Сергей Соколкин. Матильда. Oтрывок из романа — Rusкая чурка

Появилась наша героиня в Москве где-то через полгода, в ноябре, когда уже периодически начинал идти лёгкий снежок, засыпающий грязные мясистые лужи и голые безлиственные деревья. Вначале казалось, что это та самая Алина, но приглядевшись, вы понимали, нет, другая. Она успокоилась, даже как-то посолиднела, у неё исчезли мешки под глазами от постоянного недосыпания, взгляд стал взрослым, спокойным, здоровым, и в нём опять запрыгали искорки и солнечные зайчики, правда, стали они какими-то грустными что-ли…

От тревожной осунутости и даже некой сутулости или согбенности, не в лучшую сторону корректировавших её спортивное тело в последние месяцы, во время скитания по Лёшиным больницам, не осталось и следа. Миру явилась молодая, здоровая, чертовски похорошевшая женщина, к тому же знающая себе цену. Правда, не спешащая её называть. Только маленькие шрамики на запястьях, тщательно скрываемые различными разноцветными браслетами, могли напомнить посвящённому человеку о том, что у этого великолепного породистого организма были в жизни какие-то небольшие, но, похоже, давно разрешённые проблемы.
       Остановилась она, как это ни странно, у Розочки, надо сказать, искренне обрадовавшейся её появлению. Звонила, правда, Людмиле, узнала, что после её исчезновения появился вновь осмелевший Антон и, войдя в права наследства, совсем недавно срочно и задёшево продал дом какой-то чуть ли не цыганской семье. И быстренько укатил к себе под Казань. И теперь весь посёлок боится, как бы там ни открылся какой-нибудь нарко или прочий притон… Останавливаться у заботливой Людмилы она отказалась наотрез, чтобы не тревожить добрых людей, у которых итак в последние времена практически не было личной жизни, да и чтоб не смущать собственную душу совместными общими переживаниями. Как поётся в старой песне – «С любовью справлюсь я сама, а вместе нам не справиться». Заехала только повидаться, немного поплакать вместе и забрать оставшиеся тёплые вещи.
      Алина, приехав к Розочке в новую шикарную съёмную квартиру в Большом Казённом переулке, застала у неё в гостях стройный, загорелый в солярии экземпляр эксклюзивного женского тела, выведенный и запущенный в жизнь по постперестроечной методике наших забугорных друзей.
       Имел этот экземпляр две руки, две ноги, посредине…Нет, не гвоздик, а как раз совсем наоборот… Но интереснее всего было то, что он имел два имени, но отзывался на них с разной степенью удовлетворенности. Простое имя Светлана рождало у организма эмоции, какие вызывают у старого профессора, занимающегося русской классической литературой, нацарапанные на стене подъезда нецензурные выражения или священный реликтовый мужской страх перед гипотетической необходимостью самолично  родить ребёнка. Те же самые выражения и страхи были написаны, причём, практически в прямом смысле, на её кукольном, барби-силиконовом, прекрасном лице. А вот имя Матильда неизменно пробуждало у организма какое-то предоргазменное умиление, с каким итальянские матери смотрят на новорождённых детей, зачатых от главарей мафий, или с каким люди, страдающие запорами, выходят из гальюна после принятия сверхсовременного слабительного средства.
     Она побывала Королевой известного Конкурса Красоты – Матильдой Первой, закончила какую-то продвинутую туристическую Академию (она вообще, много и часто кончала), но за ненадобностью так и не запомнила, что всё-таки вертится вокруг чего, Земля вокруг Солнца или наоборот — олигарх вокруг красящей ногти жены. Большой, неразрешимой загадкой, правда, так и остался для новоиспечённого академика вопрос, кто же всё-таки написал «полонез Огинского» и, как ей подсказала другая академша, вывесил его потом в Третьяковке, и кто, кстати, эту самую Третьяковку основал? Ну, не Вексельберг же с Пушкиным опять?! А вот кто, Владимир Ленин или вездесущий Фёдор Достоевский всё-таки выступят за нашу сборную по хоккею на Олимпиаде в Сочи, она знала точно, тут её не проведёшь. Естественно, Вовка. Ну, во-первых, этот Достоевский уже наверняка всех достал (иначе бы так не назвали), а во-вторых, Вовика проплатит эта стерва крашеная, писателишка — Лена Ленина, жена всё-таки… Занесёт, кому надо, ляжет, с кем надо… И вообще, Матильда считала себя девушкой эрудированной (правда, путала иногда с эрегированной…), потому что к завтраку выходила всегда накрашенной, почистившей зубы и даже принявшей душ… И ещё, была она особой пикантной и публичной,  даже грудь из платья от Диора вываливалась некстати всего-то раза три, четыре… Вот так!
     Так вот эта самая Матильда ибн Светлана была подопечной нашего знакомого Изи Клистермана (сразу стихи сложились…Прямо, как у Пушкина, помните, — Ужель та самая Татьяна?!) Ну, это я так, к слову… И поначалу она была самым счастливым созданием на свете. Это когда сластолюбивый кактус продал её одному охочему до молодых тел олигарху. Олигарх с организмом жили то на Лазурном Берегу, то на Сардинии, то, на худой конец, тянули лямку на подмосковной Рублёвке. Муж в окружении нескольких бритых шифоньеров в неизменных чёрных галстуках уезжал на работу, а жена неторопливо приводила себя в порядок после бессонной ночи плотской любви: принимала ванну, ездила к парикмахеру, косметологу, массажисту, гадалке, делала шопинги, макияжи, пилинги и прочие приятные для организма куниллинги… То есть по своему работала и ждала мужа. Муж обычно говорил мало. И все свои пожелания воспроизводил сам, и буквально. И вот как-то он приехал домой с какой-то очень деловой встречи поддатый, в плохом настроении, но надушенный женскими духами и немножко измазанный несвежей помадой. Увидев Матильду, абсолютно не страдающую контрелтофобией, то есть боязнью сексуальных домогательств, без лишних слов задрал ей на голову юбку и прямо в столовой, согнув буквой «зю», устроил «Журавля в небе» и «Наездника» с «Флагштоком» одновременно. Не успела разгорячившаяся к тому времени девушка даже прилично пикнуть, как всё уже закончилось более или менее нормально и по-человечески, и олигарх «ушли почивать», а утром укатили в командировку, не известив об этом высокооплачиваемую спутницу жизни. А ещё через несколько дней девушка почувствовала неприятные ощущения в приятном причинном месте. Она не читала романов Юрия Полякова (да и вообще мало что читала) и не знала, что «постельные болезни – это всего лишь разновидность отрицательной информации, которой обмениваются люди во время общения». Поэтому с ужасом побежала к, можно сказать, семейному (из американской клиники) доктору, который, взяв с неё огромные деньги, вначале выписал ей обыкновенные антибиотики, а потом по обыкновению своему позвонил и сообщил о содеянном её мужу. Олигарх, закономерно переведя стрелки с больной головы на здоровую, точнее уже не очень (да и не очень голову), в благородном гневе, материально запечатлённом заранее тем самым знакомым врачом, выгнал бедный податливый и всегда честно готовый к подобным внутрисемейным услугам организм на улицу. Причём даже без выходного пособия. Ещё и сказав на прощание, — пикнешь, убью, сука!   
     Привыкший к Лазурному Берегу и нежному заокеанскому солнцу, трепетный организм, вновь оказавшись на родных неласковых «росейских» просторах без единого «убитого енота» (то есть доллара) в кармане, как простая вокзальная «грелка» (девушка лёгкого поведения), вынужден(на) был(а) теперь думать о ежедневном куске хлеба насущного. О чём и плакалась теперь так хорошо её понимающей Розочке, держащей в руках наготове бутылку золотистого вискаря. Вискарь – тот же хлеб, если вдуматься…
    — Ты понимаешь, я даже не всосала, как всё произошло. Этот сраный доктор, пиндос грёбаный, меня заложил и ещё виноватой сделал. Представляешь, высад? Я теперь бичуганиха…
    — Да-а-а, круто, — протянула опечаленная Розочка, — непруха, так непруха. А что, баблосов тебе твой благоверный вообще не дал? – с выражением
интимной близости глядя в пустой, отвечающий взаимностью стакан гортанно пропела Розочка.
     — Ты чё, охренела?! Каких баблосов? Ни баблосов, ни лавандосов. Одни попадосы, — пыталась ещё не терять самообладания, «обломанная» бывшая жена олигарха, собираясь поднять и не расплескать перенаполненную золотой жидкостью, как её жизнь дерьмовыми эмоциями, ёмкость.
    — Жесть, подруга! Все они суки! Давай выпьем.
    — Давай.
    Так вот и выпивали две подруги, рассказывая друг другу леденящие душу подробности гламурного Мира Мечты многих девушек модельного образа мыслей и постперестроечной внешности.
    — А я со своим Бориком встречалась… Ну, ты знаешь, Борика, тоже олигарх… И всё было нормально, пока он про Андрюшу не узнал, — как-то даже мечтательно проговорила Розочка, инстинктивно поглаживая свои зашевелившиеся прелести.
    — И чё? – Матильда тупо глядела на раскрывшуюся и вздымающуюся то ли от умиления, то ли от праведного негодования, покрывшуюся пупырышками страстных воспоминаний грудь подруги.
    — А ничё! Утешил скороспелку. Вначале хорошо оттрахал, потом хорошо…(побил, в общем), потом тоже выгнал… Зачем-то ещё и в глаз дал на прощание. Правда, машину старую мне оставил и подарки. А сейчас ещё выяснилось, что я беременна… Как быть, что делать? И аборты больше делать нельзя… Так что это не временно. Слушай, чё-то я протекла…
    — А Андрюша что? – проигнорировав последнее замечание, покачиваясь с пустым стаканом в загорелых, бархатных ручках, поинтересовалась загадочная девушка с двумя разновеликими именами.
    — А Андрюша думает, что это его ребёнок.
    — А, ну тогда… А насчет «жениться» что? – всколыхнулась Светлана.
    — Да он-то согласен. Я вот всё думаю, как быть… Он же простой врач, кардиолог. Не мой уровень, да… Везёт нам с тобой на врачей. — Розочка, разлив по стаканам дорогой вискарь, неприятно захихикала, — Будет мне сердце лечить после несчастной и непродолжительной любви… Ну, ничего, — после трёх минут молчания встрепенулась Розочка, — стану докторшей, научусь клизмы ставить… Оторвусь. А мне, кстати, пойдёт белый короткий халатик? – Розочка, вскочив на ноги, задрала платье так, что стали видны её кружевные трусики.
     — Ну-ка, повиляй попочкой, — Розочка вдохновенно завиляла, а Матильда удовлетворённо закивала головой (типа, да, все доктора делают это!) — Ну, да ты просто профессор, сам Скифософский, точнее, Склифософская или эта, как её, мать Тереза…
     — Правильно, напилась, подруга, веди себя…доступно, — весело произнёс неизвестный и не понятно кому принадлежащий женский голос, на который подруги не обратили абсолютно никакого внимания. Не их уровень…
    — Да, судьба у нас, подруга…, —  хором пропели Светлана с Матильдой.
    — Да…А вообще он, конечно, жлоб был жуткий и самодур, — вдруг опять вспомнила своего бывшего Розочка, — С его-то баблом… Охранники с автоматами, человек десять всегда одновременно вокруг дома. А в доме и готовила, и убирала, и подавла на стол одна тётка, Люся. Такая медленная, толстая. Зато надёжная, не воровала. Он как-то приехал поздно, с гостем. Сели на кухне, чтоб быстрее. Она на стол подаёт в темпе. До этого посудомойку и стиралку загрузила, устала. Он раздржен был из-за чего-то, на меня орал, выгнать обещался, хотя ничего ещё не знал тогда. Я вообще у него — то слишком откровенно была одета, сиськи торчат, то, как колхозница, всё слишком упаковано. Люсю постоянно подгонял, — быстрей, быстрей. Тут она нарезанный сыр на тарелке поставила. Он, как разорётся, кто тебя учил так сыр резать, бомжатина. Ломтики сыра должны быть тоненькими, почти прозрачными. Она говорит, вы же просили быстрей. Он наезжает, ты бы мне ещё просто вообще не резанный килограммовый кусок положила, чтобы мы от него откусывали. Она уже плачет, тихо так просит, давайте, я потоньше порежу. А он орёт, ну-ка, жри весь этот сыр, чтоб запомнила, как хамить и кто в доме хозяин. Она ревёт, так он силой стал засовывать эти куски ей в рот, прикинь, да? Жесть! – Розочка даже стала изображать процесс засовывания в рот посторонних предметов, даже немного увлеклась, — Ладно бы что путное засунул… Н-да…Так она чуть не задохнулась. На следующий день заявление подала об уходе. Прикинь, он ей премию выписал и выгнал… Представляешь?!
     Алина не пила и участия в душещипательном разговоре старалась не принимать, удобно устроившись не за столом, как две подруги, а на дальнем диванчике, в уголке, с ноутбуком. Только изредка из вежливости тактично отвечая на обращенные к ней чрезвычайно интеллигентные вопросы.
    — А ты как, Алин, считаешь?
    — Да…
    — Что да?
    — Прости, милая, не расслышала вопрос? Повтори.
    — Да я говорю, что козёл этот Борик, да и Матильдин олигарх тоже…
    — Да, все они козлы, — Алина полноценно вступила в разговор.
    — Во, во, Матильда, и Алина так считает. Обломал бабу, так забашляй, а то полный аут получается… Да?
    — Ну, да, пикаперы хреновы, — вмешалась уже в разговор любящая изъясняться чётко и не тривиально Матильда.
    — Что? – опять нехотя отозвалась Алина
    — Козлы, говорю, — разъяснила позицию Матильды Розочка.
    — Ну, да. Им всё параллельно, — вынуждена была подтвердить из чувства женской солидарности Алина.
    — Ну, я и говорю, козлы.
    — Ну, да. Давайте, за любовь!