгое время совмещали литературное творчество со службой. Это что, было потребностью души — что-то писать?
— Вначале потребность души в чистом виде, впоследствии к ней добавилась и более приземлённая мотивация — заработок средств на жизнь.
— Читаете ли вы художественно-криминальную литературу, которая сегодня заполонила рынок?
— Читаю либо когда меня просят прочесть (например, издатели), либо, если какая-то книга нашумела, привлекла внимание, я её читаю, чтобы определить секрет успеха. Когда Дэн Браун стал  самым читаемым автором, я прочёл и «Ангелов и Демонов» и «Код да Винчи». Но с удивлением обнаружил, что они откровенно скучны,  беспомощны в литературном отношении и в психологическом плане… Просто не могу понять, почему они разошлись  многомиллионными тиражами.
— А есть всё-таки, по-вашему, сегодня достойные авторы?
— Конечно, есть. Например, Андрей Константинов, Андрей Кивинов (это псевдоним бывшего начальника убойного отдела Санкт-Петербурга Андрея Пименова). Хорошо писал Борис Руденко (сейчас ушёл из литературы).
— В детстве вы мечтали стать сыщиком и журналистом. А когда впервые попробовали себя на литературном поприще?
— Первая достаточно значимая, хотя и крохотная по объёму публикация (не считая небольших заметок в местных газетах), увидела свет в 1968 году в журнале «Техника — молодёжи». Но сочинять я начал раньше, в конце пятидесятых: придумывал истории для уличных пацанов, они называли их «рассказиками». Поступали целевые заявки: «про шпионов», «про войнушку», «про милицию» — и тут же удовлетворялись к полному восторгу слушателей. В двенадцать лет написал и направил на конкурс в «Известия» фантастический рассказ, получив его обратно с разгромной рецензией. Рассказ этот хранится у меня до сих пор — пожалуй, единственное, что я не опубликовал.

Беседовал Виталий КАРЮКОВ