Перевёрнутый мир

Снилось, что сугробы выросли над головой вместо неба, как будто поменялись с ним местами. Вместе с многоэтажками, которые готовы были обвалиться в любую минуту. От этого Яна проснулась, поёжилась и на всякий случай просунула голову за пыльную занавеску. Небо было на месте, сугробы внизу, санаторий ещё спал. В Карагай привыкшая к дорогим отелям Яна поехала только из-за популярного соснового бора, подышать перед декретом, так как на море лететь побоялась. Тишину в 150 км от Уфы почти ничто не нарушало. Только лай местных собак, редкий свист подмерзшей на верхушке сосны птицы, да умиротворяющий гул столовой — не шведский стол, но мясо трижды в день.

Муж приедет за ней завтра, а пока, чтобы не сводило от скуки живот, Яна старательно тренировала женские мышцы по Кегелю вместе с моложавой тренершей, брезгливо плавала по отдельной дорожке бассейна, читала американскую версию о родах в воде и смотрела странные сны.
          Были даже экскурсии. 50 рублей — здесь ещё остались такие цены — и автобус с молчащим гидом с трудом и вязко прокладывает себе колею до деревни Сарсы в Челябинской области. Серо-зеленые избы под снежными шапками с тонкими струйками дыма и окошками в узорах похожи на открыточные, если издали и не вглядываться, если не замечать брошенных домов с дровяными ранами, устало сползающих в снег. Если не внюхиваться в чадящее дымом и застарелым перегаром нутро ещё оставшихся стоять. Запахнув лисий воротник, Яна разморенно вытряхнулась из автобусного тепла с тройкой необъятных и далеко не юных туристок в местный магазин. Полупустые полки в скорлупках синей краски, на одной — россыпь конфет неизвестного года выпуска, на другой — железные крышки для солений, пара мотков серого скотча, клей, горсть цветных карандашей, детский порошок. В холодильнике — колбаса и кола. В экскурсию входило посещение приюта при церкви, детишкам полагалось купить сладостей. Необхватные женщины затарились конфетами и жёсткими пряниками, Яна, начитавшись про диатез, — колбасой и яблоками.

          Приютом оказался крохотный домик с русской печкой. Вытертый красный ковёр, несколько икон, одна из которых редкая, невыветриваемый запах лука, большая повариха, недобро взглянувшая на колбасу и Янину лисью шубу, приглушённое пение из дальней комнаты. С трудом разминувшись в коридоре, туристки поспешили на воздух. Осталось осмотреть церквушку на холме, родник, и через час обратно — к постному санаторскому ужину. От зевоты ломило челюсти, даже солнце, медленно погружавшееся в снежные холмы, казалось ленивым и не выспавшимся.
        В маленькой часовне с золоченной маковкой была лишь темная купель, вымощенная скользкими камнями, да пара икон со свечными огарками в нише. С потолка капало. Яна не стала заходить — сырость явно будет не на пользу богатому меху её шубы. На вершине холма под аркой с колоколом позапрошлого века начинался родник и терялся где-то в овраге.

       …Зацепившись сапогом за толстенный корень, Яна полувисела над оврагом, упираясь спиной в плотный сугроб. И ведь попавшую как в капкан ногу можно бы легко освободить, подтянуться на руках к заваленным снегом ветвям и выбраться. Но живот не давал ни согнуться, ни даже посмотреть на собственную конечность.
— Угораздило же, — ругнулась про себя женщина. — И чего попёрлась по горам скакать. Муж точно убьёт.
        Стянув зубами варежку, кончиками пальцев она протиснулась в карман джинсов за первым помощником. Хлопнула по другому карману. Пусто. Айфон, похоже, бесшумно выпал при её неуклюжем падении, и сейчас лежит внизу оврага, черным телом на белом снегу, как забывший о страховке альпинист-новичок. Повезло, что не ушиблась, а только мягко растянулась на снегу. Вот если б не нога…
         Тётки уже наверняка садятся в автобус, ведь она ушла к роднику одна, на несколько секунд поддавшись удивительно спокойной красоте места, благостной картинке морозного дня, с дымом, церквушкой, приветливо зажженными окошками  хибар в низине. Ещё бы сюда тройку коней с бубенцами. Но какие уж там кони, захудалая тёлка не придет сюда лизнуть снега, так как лежит где-то в тёплом от навоза сарае и вяло жрёт тронутое гнилью сено.
        Сейчас кто-нибудь появится, ведь не может же она вот так остаться в нелепом положении, вниз головой. Ребёнку неопасно — в позе берёзки на занятиях она стояла регулярно, для плода полезно, он поворачивается в животе правильно. Главное, не волноваться. Красное сплющенное солнце катилось вверх, сугробы с острыми ветками висели над ней как в недавнем кошмаре, а по полю спускались куда-то к небу, как чёрные птицы, священники в рясах, которые её не видели — кричи-не кричи. А если волки? Янино спокойствие проткнули иголки первобытного страха.
— Кто-нибудь! Спасите! Помогите! — голос в тишине казался настолько громким, что его должны были услышать и в соседней деревне. Стайка священников продолжала шествие, пока не растаяла в вечерней дымке, солнце закатилось за голову, горизонт стал нежно-розовым как в сказке про Морозко.
— Красота-то какая, ёлки. Не поверят же в банке, как кассир пропал, — в каком-то отчаянии думала Яна.
— Тёть… Ты чего, а?
Где-то на краю ямы выросла нелепая-на два размера больше головы ушанка, а под ней — горящие любопытством глаза.
— Ой, мальчик… Ой, — обрадовалась Яна. — Зови старших срочно!
Но пацан уже драл звонкие лёгкие: «Макарыч! Эй! Сюды!»
— Щас тёть, потерпи, вытащим.
Грузные шаги заскрипели по снегу.
— И чего тебя, беса, в овраг потянуло?
Макарыч оказался здоровым стареющим мужиком, с руками, похожими на мозолистые красные лопаты. Одну из них он и протянул Яне, другой ловко выпутав её ногу из-под корней.
—    Всего и делов, — он картинно сплюнул в снег. — Как занесло-то? А, вижу, городская. Ну, повезло тебе, барышня! Крепко застряла, и ладно Андрейка шастал тут. Погоди, не прыгай, разомни ножку-то! Ну айда, гостем будешь!

      Яна что-то благодарно лепетала, едва успевая за его размашистыми шагами. Андрейка семенил рядом, с любопытством разглядывая неожиданную пришелицу. Не удержавшись, он даже потрогал её за шубу.   
— Как бы до трассы дойти мне, там уж доеду. Мне недалеко тут, в Карагай, — пришла в себя Яна.
— Какая трасса? Без шубы останешься! — захохотал Макарыч.
Андрейка тонко и пискляво ему вторил. — Щас до наших дойдём, разберемся уж, человек всё ж. Вон Митрич подбросит точно, он сегодня ни в одном глазу, только с ночной дождаться придётся. Правильно говорю?
— Сухой сегодня выходил, ага, — с готовностью откликнулся Андрейка. — Тёть, идем, про город расскажешь.   
        
      До приюта дошли быстро. Горячий кухонный дух, запах пирожков с луком на этот раз подействовали на Яну умиротворяюще. Макарыч усадил гостью за деревянный стол с грязной, местами оплавленной голубой клеёнкой и ушёл искать Митрича. Большая повариха глянула еще суровее, чем прежде. Вытерев испачканные мукой руки о фартук, она молча поставила на стол бутерброды с колбасой, остатки пирога и стопку самогона. Всегда красные от мороза, печного жара и алкоголя щёки тоже были в муке. Яна старалась не смотреть на пигментированные бородавочные руки.
— Пейте уж, грейтесь. От одной ничё не будет, пацану вашему не повредит. И лису свою сымите пока, не бойтесь.
      Яна собиралась сказать, что пол ребёнка на УЗИ ещё не определили, что они вообще-то рассчитывают на девочку, хорошенькую голубоглазую, и что самогон не её напиток ни при каких обстоятельствах, но тут в кухню забежал новый знакомый. Без огромной ушанки и мужского тулупа Андрей оказался тощим подростком лет 12, с веснушками и весёлыми ярко-голубыми глазами. «Прямо мужичок с ноготок»,- подумала Яна. На его растянутом синем свитере-лапше был приколот старый значок с истребителем военных лет.
— Тёть, возьми меня с собой в город, а? Хоть разок глянуть. А я вас во сне видел, потому в овраг пошёл, — он хитро глянул на Яну.
— Иди-иди уже, болезный, мечтатель тут нашёлся, — повариха глянула с нескрываемой жалостью на мальчика. — На вот, герой.
Она протянула ему фигурный пряник, который тот стал грызть с радостным детским удовольствием.
— Хочешь — поехали? — предложила Яна, внезапно радуясь возможности что-то сделать для паренька.  
— Усыновляйте, тогда поедете, — чуть слышно буркнула повариха. — Много охотников сироте-то наобещать.
Андрей прижался щекой к Яниной шубе.
— Ну возьми разок, — шепнул он.
—    Конечно возьму. Вот приеду скоро и устроим целую экскурсию,- твёрдо сказала Яна. На всякий случай подождав, пока повариха отвернётся к плите, она сунула мальчику в руку новую красную 500 рублёвую купюру, обнаруженную в тесном кармане джинсов. — Конфет себе купи пока. Жаль, кошелёк с телефоном в овраг уронила.

      Она знала, что деньги будут обменяны у Макарыча или Митрича на сигареты, чтобы, кашляя, важно и взросло дымить перед остальными приютскими. Но на конфеты тоже хватит, если не отнимут.

— Не зря я тебя во сне видел, — в восторге зашептал пацанёнок. Убегая, он прихватил со стола два пряника, которые сунул под резинку свитера. — А у меня дед лётчиком был! — крикнул он, не оборачиваясь.  

— Вы вот все думаете злая я, да? — повариха вдруг хлюпнула и вытерла нос цветастым фартуком. — Жалко их так бывает, что сердце прихватит. А что я могу? Стряпай только, да живи в подсобке. И кто их в город пустит? Не положено. Поиграют и бросЮт, а у них жизнь впереди. Пусть хоть они людьми станут, мы-то уж всё, старики необразованные. Ээх…
Повариха, махнув рукой в муке, залпом выпила самогон из Яниной рюмки.
— Меня Надеждой зовут. А для своих — Петровна.
— Очень приятно. Яна.

          Митрич оказался скуластым молчаливым татарином. Он долго катал женщину по ухабам на своём «пирожке», служившим для перевозки продуктов, пока неожиданно не вырулил на санаторскую дорогу. На следующий день невредимая и задумчивая Яна домчалась до Уфы на мужниных 150 лошадях под капотом. Тянулся месяц предновогодних хлопот.

                                                  * * *

— Мальчик, — диагностировала узистка. — Все в норме, одевайтесь.
Яну дёрнуло где-то внутри за невидимую нить, к которой был будто привязан колокольчик. И теперь он нетерпеливо звонил: «Ты обещала».

         Купленные на почтамте виды Уфы были банальными, но достаточно красочными, чтобы передать нарядный образ города, полного ночных огней, театров, памятников и пляшущих в национальных костюмах на каждой площади людей. Взяв новый Cannon, Яна нащёлкала своих видов — сказочных елей, пушистых пони, печально катающих ребятню в парке, смешного кудрявого покупателя чак-чака, предновогоднюю толкотню в Гостином дворе. И один снимок, дурачась, сделала вниз головой. Кажется, он получился лучшим.

        150 белых лошадок с полным салоном новогодних свёртков в блестящей синей фольге примчались в Сарсы как самый быстрый в мире экипаж Деда Мороза.

— С наступающим, Надежда Петровна! Это ребяткам.
— Ох, батюшки, — засуетилась повариха в новом, ещё не изгвазданном засохшим тестом фартуке, — заходите, что ль.
— Нам пора уже, спасибо, — отказалась Яна. — Андрейку увидеть хотела, передать кое-чего.
Повариха резко отвернулась и долго вытирала нос фартуком.
— Нету его. В овраг на следующий день после вас так и свалился, болезный, всё искал там чего-то. Говорила, не шастай тама. Кончился. Уезжайте лучше.
        У Яны свело живот.  
         
           Воды отошли ночью. Как будто через внутренности пропустили лёгкий разряд тока. В шесть утра, босая, в длинной белой рубахе, она сидела в роддоме, в сотый раз отвечая на типовые вопросы для медкарточки, а уже в 12 дня ей на опустевший живот плюхнули запачканное первородным меконием и слизью тёплое тельце с прозрачными бумажными ушами «На, воспитывай».
      Вечером ей принесли отмытого и сытого инопланетянина в клетчатом коконе, который, не мигая рассматривал её ярко-голубыми глазами, выгнувшись в своём кювезе так, что должен был видеть Яну вниз головой.   
«Андрейка»,- решила она. И, пробуя имя сына на вкус, она повторила несколько раз: «Андрей. Андрюшка».
        За окном четвертого роддома плавали в воздухе шары и букеты, снег закрывал старые надписи от благодарных мужей на асфальте, вроде «Алина, спасибо за сына», напротив светилась вывеска продуктового с парой перегоревших букв, мигал аварийкой сломанный автобус. Высыпавшие из его вонючего от машинного масла нутра люди шли пешком. Потому что скоро Новый год, а следующий автобус сегодня может вообще не приехать.
        Подходя к окну, Яна прижала к себе клетчатый свёрток.
—    Ну, идём, Андрейка, покажу тебе Уфу.

2013 г.