Евгений Москвин: «Сегодня литература переживает упадок. И не хватает ей именно писателей с масштабной, общечеловеческой проблематикой»

Писателю Евгению Москвину нет ещё и тридцати, и его с полным правом можно отнести к категории «начинающих». Однако проза, которая рождается из-под пера этого молодого автора, творчески зрелая, сильная, то есть совсем взрослая. Недавно у Евгения вышла новая книга, которая ещё раз доказывает его состоятельность как писателя

— Расскажите немного о себе, о своём детстве, о родителях. Вы выросли в творческой семье?
— Да, можно сказать, что я вырос в творческой семье. Моя мать — преподаватель хора в музыкальной школе. Я воспитывался без отца. Сейчас я с ним общаюсь, однако по сей день отношения не очень близкие. В основном ограничиваемся поздравлениями с днём рождения.
Кроме матери меня воспитывали ещё бабушка и дедушка. И ещё с нами жил дядя. Знаете, обстановка была сложной и напряжённой. И было очень тяжело психологически. Кроме того — вот вы спрашиваете про творческую семью. Не могу сказать, что моя мать в то время была за то, чтобы я стал писателем. (А я этого хотел с самого раннего возраста). Меня только все пытались загнать в некие стереотипы и привычные нормы поведения — но я думаю, это нормально.
И школа это дополняла. Она была очень сильной, с постсоветским лозунгом, что «у нас одарённые дети, и мы ни в коем случае не будем всех равнять под одну гребёнку». На деле же… бесконечная накачка наукой дополнялась постоянными цепляниями, что все должны вести себя так-то и так-то. А также фаворитизмом.  
— И вы были в числе фаворитов?
— Нет, конечно, нет… Помню, я плохо себя вёл, но хорошо учился, и учителя не могли меня заставить подчиняться. (А ведь из этой школы даже выгоняли). Я всегда спорил, не соглашался…
Жаловаться, однако, грех, потому что уверен: другие школы гораздо хуже. И разумеется, я совсем не против науки. Я отвечаю вам с юмором, конечно. Но просто пытаюсь рассказать, что сформировало меня.
— Как изменилось всё со взрослением?
— Ну, позже это превратилось в борьбу с другим жизненным стереотипом — что деньги это главное. Я отстаивал, что хочу стать писателем. (К сожалению, люди, которые живут обычной жизнью, этого не понимают. Я по-прежнему постоянно сталкиваюсь с глупостью окружающих: у людей будто что-то отключается в голове, когда они узнают, что моё дело не приносит денег, — как тогда это может быть главным? Когда мне было лет двадцать, меня это непонимание раздражало и задевало. Сейчас отношусь к этому спокойнее. Но и окружающие ведут себя иначе. Но в чём причина? В том, что мне уже 29? И меня, конечно, уже по-другому воспринимают? Или в привыкании (назовём это так)? А ведь то, что я чувствовал тогда, я чувствую и сейчас — я должен писать.
 Что касается моих нынешних отношений с матерью — они очень хорошие. Она всецело меня поддерживает.
— То есть писательский труд не приносит денег. Ну а если бы стал приносить — что бы изменилось?
— Даже не знаю. Думаю, это было бы хорошо. Но вот эта позиция — она разрушилась бы? С одной стороны, да. А с другой: ведь не забывайте — творчество тесно связано с верой. И с внутренней сущностью писателя. И деньги здесь ни при чём. Главное, писать лучше и добиться в этом самого высокого. На самом  деле, именно это я и чувствую. Всё остальное — некие конфликты, которые могут подогревать. Если их не будет… да их не может не быть — просто появится какой-то другой и всё. Нужно только творить и стремиться вверх.
— Кого читали в детстве и юности?  Кто были ваши любимые герои?
— Ну, в детстве я читал произведения из школьной программы. (Помню, часто из-под палки). Но мне нравились Чацкий, Печорин, Базаров… Потом, уже в институте — Чарльз Стрикленд Моэма, Риэ Альбера Камю. Своим стоицизмом, неколебимостью. Вообще вся отечественная и мировая классика мною прочитана. И я уже давно превозношу только её.
— Как и когда вы начали писать? Когда определились с литературной стезёй?
— Писать я начал рано, в шесть лет. И всегда хотел стать писателем. Окончательно я выправился на этот путь, когда учился в институте. Я окончил экономический факультет МГУ, но мне там не нравилось учиться. Параллельно я стал общаться с литературной средой — это меня и увело куда надо. Впрочем, сейчас взаимоотношения с молодыми литераторами средние. Можно сказать, никакие. Дело в том, что тех, с кем я раньше общался вряд ли можно назвать полностью профессиональными писателями. Кроме того, они из либерального лагеря, а с либералами у меня отношения, так уж вышло, натянутые.
— С чем это связано? Ведь по тому, что вы пишете, вы ближе именно им.  
— Дело в том, что либерализм — как он сегодня подаётся в толстожурнальной среде — это абсолютная шарнирность ориентиров, «плавающие опоры», суждение о прозе и стихах только с художественной точки зрения. Что все критерии внутри самого произведения. А этим очень легко играть, ставя в один ряд с высокими классиками кого-то, кто пишет в совсем других масштабах. Я не могу поставить авторов, почетаемых либералами, в один ряд с классикой советского периода. Да там и вообще, на мой взгляд, невооружённым глазом всё видно.
 Однако я теперь стараюсь уйти от мыслей об этом. Ведь и самому можно закостенеть, если повторять одно и то же. (А мне часто приходилось это делать, объяснять на своих выступлениях).
 Думаю, сейчас я просто пишу и издаю свои книги — вот и всё.
— Ваш литературный дебют — когда он состоялся?
— Если вы имеете в виду бумажные публикации, то это, кажется, 2004-й год. Мне тогда было 19 лет.
— Какой жанр является для вас приоритетным — рассказ или роман?
— Безусловно, роман. Сейчас часто можно услышать суждение, что романы не нужны. На самом деле, это придумали те, кто не хочет (или не может) их писать. В масштабном произведении как раз и поднимаются большие идеи, проблемы. Раскрываются характеры. Развернуть что-то широкое — это действительно моё.
— Сколько раз вы издавались «в бумаге»? Сложно ли нынче издать свою книгу? Что для этого надо? Вообще, слово «пробиться» — оно актуально на литературной стезе сегодня, в эпоху интернета?  
— Я автор более сорока публикаций прозы в толстых журналах. И четырёх книг: два романа и два сборника рассказов. Последняя книга — «Искры из-под лыж» — вышла примерно месяц назад. Издать бумажную книгу очень сложно. (Разумеется серьёзному писателю, некоммерческому). Почему это так — долгий разговор. Но приходится преодолевать и барьеры издательств, и человеческий фактор. И то, что никто тебе, в целом, не помогает. Ну и, конечно, здесь падение книгооборота и структуры, существующие отдельно друг от друга. А если есть сотрудничество между, скажем, литературными премиями и издательствами, то там, как правило, продвигают писателей, которые ничего особо существенного не пишут… (Я опять имею в виду именно масштабную проблематику. Заметьте это. А не просто умение складывать слова). Впрочем, я и сам связан со многими премиями. Но я говорю — это отдельный разговор. И тут везде одни сплошные противоречия. И естественно это давит. Но мне удалось преодолеть — я издался. А сколько труда стоило написать это всё! Годы и годы непрестанной, ежедневной работы.
Вы знаете, да, слово «пробиться» по-прежнему актуально. Ведь важно, где ты и с кем — а не просто так, что-то кинуть на случайном сайте. Ну а я руководствуюсь правилом — ничего не выкладывать в Интернете, пока это не издано на бумаге.
— Как вы считаете, интернет — это больше хорошо, чем плохо? Или наоборот?
— Вы знаете, последнее время я стал больше обращать внимание на интернет. Но его рассредоточенность, общая свобода, размытость ориентиров — это, конечно, негативные стороны. А его мобильность и то, что, в целом, можно стать известным через интернет… а потом повышать тиражи бумажных книг — это хорошо и дельно, на мой взгляд. Но и здесь, разумеется, не всё так просто. Я вам только обрисовываю некую схему, одну, возможную.
— Какое из своих произведений вы считаете самым сильным? Расскажите про него.
— На мой взгляд, самый лучший рассказ, который я написал — это «Следы жизни». Он вошёл в мою вторую книгу. Ведь когда я его писал, я всё время только и повторял себе, что человека надо любить. Но рассказ не совсем об этом. Думаю, я руководствовался светом, который в тот момент был во мне. И мною руководил. И ещё: до этого я пересмотрел фильм, который не видел очень давно. В нём, на первый взгляд, ничего такого особенного не было, но я смог увидеть в одной сцене нечто райское, божественное. Но рассказывать больше смысла не имеет. Лучше просто прочитать рассказ.
Что касается романа, то «Предвестники табора», моя первая книга — это очень хороший роман. Удачный, разноплановый, с самой разнообразной проблематикой. В нём реализм сочетается с сюрреализмом. Я пытался показать детей, что-то брал из своего детства, однако в результате получились «взрослые дети». Кстати, я очень часто в своей прозе делаю как бы шаг от реализма в сторону мистики, фантастики либо постмодернизма. Но ведь таким образом и привносишь новое в литературу. Но, разумеется, всё должно быть естественно — ничего намеренного.
— Расскажите про свою последнюю книгу «Искры из-под лыж».
— Это сборник рассказов, я им доволен. Можно сказать, я собрал в нём самое лучшее, написанное в последние годы. И по плотности текста, по форме, по ритму прозы это образует очень цельный сборник. А вот проблематика — самая разная. Здесь и детство, и тема войны, и тема преданности. И какие-то сюрреалистические вещи, философские сказки. Даже есть рассказ про литературную среду. Но всё это, как ни странно, хорошо стоит друг к другу. Всё дело — именно в чёткой форме рассказа.
— Считаете ли вы, что творческому человеку все сюжеты и идеи его произведений диктуются «сверху», от некоего высшего разума?
— Знаете, раньше я мог бы сказать, что сам придумываю сюжеты, но сейчас часто ощущаю и «диктование сверху». Одно как бы перетекает в другое, но всё это заканчивается на том, что так и должен был написать. Вот… такой ответ, если коротко.
— Над чем вы работаете в настоящий момент?
— Сейчас я пишу роман. Делаю его уже восьмой год и не могу сказать точно, когда он будет готов. В перерывах перехожу на рассказы, повести. Но и они часто лежат годами на разной стадии готовности.
— Как вы относитесь к написанию  «под заказ»? Можно ли относиться философски к коммерции в литературе?
— Нет, к этому я отношусь, безусловно, негативно. Моя цель — чтобы элитарная, серьёзная проза имела коммерческий успех. Но это медленный процесс — ведь нужно, чтобы что-то поменялось в сознании читателя.
— Что сегодня переживает русская литература — упадок или подъём? Чего, по-вашему, ей очень не хватает? Кого из современных писателей вы рекомендовали бы в золотой фонд отечественной классики?
— На мой взгляд, сегодня литература переживает упадок. И не хватает ей именно писателей с масштабной, общечеловеческой проблематикой. Вот в том-то и дело, что никого из современных авторов я не могу рекомендовать в золотой фонд. Что касается таких самых известных из молодых, вроде Прилепина и Шаргунова, то к ним я отношусь, в целом, неплохо (потому что им как раз удалось преодолеть всеобщую лавочность и местечковость), однако мне не очень нравится, что они мало занимаются литературой (т. е. непосредственным написанием произведений), а давно уже ушли в пиар. Ну и это влияет на то, что они пишут и как. На качество, вы же понимаете. А все премии они уже получают просто по инерции, это очевидно. А ведь главное — всегда совершенствоваться, не распыляться, не разбрасываться. Писатели золотого фонда стремились изменить человека, открыть ему нечто новое, настоящее, и это было в них глубоко, самой сутью; они показали своей жизнью, кто они.                       
— Как вы отдыхаете, расслабляетесь? Где провели лето? Если бы вам выпал шанс прямо сейчас полететь в любой уголок планеты, то что бы вы выбрали, не задумываясь?
— Отдыхаю я мало. Лето я провёл у себя на даче, но, в основном, только работал, писал роман и ещё закончил новую повесть. Осенью ездил в ОАЭ, побывал в Дубае, в Абу-Даби. Впрочем, мне сложно сказать, как это повлияет на моё творчество.
Хотел бы съездить в Белиз, в Мавританию, но вряд ли получится в скором времени.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА