Елена Генерозова: «Открытия делают те, кто движется в неизвестном направлении, по диким дорогам, а не те, кто ориентируется на то, что уже было, и предпочитает торные пути»

Поэзию Елены Генерозовой называют и манящей, и волшебной, и завораживающей. И она действительно такая плюс ещё бесконечное количество восхваляющих эпитетов. Потому что её творчество содержит в себе всё, что нужно настоящему поэту: талант, душу и мысль…

— Елена, насколько я понимаю, ваша юность выпала уже на эпоху интернета. Не отвлекало ли это вас от чтения книг? Вообще, расскажите, на каких авторах вы росли и воспитывались. Насколько ценили и любили литературу в вашем доме?
— Предполагаю, что ответом на первый вопрос я вас сильно удивлю, но расценивать его как комплимент нет необходимости, скорее, напротив, можно говорить об очень позднем старте. Моя юность выпала на эпоху, когда не только интернета не было в помине, но и персонального компьютера, как такового, тоже. Он, правда, уже существовал в природе, и мы даже имели представление, как он выглядел – в школьном кабинете математики в правом верхнем углу доски висела фотография одной из первых моделей. Но прошло ещё несколько лет до того момента, как я в первый раз села за клавиши. Если прибавить к этому тот факт, что я выросла в небольшом рабочем посёлке в Подмосковье, откуда до ближайшей железнодорожной станции полчаса на автобусе, то станет понятно – никто и ничто не могло отвлечь меня от чтения книг. Выбор книг определялся тем, что присутствовало в местных библиотеках, а их было целых три. Дома почему-то тоже была хорошая библиотека, читала только мама, но не очень много, и большого вкуса к литературе у неё не было. Набор авторов стандартен для школьника позднесоветского времени – сначала Дюма и Дрюон, потом «Библиотека приключений»,  после классика — русская, зарубежная —  благо, доступ к этому богатству никто не ограничивал. Конечно, не было ни Набокова, ни Миллера, ни Оруэлла, ни Саши Соколова, но, имея вышеозначенный базис, мы, как только преставилась возможность, легко и с удовольствием наверстали упущенное. После, когда уже пришло время сознательного анализа, откуда что взялось и чего недоставало, я решила, что мои университеты не так уж и плохи – если вы начинаете среди свежего воздуха, книг, одиночества и отсутствия соблазнов, то низкий старт может и не причинить вам вреда.
— Как и когда начали писать? Когда осознали, что вы – поэт? Нужно ли для этого оканчивать специальное учебное заведение? Кто вы по основной профессии?
— Писать – в детстве, как многие, осознавать, что в собственном письме есть какой-то смысл – спустя несколько десятилетий. Осознавать себя поэтом, кажется, так и не начала, потому что поэзия — это очень зыбкая субстанция, на которой не держатся определения – сегодня ты что-то написал, и сегодня, так уж и быть, поэт, а завтра и послезавтра ничего не вышло – и ты уже ничто, а ведь никогда не знаешь, как долго продлится такая пауза. Что касается специализированных учебных заведений для писателей: смысл любого университета в том числе и в том, чтобы найти приемлемую среду обитания, по возможности сформировать собственное мировоззрение, получить знания, которые могут (и, наверное, в большинстве случаев, должны) обеспечиваться какой-то прикладной реализацией. Но никто не может быть уверен в том, что человек, получив, например, инженерное образование, непременно станет хорошим инженером. Стоит ли оканчивать литературный институт? Наверное, стоит, по тем же причинам, по каким стоит учиться в выбранном вами вузе, но корреляция между тем, как и на кого ты учишься, и тем, кем ты, в конце концов, становишься, на мой взгляд, слабая. Я закончила биолого-химический факультет, на который мечтала поступить, до сих пор я уверена, что биология и химия —  самые интересные и красивые науки в мире. Мысль о том, что я могу мечтать стать писателем, что мне это можно, просто не приходила в голову, и я очень рада за тех, уверенных в своих силах молодых людей, которые не сомневаются в выборе профессии, связанной с письменным творчеством.
— Расскажите, если можно, про ваш литературный дебют.
— Смотря что называть литературным дебютом. Если первую публикацию – то спустя почти десять лет после того, как я познакомилась с тем, что называют «литературным кругом». Если о попадании в эту самую литературную среду, то сей давний шаг был сделан совершенно неожиданно для меня самой. На одном из мест службы вокруг образовались более-менее гуманитарные люди (хотя компания, где мы служили, была датским машиностроительным концерном), которым я показала какие-то вирши. После чего коллеги повели себя странно, стали говорить, что с этим надо как-то работать, что вирши куда-то послать надо и т.д. Я набралась смелости и отослала несколько стихотворений одному из известных поэтов,  который довольно тепло их воспринял, и посоветовал познакомиться с некоторыми братьями по несчастью. С тех пор я не мыслю себя вне этой среды, несмотря на то, что дебют мой во всех смыслах затянулся. Это тоже не так уж и плохо, затянувшийся финал кажется мне худшим вариантом.
— Самые близкие вам поэты – кто они? Когда родилась эта связь? Были ли литературные разочарования и «расставания»?
— Ответить на этот вопрос десять лет назад было гораздо проще. Система стандартов, правил и предпочтений невовлеченного в литературный процесс любителя, как правило, стройна и незыблема, иное дело – предпочтения тех, кто хотел бы разобраться в вопросе поподробнее. Раньше я бы назвала имена и греков, и римлян, и английских романтиков, и немецких экспрессионистов, и кого-то из ленинградской школы, и попутно не забыла бы о «нашем всё». Сейчас, к счастью, для меня  ситуация гораздо сложнее. Да и в целом слова «близость», «разочарования» скорее из сферы эмоций, которая имеет, конечно, прямое отношение к стихам, но «проживание переживания» – далеко не единственное, что есть ценного в поэзии, а мне на сегодняшний день кажется, что это свойство даже не в первой пятёрке по значимости. Поэзия есть «часть огромного текучего пространства», как сказал один замечательный писатель. В этом пространстве всё время образуются какие-то связи и привязанности (на время, надолго или навсегда), которые и разрушаются тоже с разной скоростью – стихов много, постоянно пишутся новые, и всегда есть потребность анализировать и новое, и старое. Собственно, именно динамическое отношение к создающемуся в литературе сейчас и созданному в ней ранее, определяет уровень, который следует за «любительским».  
— Какое стихотворение для вас как «Отче наш»?
— Всегда есть стихотворение (или чаще несколько, какая-то подборка, часть книги и т.д.), с которым какое-то время носишься как с писаной торбой. Как правило, это что-то прочитанное недавно. Сейчас – да простят меня все, кто не разделяет моих пристрастий – это стихотворения Анны Глазовой и Яна Каплинского. С нетерпением читаю почти всё новое, и не устаю верить, что скоро найдётся ещё что-то, что будет равным по степени воздействия и уровню мастерства.
— Как вы думаете, ваше творчество перекликается с творчеством кого-то из знаковых поэтесс, или оно абсолютно ваше? Или можно сказать вот так: какие творческие влияния вы испытали? Трудно ли им сопротивляться? Есть ли, напротив, такие влияния, которые вы хотели бы сохранить?
— Мне сложно судить о собственном творчестве публично, я вообще не уверена, что это следует публично делать, ибо здесь попахивает плохо скрытой манипуляцией, хотя, конечно, самоанализ и всякое другое самокопание должны присутствовать в писателе постоянно. О творческом пути, стилевых и иных особенностях поэта пусть судят другие, а собственное мнение на свой счёт часто дёшево стоит. Поэтому приемлемым, на мой взгляд, ответом должен быть ответ самый общий: я испытала множество творческих влияний, и очень надеюсь, что таких влияний будет гораздо больше, но буду рада, если мне удастся хотя бы когда-нибудь создать что-то абсолютно своё.  
— Шекспир, Лермонтов, Блок, Бодлер, Уитмен и иже с ними – насколько они нужны человечеству? Или оно могло бы прожить и без них? «Актуальность» – применимо ли это понятие в поэзии?
— Недавно прочла интересное мнение (к сожалению, не смогу дать ссылку на цитату, ибо Сеть такая «cеть», что и концов не найти), с которым согласна. Человек, как высокоорганизованное животное, имеет ряд базовых потребностей – в безопасности, в размножении, в пище, в тепле и т.д. Потребность в творчестве не является базовой, без неё легко обойтись рядовому обывателю, культура избыточна, недаром она расцветает в тех местах и временах, где народ обзавёлся домом и детьми, отъелся, наторговал и смог позволить себе немного красоты в виде натюрморта над обеденным столом. Прожить без высокой культуры можно, но важно понимать, какова цена такой жизни и почему цена именно такая. Позволю себе одну обширную и точную цитату из горячо любимого Гессе, который, как мало кто, понимал, в чём состоит разница между писателем и не писателем (а также между писателем и писателем): «Глубоко трагическая несуразица человеческой жизни и в том, что человечество, нуждаясь в писателях и даже любя их, ценя — хотя чаще переоценивая, — не в состоянии их понять, последовать их призыву, серьёзно отнестись к их занятию. Если бы у человечества писателей не было, игра жизни утратила бы заманчивость и прелесть. Но если бы человечество писателей понимало, воспринимало их всерьёз и следовало им, оно бы потерпело крушение, лишившись балласта. Нужно немало ограничений, заземлённости, поверхностного идеализма, морали и скудоумия, чтобы сохранить человеческий статус и обеспечить его продолжение». Теперь про актуальность в поэзии. Области человеческой деятельности (наука, культура и т.п.) подвержены изменениям и обладают какой-то протяжённостью во времени. Это значит, что всегда мы можем говорить о старом или новом – и в культуре в целом, и в поэзии в частности; есть устоявшиеся формы, которые условным большинством воспринимаются как «правильные», «верные», есть совершенно крышесносящие экспериментальные течения, к тому же есть множество переходных форм, и такая ситуация совершенно естественна. Что, собственно, представляет собой актуальность вообще? Это что-то злободневное, что-то значимое, что происходит и создаётся в настоящий момент. А в настоящий момент выпускается довольно большое количество поэтических книг и журналов – и я стараюсь читать всё, что выходит, от «Воймеги» до «Воздуха» — пишутся статьи, проходят поэтические вечера и литературные фестивали, всё это актуально по-своему. А вот кто из авторов удостоится в будущем пьедестала, этого мы пока не знаем, но точно можно сказать, что открытия, как это обычно бывает, делают те, кто движется в неизвестном направлении, по диким дорогам, а не те, кто ориентируется на то, что уже было и предпочитает торные пути. И в этом смысле мне не понять писателей, которые всячески стремятся избежать влияний «века сего». Игнорировать сегодняшний день можно, но в этом случае и день в той же степени может проигнорировать тебя. Конечно, всегда можно остаться во вчерашнем, но во вчерашнем тоже довольно много народу, и притом абсолютно такого же, как и ты.
— Как вы относитесь к ненормативной лексике в литературе, в частности в стихах? Нравятся ли вам, к примеру, «гарики»? Простителен ли мат, если стих талантлив?
— Нормально отношусь, но сама не использую, по очень простой причине – в семье, где я росла, мат не звучал, и привычка к использованию не сформировалась. Если стихи талантливые, то, в принципе, «простить» можно многое, но мне не кажется подходящим слово простить, оно предполагает долю снисхождения, как будто мы точно знаем – мат есть, значит плохо, мата нет, значит уже лучше, рифма есть – хорошо, и т.д. Для оценки стихов, насколько они хороши или плохи, невозможно определить стандартный набор правил, что можно и нельзя, требуются гораздо более сложные инструменты — обширный кругозор, знание литературы, хороший слух, тренированное ухо… Можно долго перечислять, но конца этому списку не будет.
— Каким вы видите будущее русской литературы? Согласны ли вы, что сейчас она испытывает подъём?
— Мы живём в такое время, что не имеем возможности прогнозировать свой собственный завтрашний день, а уж видеть будущее русской литературы нам и подавно не по силам. Но мне хочется верить, что русская литература, как была, так и останется одной из болевых точек для каждого более-менее мыслящего человека. В «Меньше единицы» Бродский писал о своём поколении, что оно «оказалось одним из самых книжных в истории России — и слава Богу. Приятельство могло кончиться из-за того, что кто-то предпочёл Хемингуэя Фолкнеру; для нас Центральным Комитетом была иерархия в литературном пантеоне. Книги стали первой и единственной реальностью, сама же реальность представлялась бардаком или абракадаброй. При сравнении с другими, мы явно вели вымышленную или выморочную  жизнь.  Но если подумать, существование, игнорирующее нормы, провозглашённые в литературе, второсортно и не стоит  трудов. Так мы думали, и я думаю, мы были правы». Если говорить о сегодняшнем поколении, то если что и изменилось, то совсем немногое. Учитывая сегодняшнюю скорость жизненных превращений и количество обманов, которые мы пережили, нам не за что зацепиться, кроме как за что-то нематериальное, чего нельзя отнять. Например, за литературу.
И мы когда-то уже получили шанс создать великую литературу – и реализовали его – во всех крупных книжных магазинах мира на видном месте всегда можно увидеть обложку с  Leo Tolstoy. И сегодня, наблюдая, какие масштабные баталии происходят в литературных кругах по разным поводам, будь то получение Нобелевской премии, интервью Прилепина, выход новой книги Шишкина или Сорокина, я думаю, что это сумасшествие никогда не закончится, и очень надеюсь на это.
— Много ли печатаетесь и издаётесь? Сложно ли нынче выпустить свой сборник? И что для этого требуется?
— Очень мало – и печатаюсь, и издаюсь. Последняя публикация – в журнале «Волга», осенью этого года, книга вышла в 2012 году, и следующая пока не написана – в том смысле что не выверена и не пропущена через все необходимые внутренние мясорубки и фильтры.  Наверное, есть возможность обойтись и малой кровью (как говорит подруга, «жизнь – она любит лёгкость, а ты всё время забываешь об этом»), но меня вряд ли можно назвать человеком, ищущим лёгких путей, да и физические ресурсы ограничены. Однако  есть немало людей, которые, кроме способностей или даже таланта, имеют ещё один, очень ценный – быть трактором этого своего таланта, иметь способность реализовывать себя не только внутренне, но и внешне, заставлять поверить в себя окружающих, создавать необходимую турбулентность вокруг собственной персоны. Это не значит, что такой человек априори становится центром внимания, но шансы возрастают многократно. Выпустить сборник…не знаю, смотря какой сборник, их выходят десятки, толстых и потоньше, большинство плавно оседает на полках, хорошо ещё, если не дома у автора. Когда я решила, наконец, выпустить книгу, кое-какая писательская репутация у меня уже была, с владельцем издательства я была знакома несколько лет, и прислала ему сырой вариант книги. Редактору издательства понравились тексты (а мне меж тем понравился и сам редактор, и те дельные замечания, которые он давал в отношении текстов), книга вышла. Она, увы, довольно быстро мне надоела, мне стало казаться, что она ученическая и незрелая, и что надо бы писать совсем по-другому и т.д. Но как буду издавать следующую книгу – ума не приложу, если честно.
— Может ли литературная (в вашем случае поэтическая) деятельность сегодня принести хоть какой-то доход? Кем вы работаете «в миру»?
— Абсолютно уверена, что на поэтические гонорары прожить невозможно. Даже те, кто является более-менее знаковыми фигурами на поэтической шахматной доске, наверняка зарабатывают ещё чем-то, кроме книг и публикаций: дают интервью, пишут статьи в различные издания, переводят, занимаются редакторской работой, преподаванием и т.д. Но поэзия – это такой закрытый клуб, лишённый по-настоящему массовой аудитории, в прозе немного другая ситуация, получше. Думаю, что Сорокин, Акунин, Пелевин (можно сходу перечислить ещё пять-шесть фамилий) вполне довольны и тиражом выпускаемых книг, и гонораром.
В миру я кем только не работала – если уж говорить о доходах, то были времена, когда я зарабатывала очень много, но никогда не было времён, когда я не зарабатывала ничего. Всегда была какая-то копейка, возможно как раз потому, что ни одно из мест работы ни прямо, ни косвенно не было связано с литературой. После моего давнего ухода из преподавания я сменила ещё несколько мест, пока нога судьбы не забросила меня на должность специалиста по разработке и внедрению хитрых кадровых проектов. Тут вдруг обнаружилось, что деятельность проектного менеджера определённо по мне.  В такой работе всегда востребовано умение где-то мягко договориться, а где-то жёстко настоять на своём, где-то создать таблицу в Excel и детально просчитать деньги или численность, проверить документы, что-то аргументированно объяснить, чтобы тебе поверили, сравнить исходные данные с тем, что получилось, спрогнозировать три шага вперёд — то есть соотнести внутри одного отдельно взятого пространства ряд больших и малых величин и расставить там всё по местам. Примерно то же самое требуется, чтобы создать литературное произведение.
— Над чем работаете в настоящий момент? Можно ли в ближайшем будущем ждать каких-то новостей на творческом фронте Елены Генерозовой?
— Всё как обычно, то есть сейчас висит несколько дедлайнов – статьи в журнал «Знание-Сила» про художников, две рецензии на поэтические книги, вышедшие недавно, авторские подборки, которые надо проанализировать для публичного выступления – вот этого всего точно можно ожидать в самое ближайшее время. Есть шанс собрать подборки в несколько толстых и тонких журналов, но в отношении стихов говорить о результативности трудно, это, как говорил поэт «сплошная нервотрёпка». Не так давно возникла потребность написать что-то вроде травелога о путешествиях по Скандинавии, Балтии и Русскому Северу – я обожаю нордические земли и тамошних людей (даже муж у меня наполовину литовец), надеюсь, что найдутся силы и время превратить мечту в реальность. Программа максимум – конечно, писать хорошие книги, и есть ещё пара-тройка вещей, не связанных напрямую с письмом, которые хорошо бы успеть сделать до всем нам хорошо известного конца.
— Что вы сейчас читаете? А кого время от времени, возможно, перечитываете?
— Начала Виппера, «Введение в историческое изучение искусства», но пока плохо идёт, параллельно читаю три поэтические книги – две для души, одну для рецензии. Ещё «Дублинцы» Джойса, которых я почему-то пропустила в юности, и заканчиваю перечитывать «Войну и Мир», которые были абсолютно неудобоваримы для меня в юности, а сейчас просто невозможно представить, как можно было жить, не перечитывая Толстого. Так что параллельного чтения много. Учитывая то, что с 8 утра до 5 вечера я провожу время в офисе (ещё два часа трачу на дорогу), и есть ещё довольно много других дел и обязанностей, на чтение тумблер переключаю довольно жёстко, чтобы всё успеть.
— Я знаю, что вы уже год ведёте рубрику о живописи в журнале «Знание-Сила». Расскажите, пожалуйста, что это для вас значит — выговаривать картины словами? Помогает ли это вашей поэтической работе?
— Я абсолютно счастлива работать с этим замечательным журналом, он неожиданно реализовал мою детскую мечту. Рубрику веду вот уже второй год, и это в первую очередь прекрасная возможность поразмышлять обо всяких интересных вещах в рамках одного отдельно взятого произведения. «Выговаривать картины словами» — на мой взгляд, это не совсем корректное определение, потому что мы пытаемся вербализировать только своё отношение к тому или иному художественному объекту, а оно у всех разное. Да и собственно попытка объяснить то, что видим – это как раз последняя часть работы над статьёй, а перед этим есть ещё несколько стадий, которые, может, мне даже больше нравятся – нахождение информации в сети и книгах, отбор, анализ, поиск последовательности в рассказе. Я стараюсь (уж не знаю, насколько это пока получается) избежать штампов и писать так, чтобы было не скучно, обеспечить угол зрения такого современного быстрого человека, относящегося к жизни с определённой долей цинизма. В поэтической деятельности это никак не помогает, потому что в поэзии работают совершенно другие законы построения текста, но кое-что общее всё же имеется. В одной из своих лекций Набоков говорил о том, что писать надо только для читателя будущего, что ориентироваться на сегодняшние потребности большинства нет никакого смысла. Вряд ли я когда-либо буду ставить перед собой такие глобальные творческие цели. Но избегать общих мест, не идти за толпой, понимать, так ли я думаю на самом деле, или это мысли кого-то другого, кто имеет на меня влияние или это просто мнение большинства – вот этим правилам всегда стараюсь следовать, надеюсь, у меня иногда получается.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА