Сергей Телевной: «Волшебный пендель» вдохновляет на творческую работу
Российская глубинка богата талантами, в том числе литературными. Один из них – писатель Сергей Телевной. Этот автор в совершенстве владеет секретом письма в коротком жанре, и его рассказы не раз попадали в шорт-листы национальных и международных литературных премий.
Но хотя громкая слава к писателю ещё не пришла, он не расстраивается, так как уверен, что однажды легко возьмёт «нобелевку». Потому что у него есть для этого всё: и талант, и стремление, и очень хороший стимул!
— Сергей, Вы широко известны в узких кругах как мастер рассказа. Как давно пишете?
— «Узкие круги» пока ещё действительно узки. Но с удовлетворением отмечу, что из разряда подмастерьев я уже вышел. Стало быть – мастер. Но это не я сказал, а вы. Как давно пишу? Со школьного возраста. Вначале, как это бывает, писал стихи. Иногда публиковался в районной газете. После службы в армии пришлось заниматься тяжёлой физически и морально работой – на мясокомбинате. В Моздоке и в советские времена выбор рабочих мест был не богат. В поисках работы случайно наткнулся на дорожные указатели: «Винзавод» и «Мясокомбинат». Поскольку к зелёному змию равнодушен, выбрал мясокомбинат. Думал, временно. Летом мечтал поступить в вуз. Но нет ничего более постоянного, чем временное. Женился, семья, дети, стройка… Эмоциональной отдушиной было сочинительство. Осознанно усложнял себе задачу, осваивал твёрдые формы: сонеты, рондо, рондель, триолет, секстина. На венок сонетов замахнулся. Потом, кстати, «мясокомбинатовский цикл» публиковался в журнале Союза писателей Северной Осетии «Дарьял», а затем – в «Юности». Меня опекали главный редактор журнала «Дарьял» Руслан Тотров, писатели Георгий Тедеев, Ефим Тедеев. Им особая благодарность. Дело шло к книге, но грянул 1991 год… Ограничились подборкой в журнале. Там же в 1992-93 годах появилась моя проза. С тех пор не слишком активно, но пишу…
— Вы сами не стремитесь к громкой славе, или это она пока что заставляет себя ждать? Были ли у Вас сборники? Трудно ли издаться, не имея хорошего «плеча»? Или «трамплина»? И что, по-вашему, сегодня является таким трамплином?
— К славе я не стремлюсь, я просто планомерно иду к ней. А она, как известно, барышня капризная и действительно заставляет себя ждать. Но я умею ждать. Я, например, долго ждал своего сборника рассказов. В прошлом году в Кисловодске в издательстве «МИЛ» моя книга «Ветер противоречий» увидела свет. Название её, как мне кажется, отражает содержание. Издаваться провинциалу, конечно, трудно – без «плеча», без «трамплина»… Хотя я не скажу, что у меня нет плеча, на которое я могу опереться. С одной стороны – это мои родные и близкие – жена, сестра, брат, дети… С другой – такие писатели российского масштаба, как Николай Иванов, Игорь Тюленев, которые мне дали рекомендации для вступления в Союз писателей России. Я могу считать «трамплином» и свой жизненный опыт, в том числе работу в журналистике. А вообще «трамплином» для литератора могут служить семинары, совещания молодых писателей. Сейчас такая практика понемногу возрождается, что, считаю, замечательно. Но по большому счёту трамплин – это твой талант.
— Нужны ли талантливым писателям литературные агенты? Насколько усложняет ситуацию удалённость от столицы? Действительно ли москвичам пробиться легче – даже в литературе?
— Для писателя литературные агенты, конечно, нужны. Особенно для провинциалов, которые ещё или уже не могут понять, что произведение, книга – это тоже товар, и его необходимо продвигать. Книгу надо не только профессионально написать, но и найти хорошего издателя, профессионально издать, затем профессионально же продвигать её на рынке. Сегодня, конечно, стало проще молодым и немолодым провинциалам достучаться до издателей, до журналов. Есть немало соответствующих сайтов… Конечно, провинциалам приходится, как правило, пользоваться методикой «веерной рассылки». КПД – минимальный, на порядок меньше, чем у паровоза, но всё-таки… Жителям столицы, полагаю, при прочих равных условиях, проще реализоваться в литературе. Журналы, издательства – в шаговой доступности. И личный контакт всегда продуктивнее, чем виртуальный, заочный. Это не я придумал, что «ордена получают не там, где их заслуживают, а там где их раздают». Кто-то добавит: гранты и премии… Я не хочу проводить каких-либо параллелей. Однако…
— Ваши произведения входили в шорт-листы международных премий. Расскажите, как они туда попадали? И где Вы печатаетесь сейчас?
— Мои рассказы попадали и в длинные, и в короткие списки международных и всероссийских конкурсов. При этом пользовался я упомянутой выше методой – «веерной рассылкой». Как видите, иногда это срабатывает. За последний год было несколько значимых для меня публикаций. Перечисляю по хронологии: «Венский литератор» (Вена), «Книголюб» (Алма-Ата), «Новая проза» (Киев), «День литературы» (Москва), «Белый ворон» (Екатеринбург-Нью-Йорк) и др. По моим рассказам театровед из Ярославля Елена Друговская пишет пьесу… Появились предложения публикации моих вещей в ряде журналов. Но не буду говорить «гоп», пока не перепрыгнул… Сейчас работаю над повестью, увы, урывками.
— Какое из своих произведений Вы считаете самым сильным?
— Не буду оригинален, если скажу, что самые сильные и лучшие произведения – впереди. Из опубликованного, естественно, не всё равноценно. Рискну применить в данном случае принцип Парето (20/80). Из вошедшего в книгу «Ветер противоречий» назову рассказы «Выпуклое зеркало на взбалмошной улице», «Украсть для себя дочь», «Ху-образный перекрёсток», «Подвал для желтозёма», «Зачем поливать сухие деревья и сорную траву», повесть «Фундамент для дома на взгорке».
— А на каких книгах Вы сами «выросли»? Кто были Ваши любимые герои в детстве и юности? Любили ли чтение в Вашей семье? Если можно, расскажите про своих родителей.
— Не буду рисовать пасторальную картинку, где сельский мальчик на зелёном бережку речки читает умную книжку. Я и чтение – история взаимоотношений сложная… Возможно, не очень политкорректное выражение «чукча не читатель – чукча писатель» — обо мне. Я пошёл в первый класс в школу в селе Троицком Моздокского района. Буквально перед этим моя семья переехала сюда с хутора Графского, что на Ставрополье. В быту общались на так называемом «хохляцком» языке – местном диалекте, богатом украинизмами. В том числе и поэтому, а также в силу других обстоятельств, с русским языком, как и с чтением, у меня поначалу были проблемы.
Случалось, что наша первая учительница Мария Михайловна Слободина (светлая ей память) заставляла нас, двух-трёх отстающих, заниматься дополнительно. Оставляла «без обеда», как это называлось, сажала на лавочку перед своим домом и мы что-то там пытались бубнить. Мимо проходили наши одноклассники и потешались. Ну, такой, понимаешь, педагогический приём… Были предложения отправить меня даже в интернат. Но моя мама, воспитывавшая после трагической смерти отца троих детей одна, встала за меня горой. Потом, правда, я одноклассников догнал и во многом перегнал…
Однако не могу сказать, что стал таким уж книжным мальчиком. Но при этом я пытался что-то рифмовать… Не знаю, откуда это у меня? Классе в шестом на уроке литературы нам как-то задали написать стихотворение. Ну, я и написал. Наша учительница Валентина Ивановна Герман сильно усомнилась в моём авторстве и поставила только «4», а не «5». Хотя и размер был соблюдён, и рифмы наличествовали. Я, конечно, обиделся, но понял: если учительница не поверила, что это написал я сам, значит стишок «качественный»…
В 8 или 9 классе к нам пришёл преподавать литературу Владимир Павлович Муханов. Вот он во мне что-то такое заметил. Помнится, я летом прочитал книгу «Овод» Этель Лилиан Войнич. Эта вещь, скажу я вам, произвела на меня мощное впечатление. Я написал сочинение, получил 6 или 7 баллов. Тогда ставили две оценки: за содержание «5», а за грамотёшку, сами понимаете… Признаться, во времена моего отрочества и юности учиться хорошо пацанам было как-то немодно. Но я, в принципе, учился неплохо – старался не расстраивать маму Антонину Прокофьевну. Ей, великой труженице, работавшей от зари до зари на колхозных полях и фермах, а потом «прихватками», как она выражалась, — по дому и на своём огороде, — было не до книг. Хотя, помню, мама приносила из сельской библиотеки потрёпанные роман-газеты, выписывала и с интересом читала журнал «Крестьянку». А вот моя сестра Людмила просто поглощала толстые тома – Бальзак, Мопассан… Что-то читал и я.
— Самые близкие Вам авторы – кто они? Есть ли кто-то «единственный»?
— Мне близки писатели, отличающиеся собственным неповторимым стилем, сочным образным языком, умеющие выписывать колоритных героев. Список, который сейчас перечислю, покажется немодным. Но это Имена: Шолохов, Платонов, Шукшин, Распутин. Список, конечно, можно продолжить…
— Что Вы думаете про русскую литературную классику? Как Вы думаете, этот золотой фонд уже закрыт, или ещё будет прирастать новыми нетленными трудами?
— Всё течёт, всё изменяется. Конечно, новые классики уже ходят по нашим улицам. Ну, и по редакциям, по изданиям… Их ещё не воспринимают, не понимают, не принимают. Кому-то надо умереть, чтобы его признали классиком или просто талантом. Увы, такая у нас традиция… А так хочется жить!
— Каким Вы видите будущее русской литературы? Как, по-Вашему, сегодня она переживает период подъёма, или наоборот?
— Русская литература была, есть и будет! Сейчас этап сложный, неоднозначный. Хотя когда были этапы несложные и однозначные?! Не хочу брать на себя роль пророка, но вот что определённо: идёт кристаллизация очередного пласта литературы. И есть ощущение, что этот процесс формируется на периферии. Так нам, провинциалам, хочется думать.
— Как Вы относитесь к ненормативной лексике в литературе? Есть ли определённые условия, когда можно допустить её употребление?
— Я к ней, к ненормативной лексике, не отношусь, а употребляю её. Но стараюсь – редко. И в крайних случаях – в своих произведениях. «Речь как средство характеристики литературного героя». Я из-за этой «характеристики» слетел с одного интересного конкурса. Обидно, да…
— Как литератор, что Вы думаете по поводу сохранения чистоты русского языка, хотя бы в пределах грамотности? Молодёжь почти не читает. Что делать?
— Русский язык – это живой и многосложный организм. И, как всякий организм, он способен к самоочищению. Этот процесс, как мне кажется, происходит постоянно. А за молодёжь не надо беспокоиться. Нынешнее поколение очень грамотное, очень продвинутое, во многом самодостаточное. Я не из тех, кто охает и причитает: а вот в наше время молодёжь была лучше. Да всякая молодёжь была во все времена…
— Как россиянин Вы не можете не переживать за Россию сегодняшнюю. Каково, по-вашему, её будущее, учитывая её прошлое и настоящее? И какая, на Ваш взгляд, идея сегодня могла бы стать для неё национальной?
— Я патриот России. И понимаю ситуацию так: за Россию не надо переживать, в ней надо жить! Жить, а не смотреть, как бы быстрее «свалить» то ли на Запад, то ли на Восток. Я здесь процитирую Путина. Надо осознать, что «не Россия между Востоком и Западом, а они слева и справа от России»! Вот это и может стать национальной идеей. Подозреваю, что накликаю на свою голову негодование иных либералов, а может, и евразийцев, и патриотов. Ну, да ладно, переживу…
— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. По Вашему мнению, глобализация – это зло или добро?
— Это реальная объективность, с которой надо считаться. Хорошо бы научиться если не возглавить процесс, то хотя бы корректировать его, направлять…
— Должен ли писатель иметь гражданскую позицию? А высказывать её публично?
— Все мы имеем гражданскую позицию. Каждый – свою. Кто-то имеет домик в деревне и поит молоком жаждущих. У него своя позиция. Кто-то имеет «калаш» и маску. У того другая позиция. Весьма и весьма активная. Гражданская ли? Что до писателей… Они же тоже граждане. Но лучше пусть выражают свою позицию в письменном виде, а не на площадях публично… У каждого должна быть своя «специализация».
— Можно ли нынче «прокормиться» литературой? Чем зарабатываете на жизнь? И может ли писательство обеспечить сегодня средствами к существованию?
— Литература может подпитывать энергетически, а вот прокормить – единицы. До недавнего времени я работал в журналистике – смежная профессия. Удалось, например, сделать дотационную районную газету «Моздокский вестник» экономически прибыльной – единственной «районкой» в республике с самым большим тиражом среди аналогичных изданий. До этого я работал в пресс-службе губернатора Пермского края, так что знаю, что такое чиновничьи хлеба. И на госслужбе, и в журналистике (на районом и региональном уровнях) особо не разбогатеешь. Но на хлеб вполне хватало. Хуже, когда ты без работы – это тоже мне пришлось испытать. Но, с другой стороны, «волшебный пендель» вдохновляет на творческую работу. Кстати, итог моего «безработного» периода – книга «Ветер противоречии» и целый ряд публикаций. Сейчас работаю маркетологом на предприятии «Мясной двор Богачёва». Пишу, но не так активно, как хотелось бы. Вот недавно взялся за не совсем обычное дело. Начал переводить по подстрочнику табасаранского поэта Рагима Рахманова. Вроде получается. Вот так…
— Могли бы Вы совсем бросить писать, если бы Вам дали, например… миллион долларов и сказали: «Всё! Можешь больше ничего не делать»?
— О, если б мне дали миллион!!! Тогда бы я не бросил писать, а бросился писать! Но поскольку в литературе просто так миллионы не дают, а только с Нобелевской премией, придётся рассмотреть этот вариант. Я готов, точнее, готовлюсь, в процессе… Прошу редактора это не вычёркивать. Пусть читатель потешится. Типа: «Я гений Игорь Северянин» (улыбка).
Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА
с внуком Егором
