Эдуард Багиров: «Написано ещё далеко не всё…»
«Тюрьма для меня оказалась одним из лучших университетов в жизни»
У нас в гостях необычный писатель и неординарный человек, который в свои неполные сорок лет имеет за плечами такой жизненный багаж, что хватит на доброе собрание сочинений. И, поверьте, это будет прелюбопытнейший и познавательный многотомник. Азербайджанец по происхождению, родился он в Средней Азии, взрослел и выживал на московских улицах и вокзалах, успел побывать в тюрьме. Эдуард Багиров — а речь именно о нём — не скрывает ничего из своей богатой биографии, легко и смело делясь с читателями фактами из личной жизни. Благодаря его культовому роману «Гастарбайтер» у Багирова даже появился подпольный «псевдоним» — «главный гастарбайтер России». Впрочем, романтика бродячей жизни осталась в прошлом. Сегодня Багиров — состоявшийся литератор, принципиальный общественно-политический деятель и успешный сценарист.
— Насколько в детстве и юности литература сыграла роль в Вашем становлении как личности, как будущего писателя? Вы воспитывались в читающей семье?
— Литература — это вообще единственный фактор, сыгравший в моей биографии по-настоящему судьбообразующую роль. Мама моя работала продавцом в книжном магазине, и во времена тотального советского дефицита в нашем доме всегда были тонны разнообразнейших томов. Когда мне было лет пять, она научила меня читать, и это мне очень понравилось. Настолько, что в детстве меня вообще мало, что интересовало, кроме литературы — я даже с уроков в школе частенько сбегал, чтобы почитать дома книгу. Жили мы в глухом городишке, затерянном где-то посреди пустыни Каракум, поэтому развлечений особых там и не было. Ну и, наверное, не нужно уже уточнять, что моими любимыми уроками в школе были русский язык и литература.
— Кто из писателей особенно повлиял на формирование Вашего мировоззрения? Кто остался любимым на всю жизнь? Есть ли у Вас «настольные» книги?
— У меня сложновато с подобного рода систематизацией. Лет в четырнадцать на уроках внеклассного чтения я, к примеру, наизусть декламировал буколические эклоги Петрарки и огромные куски из «Одиссеи», и они мне очень даже нравились. В пятнадцать я увлёкся древнекитайской мифологией и неоднократно перечитывал «Путешествие на Запад или Сунь Укун, царь обезьян». В шестнадцать с восторгом перечитывал Франсуа Рабле, и где-то в этом же возрасте мне довольно чувствительно долбанул по мозгам своей искренностью и пронзительностью Ремарк. Это так, навскидку.
Литература также подарила мне классическую музыку: как-то раз я прочитал серию о великих музыкантах, и меня очень заинтересовало — а что же за музыку писали столь титанические личности? В Каракумах же с творчеством Бетховена было, прямо скажем, плоховато. С огромным трудом я раздобыл пластинку, — это была «Аппассионата» в исполнении блестящего Эмиля Григорьевича Гилельса, — поставил её на проигрыватель и, выражаясь современным языком, мгновенно и на всю жизнь «попал». А было мне тогда двенадцать лет.
— Кто из Ваших коллег-современников Вам близок по духу, или просто нравится как автор?
— У нас сейчас живёт и творит огромное количество достойнейших авторов. Того же Михаила Иосифовича Веллера я с удовольствием читаю всю жизнь, и горжусь добрыми человеческими отношениями с ним. Ещё вот недавно удивил Сергей Минаев: то, что он мне показал из ещё неизданного и даже не оконченного, явственно показывает, что на данном этапе он уверенно и окончательно формируется как удивительной глубины и тонкости писатель. Его развитие немного напоминает мне творческий путь Хэмингуэя: Хэмингуэй-то поначалу писал вообще никак, похуже Минаева точно, Минаев как раз всегда был весьма острым публицистом, частенько попадая своими текстами в самый срез общества, и как об авторе о нём заговорили уже очень давно. А Хэмингуэй просто пописывал статейки и мечтал стать писателем. Но объединяет их одно: труд. Постоянный колоссальный труд. Только это может привести автора к успеху, если он не гениален от рождения.
В целом современная наша литература не то чтобы плоха. Проблемы её даже не столько и не только в качестве, а в какой-то тотальной вторичности. Вот, к примеру, не очень понятно — зачем лично мне читать Санаева, если есть Эрве Базен? Разве что из любопытства. Таких примеров масса. Но, с другой стороны, пусть лучше аудитория, которая Базена никогда не прочтёт, покупает довольно неплохие книжки Санаева, а не какую-нибудь совсем уж омерзительную, бессмысленную порнографию уровня Оксаны Робски.
— Пушкин, Гоголь, Достоевский и Чехов — будут ли они, по-Вашему, актуальны всегда? Почему?
— Разумеется, будут. Потому что они написали великим языком о великих и непреходящих ценностях. Это масштабные личности, эталонные писатели и эталонные носители эталонного русского языка. Такого больше не повторить. Это — известная всему миру русская классика, косвенной принадлежностью к которой я буду гордиться всю жизнь.
— Писатель — это профессия, требующая большой эрудиции и знаний. Какие «университеты» прошли Вы?
— С высшим образованием у меня не сложилось. Окончание средней школы пришлось у меня на 1992 год, когда моя родина развалилась на части и «ухнула» в долгое безвременье. А безвременье в Каракумах — это вдвойне страшно. Поэтому я уехал в Москву, где около года жил по вокзалам, и скоро вполне закономерно загремел по мелочи на пару лет в тюрьму. О чём, надо отметить, ничуть не жалею, и уж точно не стыжусь этого: тогда вся страна была поставлена в условия первобытного выживания, и выживали люди любой ценой, и удалось это не всем; не говоря уж о том, что тюрьма для меня оказалась одним из лучших университетов в жизни. Впоследствии я поступил на юридический факультет одной из московских академий, но не проучился и двух семестров: очень быстро пришло твёрдое понимание, что никакой я не юрист и никогда им не стану. Поэтому я просто ушёл оттуда, и даже документов не забрал. О чём до сих пор ни минуты не жалею. Но, конечно, таких «университетов» и врагу не пожелаешь. Вытащили же меня с этого дна наблюдательность, умение делать выводы и разбираться в людях и, разумеется, долгий и упорный труд.
— Существует мнение, что на сегодняшний день «всё уже написано». Согласны ли Вы с этим?
— Это неправда. Напротив, написано ещё далеко не всё, и так будет всегда. Мир не стоит на месте, и каждому поколению совершенно необходимы свои собственные писатели.
— Как бы Вы посоветовали выживать тем, кто не умеет или не хочет писать «коммерческие» книги? Что на сегодняшний день наиболее целесообразно для писателя — ориентироваться на «конвертируемость» его произведения в сценарий или продолжать работать по принципу «каждый пишет, как он дышит»?
— Писать всегда следует так, как ты дышишь, иначе ты не писатель, а конъюнктурщик или графоман. Нынче с донесением творчества до аудитории вообще нет никаких проблем, потому что есть Интернет. Написал — выложил. Если ты видишь, что у тебя есть своя аудитория, то либо иди в издательство, либо размести свои книги на AppStore, сейчас это проще простого. Если тебя не читают или не покупают, значит, твоё творчество никому не интересно. Увы.
— Ваша общественно-политическая деятельность — она как-то отразилась на творческой жизни? Если, можно, где Вы последнее время живёте — в Москве или за рубежом?
— Нет, моя общественная деятельность никак на творчестве не отражается: она факультативна и безвозмездна, и уделяю я ей столько времени, сколько получится. А живу я в Москве, за рубеж выезжаю просто развеяться и отдохнуть. Недавно, к примеру, был в парижском «Кафе де флор», где в своё время пили великие писатели нескольких поколений. Атмосферность этого места невозможно передать словами!
— И — что Вы читаете в настоящий момент?
Сейчас перечитываю поэтические подборки своих друзей — великолепных поэтов Никиты Замеховского, Рустема Самигуллина и Александра «Штирлица» Аронова. Всё они выложены на литературном сайте «Литпром.ру», где я много лет являлся главным редактором.
Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА
