Юрий Жуковский: "Поэзия не должна быть нищенкой в «калашном ряду» телешоу. Поэзия – роскошный «лимузин» искусства, за который никто не хочет платить"

У нас в гостях Юрий Жуковский – один из немногих современных поэтов, который не нуждается в представлении. Если же и есть среди любителей поэзии те, кто его не знает, вам достаточно прочитать хотя бы одно его стихотворение – и он навсегда войдёт в вашу жизнь…

— Юрий, у вас такая знаковая литературная фамилия. Есть какие-то родственные связи с вашим замечательным предшественником?
— Возможно всё. Судя по его биографии, связи нет. Мои польские (а есть не только польские) предки массово были вывезены в Сибирь из Украины, их документы о рождении ликвидированы, и мои индивидуальные разыскания своих корней дали лишь общую картину. У меня есть стихотворение о моём предшественнике. Моя фамилия – польская (Żukowski). Это – одна из немногих фамилий, которая одинаково часто встречается и в Польше, и в Украине, и в России.
— Расскажите немного о себе, о своём детстве, о родителях. Вы выросли в творческой семье?
— Я родился. Я вырос. Мой папа был замечательным музыкантом (недавно его не стало, мамы – чуть раньше). Мои родители мало что мне запрещали, как я понимаю сейчас, не тогда, читал я сколько угодно, мне никто не мешал. Литература, поэзия жили в доме, в почёте и уважении. Мама мной занималась, поддерживала любое моё начинание, как я понимаю сейчас. У меня было хорошее, но не идиллическое детство.
— Кого читали?  Кто были ваши любимые герои?
— В детстве и юности я читал сказки народов мира, Пушкина, Толстого, любил Лермонтова. Читал и Фенимора Купера. Что такое любимые герои, понимаю с трудом, впечатление производили, условно говоря, и Чингачгук, и Мцыри, и юная леди куперовских индейских сонетов, которую я хотел защищать вместе с героями (улыбка). «Мцыри», «Маскарад»; Элен, Болконский, Долохов из «Войны и мира». Именно холодная красота Элен, а не тёплая телячья идеологическая близость и торжество психологии возраста в отношениях Наташи и Пьера…
— Как и когда вы начали писать? Когда определились с литературой?
— Писать я начал в четыре года, первое своё стихотворение, когда начал определяться с пониманием того, что люди умирают: и мама, и папа, и я.
— Ваш литературный дебют – когда он состоялся?
— Мой литературный дебют состоялся в четыре года, надеюсь, я продолжаю дебютировать, глядя широко открытыми глазами на мир, подмечая что-то новое. Я не бронзовый, я живой.
— Сколько раз вы издавались? Сложно ли это сегодня, в эпоху интернета?  
— Для того, чтобы издать свой сборник, нужно найти своего издателя, который любит твои тексты. Или спонсировать издателя. В девяностые крупный бизнесмен, торговец бензином, спонсировал издание стихов. Его убили. Нет никакой эпохи интернета. Смыслы по-прежнему создают единицы. Интернет – инструмент, ретранслятор мыслей, уплотнитель пространства, создающий симулякры присутствия.
— А для поэта интернет – это хорошо или плохо? Авторское право и интернет – насколько беспокоит поэта такой вопрос?
— Интернет даёт уникальную, не осознанную во всех аспектах возможность обратной связи, которой не обладали литераторы прошлого. В этом потоке словесной руды есть кристаллы живительного (не застывающего) цемента для строительства собственных произведений, просто живая, искренняя человеческая поддержка. Читатель становится, благодаря Интернету, существом менее абстрактным, более осязаемым во всех своих порывах и заблуждениях, полном непонимании писательской природы. Украсть произведение могут, но сегодня почти не воруют. Ибо, по большей части, не способны оценить самостоятельно, что ценно.
— Какие писатели и поэты сформировали ваш внутренний язык, и в какой мере этот язык совпадает с тем, что вы пишете для других?
— Набоков, Пастернак, Цветаева. Серебряный век мне роднее золотого. Я стараюсь внутреннее слышание того, что хочется выразить, сформулировать как можно точнее. Пожалуй, это единственная задача. Она не измеряется прочтением другими. Промежуточного внешнего языка у меня нет. Сформулировать внутреннее, а внешнее – найдётся.
— А нужна ли поэзия человечеству, или оно и так бы «справилось»?
— До сих пор не справлялось. Та часть человечества, которая нуждается в смыслах.
— Какое из своих произведений вы считаете самым сильным?
— Самым сильным мне обычно кажется то, что написано только что.
— Как вы относитесь к написанию стихов «под заказ»? Можно ли относиться философски к коммерции в литературе?
— Смотря какой «заказ». Поэзия может быть во внешнем пространстве коммерциализирована, на пересечении с соседними сферами искусства и бытия. Написанное под заказ или жёсткий дедлайн (поздравление кого-то по случаю) вполне может быть настоящей поэзией. Она, как и дух, дышит, где хочет, даже во «второсортных» местах и обстоятельствах, где ей, по мнению публики, не место. Поэзия не терпит давления и цензуры. Поэзия не должна быть нищенкой в «калашном ряду» телешоу. Поэзия – уникальный интеллектуальный продукт, роскошный «лимузин» искусства, за который никто не хочет платить, все хотят шедевр «на халяву», а издатели за его промо требуют платы колёсами и дверцами, бензином, кожей и воздухом. Поэзия, как говорил Пастернак о книге, – «кусок дымящейся совести», а не дымящийся вкусный шашлык для массового желудка.
— Считаете ли вы, что творческому человеку все сюжеты и идеи его произведений диктует некий высший разум?
— На этот вопрос не существует ответа. Сны, образы, наваждения – «питательная» среда для поэзии. Кто строго, логически непротиворечиво отделил сознание от подсознания, логическое от интуитивного, божественное от земного? Пустое это – отделять. Бог, данный нам в церковных догмах – тюрьма для художника, но Бог – во всём, да? И в тюрьме тоже. Сверху, снизу или сбоку – не имеет значения. Настоящая поэзия — прямой выход в космос, прямое попадание, то есть ты касаешься других измерений, протыкаешь слои, наслаждаясь озоном, тебе диктуют, ты диктуешь. Это может происходить медитативно, полубессознательно, в ясном уме и твёрдой памяти, как угодно. Контролировать нужно не себя, а текст.
— Можно ли прожить на доход от литературной работы? Приносит ли она вам какую-то реальную, ощутимую пользу? И правда ли, что поэт пишет лучше, если он голоден?
— На доход от литературной деятельности можно прожить так или иначе, идя на «чужую полянку», в шоу-бизнес, например. Выступления, чёс, популярные песни. Шоу-поэзия – это прибыльно, поэзия – убыточна. Даже простое говорение, в смысле жанр стендапа, как видим, крайне прибыльно. И в этом жанре есть свои вершины. Никакой материальной пользы поэзия мне не приносит. Хорошо ли мне, плохо ли, я – пишу. Рациональное зерно в утверждении, что художник творит лучше, когда голоден, — есть, равно как и в обратном утверждении. Связь с космосом не зависит напрямую от состояния желудка.
— Что сегодня переживает русская литература – упадок или подъём? Чего, по-вашему, ей очень не хватает?
— Русская литература переживает процесс. В общих чертах, он такой же, как всегда. Есть мода, кумиры, ложные имена, подлинность, широкие, но строго сегментированные возможности распространения, пена дней. Русской литературе не хватает метафоры, масштаба, хорошего пафоса, эпичности, спокойного смотрения в лицо великим темам; свободы от тотального господства эстетики реализма, «генетического Белинского», не хватает настоящей любви, настоящего интереса к человеку, хотя, наверное, точечной россыпью всё это есть. Хорошо бы ещё не биться в тисках поколенческого мышления, периодизации времени. Не поэтическое это дело.
— Кого бы из поэтов вы бы порекомендовали?
— Я бы рекомендовал обратить внимание на Наталью Трейю.
— Имеет ли поэт влияние на общественную мысль? И что это может ему принести?
— Да, поэт влияет на общественную мысль. Принести ему это может всё, что угодно. Лавры, славу, награды, премии, бронзу, общественный авторитет, общественное поругание. Здесь нет общего правила. Среди современных писателей и у тех, на кого уже обратили внимание, есть недообращённое, недооценённое, заболтанное (болтовня – серьёзная проблема сетевых массовых коммуникаций).
— Должен ли поэт иметь гражданскую позицию? И отстаивать её открыто, даже если она идёт вразрез с мнением тех, кого он уважает и кем дорожит?
— Гражданским темпераментом обладает не каждый. Требовать этого от поэта нельзя. Если вы не найдёте политику, политика вас найдёт. Быть свободным от гражданственности, думаю, нельзя. Но возможны и исключения. Возможны гражданственные, но лишённые политических аллюзий произведения. Возможно всё. Но вот подписи под письмами, травящими того или иного человека, — это серьёзно. Это крест, лезвие бритвы, тяжёлый выбор художника при тоталитаризме. Это необходимая гражданственность, без которой и литература становится другой. Это тяжёлый индивидуальный выбор. И защита писателя другим писателем в трудные времена (то есть, всегда) – помимо гражданственности или личной честности, ещё и вечный художественный акт.
— Что вы читаете в настоящий момент? А кого перечитываете время от времени?
— «Сомадеву» на украинском языке. Миф, сказка, эпос – это моё пространство. Я не бытописатель, не выразитель чаяний поколения, хотя в болевые точки людей могу попадать.
— Над чем вы сейчас работаете? Когда и где можно найти ваши новые стихи? Возможно, сборник?
— Я работаю над новым. Регулярно. Меня можно найти в блоге на сайте «Нового мира», в Интернете. Там есть и ссылки на публикации.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА