Бывший помощник президента РФ Владислав Сурков опубликовал в журнале «Русский пионер» стихотворение «Чужая весна»
Бывший министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев выпустит сборник стихотворений, написанных во время тюремного заключения. Книга «Тетрадь в клетку» появится в продаже в первых числах апреля
В словарь Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН добавлены слова «коптер», «почтомат» и «фотовидеофиксация»
В Израиле в новой версии сказки Антуана де Сент-Экзюпери Маленький принц ради гендерного равенства стал принцессой. Книга получила название «Маленькая принцесса»
В Литве захотели переименовать Литературный музей Пушкина в Музей-усадьбу Маркучяй

Виктор Голышев: «Путь в литературу мне проложила физика»

С творчеством Виктора Голышева российский читатель знаком по знаменитым романам Джорджа Оруэлла, Кена Кизи, Трумена Капоте и многих других англоязычных писателей, произведения которых он блистательно перевёл на русский язык. Не случайно Виктора Петровича причисляют к «золотой когорте» переводчиков. Не только простые читатели, но и профессиональные критики высоко оценивают его работы, по праву называя Виктора Голышева «патриархом отечественной школы художественного перевода». Имя этого великого мастера слова в нашей стране знакомо сегодня и более молодым поклонникам зарубежной классики, ведь именно его перу принадлежит перевод пятого тома легендарного Гарри Поттера. Но, несмотря на то, что переводы этого автора в литературном мире считаются образцом по исполнению, сам Виктор Голышев убеждён, что идеальных переводов не бывает

— Виктор Петрович, как же вы из физиков переметнулись в лирики?
— Уже после окончания института я работал в лаборатории. Мне было понятно, что мы занимаемся тупиковым делом. Точнее, не мы, а я. В лаборатории делали гибридную вычислительную машину для конкретной задачи. Прошло несколько лет, и то же самое, наверное, легко было сделать на компьютере. В общем,  моя работа казалась мне бесперспективной. А я ещё занимался переводами. Переводил после работы и по выходным. Получался один рассказик в год. Потом — печатался. Писательская деятельность мне нравилась тем, что начальников нет, делай что хочешь.
— И с какого произведения всё началось?
— С рассказа Сэлинджера, которого тогда никто здесь не знал. Мы перевели его с другом, Эриком Наппельбаумом. Год он провалялся. Потом знакомый писатель отнёс его в газету «Неделя». Там его спустя год  и напечатали. Так не спеша после работы переводил рассказ за рассказом. Таким образом, пока я работал, рассказа три-четыре перевёл.
— А как это оплачивалось?
— За один рассказ мне платили примерно 80 рублей. А на работе зарплата у меня была 110 рублей. На это жить нельзя было. Но как только за напечатанный перевод мне заплатили 300 рублей, я ушёл с работы.
— Виктор Петрович, а вы никогда не задумывались о том, что большинство наших писателей — это переводчики: Устинова, Акунин, Маринина, Крюкова, Константинов, Чуковский?
— У кого-то есть душевный запас для писания, а рука на переводе набита. Для многих это, наверное, связано с филологией, с наличием больших умственных сил, которые в одних лишь переводах не реализовать. Но, с другой стороны, многие именитые писатели никогда переводчиками не были. Из разных областей приходят в литературу. Бродский, например, откуда пришёл?
— Вы ведь дружили. Легко было быть другом Иосифа Бродского? Каким он был человеком: весь в себе или открытым?
— Он был человеком совершенно от мира сего. У него, конечно, были сильные перепады настроения, но он был лояльным человеком. Всегда, когда мог, он помогал другим. Он был очень верным другом, лишённым отстранённости, эгоизма, которые мы часто видим в художниках. Я, благодаря ему, в первый раз попал в Америку. И в смысле готовности прийти на помощь он не изменился и после того, как стал влиятельным человеком. Другое дело, что к некоторым людям он довольно резко относился и мог сказать им в лицо всё, что о них думает. Но я, к счастью, в эту категорию неприятных для него людей не попадал.
— У вас было ощущение, что вы с ним на равных дружите?
— Да. Потому что стихов я не писал, нас объединяло то, что мы оба были связаны с литературой. Кроме того для меня нет низших и высших.
— Вы часто встречались?
— Нет, не часто, когда он приезжал по делам в Москву. Он иногда останавливался у меня. А это бывало раза два-три в год.
— Кстати, об Америке. Набокова трудно было переводить?
— Я переводил только одну его статью. И для меня это было очень легко.
— А с каким ощущением вы переводили Джорджа Оруэлла?
— С одной стороны, было легко, потому что не чувствовалось в тексте никакого козыряния. Это очень чёткая проза. С другой стороны, было трудновато, потому что нет никаких выкрутас, очень ясная мысль и очень точно сказано. У тебя совсем мало свободы. И текст отравляет, потому что он очень мрачный. Но что  трудно было переводить, я не могу сказать. Там задача была одна: не сфальшивить. Потому что этот писатель очень честной мысли. И не в смысле социальных оценок, а в самом изложении, в письме. И мне нужно было просто это сохранить. Но трудность для меня состояла не в этом, а в том, что на длительное время приходилось погружаться во всю эту безысходную жизнь. Однажды я спросил Марию Фёдоровну Лорие, почему она не переводит Фолкнера. Она сказала, что ей было бы тяжело жить в его мире. С книжкой — или в ней — год живёшь, а то и три, пусть даже не круглые сутки.   
— Вы сами выбирали, кого переводить или же был какой-то социальный заказ?
— При советской власти всё, что я переводил (кроме нескольких рассказов, над которыми я работал по просьбе издательства),Виктор Голышев было моим выбором. Другое дело, что иногда бывало сложно это куда-то пристроить. Выхода одной маленькой книжки, например, пришлось ждать семь лет. Но переводил только то, что хотел сам. Иногда издательства просили перевести тот или иной рассказ, и я делал это. Если произведение не очень большое, скажем, 15 листов, начинаешь переводить его на свой страх и риск, а потом посылать в разные журналы. Иногда до публикации проходит и год и два. Главное, чтобы на этот период были деньги до следующего гонорара.
— Вы считаете, что идеальных переводов не бывает. Но ведь гуляет же уже лет 60 один и тот же перевод Шекспира «Двенадцатой ночи»: «Вы комедиант?». «Нет, моё глубокое сердце!». Или: «Кричал бы ваше имя гулким холмам, чтоб вторила воздушная болтунья». Неужели нельзя придумать что-то новое, более оригинальное?
— Да, можно. Мне тоже пришлось повозиться, когда перед постановкой в театре меня попросили сравнить существующие переводы пьесы «Сон в летнюю ночь» и подкорректировать неточности. Я пересмотрел несколько переводов. И одним из них был перевод Осии Петровича Сороки. Было совершенно ясно, что надо было отдать предпочтение его переводу. В переводе стихов иногда страдает содержание, нюансами которого иногда поступаются ради рифмы, ритма, благозвучия и т.д. А в театре очень важно именно слуховое восприятие, чтобы с первого раза можно было понять, о чём речь. Вот у него гораздо чётче это чувствовалось. Ведь бывает, вроде  и складно всё, а надо ещё раз прочесть, чтобы дошло. В театре второй раз не скажут.
— Вы ведь из литературной семьи. Не думали продолжить традиции?
— Нет. Я только в 44-м году в школу поступил. Какое писательство?! У меня в те годы даже идеи такой не было. Моя мать уже в довольно зрелом возрасте стала переводчицей и членом Союза писателей. А я тогда, учась в школе, очень презирал эту организацию, как и гуманитарные науки вообще. Меня интересовала физика, я любил читать Перельмана. И свою литературную деятельность, если можно так выразиться, я начал именно с технических переводов.
— А почему всё-таки нельзя создать эталонный перевод?
— Во-первых, потому что однозначного соответствия между двумя языками нет. Слова в языках не совпадают по объёму значений. Например, в английском языке есть письменный стол, а есть — обеденный и обозначаются они разными словами. У нас же это и в том, и в другом случае всё равно стол. В результате каждый раз ты немного отклоняешься и неточно переводишь. Дальше, например: можно перевести предложение с деепричастным оборотом, а можно сделать его сложносочинённым. Мы говорим на одном языке, допустим, грамотно, а выражаемся по-разному. Я пробовал сравнивать переводы Зверева и Харитонова на примере одной и той же повести. Одна фраза у одного лучше переведена, другая — у другого. В целом же они оба — хорошие переводчики. Или три перевода одного рассказа Набокова, и спрашивал мнение студентов. И предпочтения были разные. Мало того, что производитель перевода индивидуален. Потребитель — тоже. Не может быть эталонной картины, или эталонной симфонии. Физика — наука, то есть что-то общезначимое, а одни и те же явления описывает разными способами , и нельзя сказать, какой лучше. Разве что — удобнее  в каком-то конкретном случае.

Беседовал Виталий КАРЮКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Видео на «Пиши-Читай»

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

До этого презентованный общественности монумент пришлось демонтировать для доделки.

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

В «Гоголь-центре» завершился 21-й сезон «БеспринцЫпных чтений». Этот проект — один из самых странных на…

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Рэпер из Британии прославился тем, что в одной песне использовал практически все заклинания из саги…

Яндекс.Метрика