Татьяна Шереметева: Книги, выложенные на премиальных, лучших местах, не имеют права на существование

Татьяна Шереметева живёт в Америке, но пишет русские книги для русских людей. Её повести и рассказы проникнуты глубоким понимаем человеческой души, состраданием к ближнему. И даже её единственную «большую» книгу, написанную в «женском» жанре, нельзя однозначно отнести к «несерьёзной» литературе — настолько драматически и философски автор раскрывает поднятую тему…
Сегодня у нас в гостях современная русская писательница Татьяна Шереметева

— Татьяна, расскажите немного о себе, о своём детстве, о родителях. Вы выросли в творческой семье?
— Мой отец  был военный лётчик, фронтовик. Когда закончилась война ему был 21 год.
Дважды руководство его полка подавало документы на  присвоение ему звания Герой Советского Союза. Оба раза приходил отказ, с указанием, что он — сын офицера царской армии.
Когда вышел фильм «В бой идут одни старики», отец просто голову потерял. Он всё рассказывал нам, что это именно про них, про их легендарного комэска, про него самого.   
Они, те, кто остался жив, дружили всю жизнь. И уже очень старые, всё равно каждый год собирались у нас дома на День Победы.
Творческими людьми, наверное, были все. Но выразить это смогли бабушка и дедушка. Дед оставил для своих внуков интереснейшие воспоминания о дореволюционной Москве, о Первой мировой и Отечественной войне, о детстве и юности своих сыновей. Просто о жизни в те годы. Для меня эти воспоминания — мостик между историей моей семьи и историей нашей страны.
Дед окончил Юнкерское училище и в Первую мировую  был поручиком, получил два Георгия, был ранен. В Отечественную  войну всё началось сначала: фронт, инженерная служба.   
Бабушка успела до революции окончить гимназию, и навсегда сохранила любовь к красоте и умение её видеть, хотя судьба у неё была очень нелёгкая. Она всю жизнь выхаживала больных детей, придумывала специальные методики, как их поднимать с больничной койки. У  меня хранятся её гимназические тетради ещё с «ятями», куда она записывала свои стихи.
Самые последние воспоминания о бабушке: она уже очень старенькая, на плечах — белая вязаная шаль столетней давности, рядом — настольная лампа под большим выцветшим абажуром,  в руках — книга.
Они были удивительные люди, настоящие московские  интеллигенты дореволюционной формации.  
— А кого вы читали в детстве и юности? Кто были ваши любимые герои?
— Первую книжку я прочитала в пять лет. Это был «Робинзон Крузо». Её мне незаметно подсунул мой папа, потому что это была и его первая книги.
После этого я читала всё детство без перерыва, всегда и везде. Перечитала всю детскую литературу. Советских авторов не очень любила. Особенно меня раздражал Гайдар с его «Судьбой барабанщика».  
Любимыми были Джек Лондон, Дюма, Жюль Верн и далее по списку. Из наших авторов любила Каверина «Два капитана». Почему-то завораживала эта «Санта Мария», замёрзшая во льдах, Мария Васильевна, которая ждала мужа, Кораблёв, который безнадёжно любил её. Потом начались взрослые книги, я начала их читать где-то лет с двенадцати.    

Человек — есть усилие быть человеком. И это усилие остаться человеком, взять на себя ответственность за свою судьбу, а не проклинать её, и делает нас лучше, выводит на другой человеческий уровень

— Как и когда вы сами начали писать?
— Писать я начала примерно в то же время, когда и читать. Стала дописывать продолжение к любимым книгам, потому что очень не хотела, чтобы они заканчивались. У меня  были тетради, подписанные так же, как и книги, и там были свои истории. Хранила я их под кроватью.
Там я уже поступала с героями так, как хотелось мне. Погибший капитан Татаринов чудесным образом воскресал,  граф Монте-Кристо  соединялся со своей Мерседес,  Мартин Иден не уходил из жизни и так далее.
В детстве я была уверена, что стану писателем, всё остальное, кроме музыки, меня мало интересовало. Правда, позже пришло  заболевание живописью, причём в тяжёлой форме, от которого я до сих пор не излечилась.
В Пушкинском музее нет картины, которую я бы не знала. Я затаскивала туда своих школьных подруг или  приходила туда одна. Вплотную приближалась к картинам Матисса, Ренуара,  Дега и пыталась понять, как рождается это чудо. Правда, каждый раз меня за это гоняли смотрительницы, поскольку  так близко к картинам подходить  нельзя.
Сейчас я это и сама понимаю. Хотя всё равно хочется.
— Где произошёл ваш литературный дебют — в России или США? Кстати, какими судьбами вы оказались в Америке? Как вам там живётся? Как пишется?
— Первый раз я напечаталась в «Московском комсомольце» в девятом классе. Я написала о нашем школьном учителе химии. Он был удивительный человек, в нашей школе этот нудный и нелёгкий предмет знали все. И многие шли в химические вузы.
В редакции меня встретил маленький взъерошенный парень. Он взял мою тетрадку, пошёл читать. Потом вернулся и объявил на всю комнату, что у них появился новый интересный автор. Я даже не поняла, о ком это он. Тогда он подошёл ко мне, задрал голову (я была намного выше) и сказал: «Какая же ты большая… умница». Тогда я, наконец, поняла, что «новый интересный автор» — это я. А тот парень был Юра Щекочихин.
Вот так мне повезло.
После этого я ещё много печаталась в газетах, училась в Школе юного журналиста при журфаке МГУ, но поступила на филологический. Хотелось быть ближе к литературе, а не к журналистике.
В США  мы с мужем находимся в командировке. Он работает в ООН, а я обеспечиваю «тылы», стараюсь, чтобы дома ему было хорошо. И мне это очень нравится. К домашним делам я отношусь серьёзно и считаю, что это совсем не зазорно  — быть домашней хозяйкой.
Так получилось, что последние пятнадцать лет до отъезда в Нью-Йорк я была большим начальником на инофирме. Честно говоря, хотелось не только зарабатывать, но и доказать себе, что что-то можешь. Короче, комплексы свои лечила, коих у меня очень много.
Сейчас у меня есть возможность сравнить  обе эти ипостаси  жизни женщины. И однозначного ответа  на вопрос, что лучше, у меня нет. Наверное, всё хорошо в своё время. Здесь у меня появилась возможность заниматься тем, что мне больше всего нравится — писать.  И это здорово.
Пишу я, прежде всего, о нашей жизни в России и о нашем прошлой жизни в Советском Союзе. Пишется мне здесь неплохо. Многие вещи видятся, благодаря временной  дистанции и расстоянию,  намного лучше, чем раньше.   
— Насколько Америка читающая страна? Кто там ваши основные читатели? Для кого пишет русский писатель в США?
— Я часто захожу в здешние книжные магазины, на прошлой неделе, к примеру,  была ещё в местной публичной  библиотеке, то, что мы называем «районная». Народу  в этих местах всегда полно. Многие читают прямо в залах магазина и библиотек. В магазине можно взять книгу с полки и читать её там же. Так что люди — кто на полу среди стеллажей  сидит, кто у стеночки, кто за столами. Удивительно.
И какие здесь потрясающие здания, отданные под библиотеки. Мы проводили акцию за свободу слова Американского  ПЕН-центра (я его член) у стен Бруклинской публичной библиотеки. Это циклопического размера и потрясающей красоты дворец. И туда ходят люди, безо всяких спецпропусков и совершенно бесплатно.  
Мои читатели  в США — это наши бывшие соотечественники. Вероятно связка «время и место», которую они видят в моих текстах, ложится на их собственные судьбы, на переживания и воспоминания.
Думаю, что русские писатели в США, а  среди них есть совершенно замечательные,    пишут для наших соотечественников — и не важно, бывших или настоящих.
Общее прошлое, общий культурный код, общая драма, которую переживало в прошлом и переживает сейчас наше отечество, жизнь в другой, ставшей близкой стране, всё это делает их книги нужными, интересными, часто — дорогими сердцу.
— Сколько раз вы издавались «в бумаге»? Сложно ли нынче издать свою книгу? Стоит ли оно того? И что для этого надо? Вообще, слово «пробиться» — оно актуально для писателя сегодня, в эпоху интернета?  
— У меня сейчас где-то около ста пятидесяти публикаций в литературных журналах России, Германии и США. Среди них есть и бумажные, и сетевые издания.
И есть книга, она вышла в 2013 году. Называется «Посвящается дурам. Семнадцать рассказов».
Когда в издательстве готовили книгу к выходу, я выбрала форму «печать по требованию». То есть, читатель может заказать книжку в интернет-магазине и получить её через несколько дней. Сейчас  готова для  печати вторая книга, её я тоже хотела бы издать в таком же формате.
Насчёт «пробиться» — не знаю. Это, наверное, надо спрашивать у таких замечательных и известных всему миру писателей, как Сорокин, Улицкая. Они действительно пробились.
Что касается моего опыта, то, в общем, у меня всё просто. Сначала писала и читала вслух подругам, давала читать маме, сыну. Потом как-то набралась смелости и отправила два рассказа на конкурс. И оба рассказа победили. Потом просто делала рассылку своих текстов по спискам журналов, которые находила в интернете. Никаких чудес или скрытых рычагов не было. Я даже стеснялась об этом рассказывать кому-либо.
Очень многие журналы   отказывали, кто-то публиковал,  а где-то я стала постоянным автором. Есть такой замечательный философско-литературной журнал «Топос». Там печатаются серьёзнейшие люди, цвет нашей отечественной философии. И там, в его литературной части, присутствую среди авторов я. У меня там напечатано около двадцати рассказов.

Толстой в России одержал убедительную победу. А Достоевский стал знаменем западных интеллектуалов

— Как вы считаете, интернет — это больше хорошо, чем плохо? Или наоборот? Авторское право и интернет — как вы относитесь к этому вопросу?
— По моему опыту, это уникальная возможность быстро и напрямую представить своё произведению читателю. Но это же делает совершенно бессмысленной всякую надежду получить плату за свой труд.
Поэтому это, скорее, вопрос приоритетов. Если человек рассчитывает на этом разбогатеть, наверное, интернет с его размытым авторским правом (оно, скорее, просто отсутствует) — это плохо.
Если важнее твоя представленность на этой площадке, возможность прямого контакта с читателем — то это благо.  
— Сочетание «женская тема» прямо-таки наводит на мысль, что писательница работает в несерьёзном жанре. Насколько это, по-вашему, оправданно? Можно ли через «несерьёзный» жанр передать глубокую мысль? И стоит ли это делать, если можно просто написать интересно и захватывающе?
— Недавно я получила письмо, где читатель (мужчина) писал, что, несмотря на то что я работаю в ЖП, т.е. это «женская проза», моя книга ему нравится.
Ну что тут скажешь, для кого-то это, действительно, просто ЖП. Это старый разговор. Помните, об этом спорили и в музыке, и в литературе. Я тоже считаю, что нет серьёзных или несерьёзных жанров. Есть хорошая и плохая музыка или  литература и пр.
Для меня женский мир — это огромная вселенная. Женщины чувствуют мир по-своему. Они проживают за  свою жизнь десятки драм,  судьба очень многих — это не видимые миру слёзы. Не только по причине личных несчастий или неустроенности.
Женская способность воспринимать мир, её внутренний камертон часто бывает очень тонким, чувствительным инструментом. Посмотрите, какое колоссальное количество женских  стихов, картин,  просто прекрасных мыслей и наблюдений выплеснул на свои страницы интернет. Меня это потрясает и трогает до слёз. Женщины, замотанные, затурканные жизнью, часто безденежьем и вечными бытовыми проблемами, высокими и чистыми голосами говорят о прекрасном. И всё, что они просят — это услышать их, просто заметить и прочитать.
Большинство моих текстов — о женщинах и, как я поначалу думала,  для женщин. Но что удивительно, самые активные мои читатели — мужчины. И самые глубокие и взволнованные отзывы я получаю именно от них. Сейчас, когда откликов уже многие тысячи, можно сказать, что мужчинам это тоже интересно.
Это тем более для меня неожиданно, потому что мои рассказы, в общем-то, не столько о любви,  сколько о жизни, о человеческих отношениях, самых разных.
Жизнь может быть очень жестокой, а может быть просто глухой к твоим страданиям.  Но «человек — есть усилие быть человеком», — прочитала недавно. И это усилие остаться человеком, взять на себя ответственность за свою судьбу, а не проклинать её, и делает нас лучше, выводит на другой человеческий уровень.
Об этом я пытаюсь рассказать. Каждая из моих героинь сталкивается с самыми разными трудностями и проблемами. И не все из них могут выстоять. Кто-то ломается.
Вот такой мой ответ по поводу «несерьёзного жанра».
— Какое из своих произведений вы считаете самым сильным? Расскажите про него…
— Трудный вопрос вы мне задаёте. Это как тот вопрос о любимых детях. Каждый рассказ или повесть  — это  часть меня. Потому что в каждом произведении осталась моя душа.
Знаете, я, наверное, скажу вам несколько слов об одном очень простом рассказе. Он написан от лица маленького мальчика.  
Вообще, если ты хочешь, чтобы тебя услышали, ты должен быть искренним. Ну, это аксиома.
Но там, где говорят дети, это должна быть абсолютная точность попадания. Я этот рассказ написала, что называется,  собственной кровью. Так получилось.
На следующее утро после его публикации я просидела не знаю сколько, читая отклики. Писали женщины. И мужчины. Писали о себе, о своём детстве, о своих детях. О том, что вот сейчас пишут мне и… Ну, мне просто неудобно выдавать их секреты. К такому потрясению я не была готова. Короче, ревели мы, по-моему, все вместе. Просто по разные стороны от этого маленького рассказа.  
Он  называется «Никогда. Рассказ второклассника». Мальчик рассказывает о своей жизни с мамой, бабушкой и дедушкой. В обычной квартире на окраине города. Где по вечерам они с дедом пьют чай с чёрными сухарями, где мама работает и учится и приходит домой поэтому очень поздно.
Трудно это описывать. Если интересно, можно просто посмотреть в интернете, он есть, например, в «Московском комсомольце». Два года назад эта газета запустила проект «МК-Сетература». Я участник этого проекта. Там опубликовано  больше двадцати моих работ.
Этот рассказ  стал победителем конкурса произведений о детях «Добрая лира» и был рекомендован для внеклассного чтения в школах. И я этим очень горжусь.
— Над чем вы сейчас работаете, что пишете?
— Честно говоря, язык не поворачивается, сказать, что «я сейчас работаю над романом». Это звучит очень торжественно. Лучше я скажу, что сейчас я работаю над большим текстом. Страшно, но поворачивать уже поздно. Нужно идти до конца.
Тема — взаимоотношения человека с самим собой,  когда ты сам себе судья. Когда ты понимаешь, что, вроде, ничего плохого сделать не хотел, но твои поступки ломают жизнь дорогим для тебя людям. Про  измену, про дружбу, про предательство. Про любовь к ребёнку. Про жизнь.
— Как вы относитесь к написанию книг под заказ? В каких случаях это простительно писателю?
— Наверное, смотря какой заказ. Если бы меня попросили  сейчас написать о нашем времени, о том, что происходит в нашем обществе, я бы наверное, такой  заказ приняла с благодарностью. С тем условием, что это будет моё собственное, а не заказчика, понимание жизни и людей, проживающих эту жизнь.
— Считаете ли вы, что творческому человеку все сюжеты и идеи его произведений приходят «сверху», из Вселенной?
— Это очень интересный вопрос и спасибо вам за него. Я много раз думала на эту тему. Потому что часто я не понимаю, откуда взялись люди, ставшие героями моих текстов. Знаете, когда начинается чудо? Когда эти люди «оживают» и начинают действовать по-своему, ломая твой первоначальный замысел. Вот они окружают меня, у каждого своя история, свой характер. За редким исключением, у них нет прототипов, и откуда они взялись — я не знаю.
— Можно ли прожить на доход от литературной деятельности? — Вообще, приносит ли она вам какую-то ощутимую материальную пользу? Согласны ли вы, что творческий человек творит лучше, если он беден и голоден?
— Наверное, это зависит от того, в каком сегменте книжного рынка работает автор. Если в коммерческом — то очень даже можно, и весьма неплохо.
Думаю, что очень заслуженно имеют большие гонорары наши лучшие «некоммерческие» писатели. Я очень люблю изумительную Петрушевскую, Войновича, Рубинштейна, Людмилу Улицкую уже упоминала.  И ещё много-много других. И надеюсь, что их труд оплачивается достойно.  
Относительно себя  на этот счёт я не питаю никаких иллюзий. Но ради заработка писать детективы или романы про «любовь на турецких курортах» никогда не стану.
Насчёт «беден и голоден»: я не всегда жила в Нью-Йорке и не всегда была благополучно замужем. И очень хорошо помню, что такое подходить к пустому холодильнику и мучительно соображать, чем накормить ребёнка. И где взять деньги.  Думаю, что бедность и голод добавляют проблем и отвлекают от творчества.   
— Что, по-вашему, сегодня переживает русская литература — упадок или подъём? Чего ей остро не хватает?
— В последние годы на книжный рынок хлынул огромный поток совершеннейшей пошлятины, бессовестной похабщины и просто откровенно низкопробной анти-литературы. Вспомните свои ощущения, когда заходишь в книжный магазин. Книги, выложенные на премиальных, лучших местах, подчас не имеют права на существование. Вот, на мой взгляд, и ответ на вопрос.
Предложение соответствует спросу. Жаль, что этот коммерческий узел наши настоящие большие писатели просто не в состоянии разрубить. Их книги занимают гораздо более скромные позиции, я не говорю уже о классике.
Большинство наших людей либо отказываются читать вовсе, либо читают то, что мы видим в руках у пассажиров  метро и электричек — книги в розовых обложках или с  окровавленными руками и ножами на чёрном глянце.
Тяжело всё это.
— Есть ли у вас самый любимый современный автор,  русский или иностранный?
— У меня есть любимый автор. И этот автор — поэт. Стихи Бродского давно стали для меня частью жизни. Третий том его ПСС всегда лежит на тумбочке у кровати. И ещё, кроме стихов, я очень люблю его эссе. Они написаны кристально-чистым  языком, и с его изысканностью может соперничать лишь мысль того или иного эссе, в которой отражается сложнейшая внутренняя жизнь этого удивительного и очень противоречивого человека.  
Я много раз была в знаменитом «Самоваре», который Бродский когда-то купил на паях с Барышниковым и на который потратил часть своей «Нобелевки».  Я видела там место, где он любил сидеть, знаю людей, которые дружили с ним. Но магия его  стихов, многие из которых я знаю наизусть, остаются для меня тайной за семью печатями. Они не имеют разгадки.  
— Что вы читаете в настоящий момент? А кого из классиков перечитываете время от времени?
— Ну вот, этот вопрос как специально продолжение предыдущего. Сейчас я читаю Соломона Волкова, его «Диалоги с Бродским». Читаю по второму разу, потому что там есть много вещей, над которым хочется задуматься.
А перед этим прочитала  роман Артура Соломонова «Театральная история». Молодой автор, мы познакомились на  Фейсбуке, потом я была на презентации его книги в Нью-Йорке, потом мы ещё встретились в Москве, подружились. Остроумная и смелая у него получилась книга о наших днях, просто вот с языка у будущего тома «Истории государства Российского»  снял. Этот том когда-нибудь напишут, и там будет многое из того, о чём рассказано в этом романе.   
Что касается классиков: много лет для меня эмоциональной подпиткой была «Война и мир». Я, как моя бабушка, знала каждую страницу этого великого романа. Но тот же Бродский подпортил мне моё отношение к Толстому. Он не раз писал, что у российской литературы был выбор — пойти по пути, проложенному Достоевским, или идти вслед за Толстым. Толстой в России одержал убедительную победу. А Достоевский стал знаменем западных интеллектуалов. Но это отдельная тема.
Раньше любила Фицжеральца, Ремарка, Вирджинию Вульф,  потом ненадолго полюбила Ричарда Баха. Очень люблю Теннеси Уильямса. И ещё очень многих, особенно эпохи модернизма.
Последние годы беллетристика уступила место философии. Самое интересное для меня сейчас в трудах философов — как классиков, так и  современных авторов.
— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. А вы на чьей стороне?
— По-моему, это объективный процесс.  К нему можно относиться как угодно, но развитие цивилизации неизбежно приводит к глобализации. Это как глобальное потепление. Нравится оно или нет, но оно существует. И надо учиться жить в новых условиях, приспосабливаться к ним. За последние двадцать лет мир стремительно уменьшился. Земля оказалась намного меньше, чем мы предполагали. Человечеству надо выживать всем вместе. Короче, «возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».
Вроде многие уже поняли, что мы все плывём в одной лодке. И не надо её раскачивать. Потому что плохо от этого будет всему человечеству. Но это уже вопрос политики.
Ну а что касается культуры, то мне жаль, что теряются её национальные особенности, что мы все постепенно становимся «гражданами мира».
— Как вы отдыхаете, расслабляетесь? Где провели это лето? Если бы вам выпал шанс прямо сейчас полететь в любой уголок планеты, то что бы вы выбрали, не задумываясь?
— Расслабляюсь я очень просто и, что немаловажно, совершенно бесплатно. И всем того же желаю. Уже много лет я каждый день обязательно выхожу на улицу не по делу, а просто для того, чтобы посмотреть  на небо, на деревья, на птиц, на собак. Люблю смотреть на детей. Хожу обычно час в ближайшем парке. Стараюсь голову ничем не занимать, просто вбирать в себя  природу. Она прекрасна, особенно там, где над ней не надругался человек.
Летом я была в Москве, но не для отдыха, а по делам. Больше всего там порадовали встречи с друзьями. С течением времени их остаётся всё меньше. Помните: «по улице моей который год звучат шаги, мои друзья уходят»? Эти строчки до сих пор меня завораживают.
Если бы можно было полететь в любую точку планеты, я бы выбрала Чистые пруды моего детства. В своей взрослой жизни я  запретила себе там бывать, потому что это слишком больно.  Там сейчас всё совсем не так, как в те времена, когда там жила моя семья, когда все ещё были живы, а я была маленькая и втайне от всех придумывала продолжение к очередной прочитанной книге.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА