Бывший помощник президента РФ Владислав Сурков опубликовал в журнале «Русский пионер» стихотворение «Чужая весна»
Бывший министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев выпустит сборник стихотворений, написанных во время тюремного заключения. Книга «Тетрадь в клетку» появится в продаже в первых числах апреля
В словарь Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН добавлены слова «коптер», «почтомат» и «фотовидеофиксация»
В Израиле в новой версии сказки Антуана де Сент-Экзюпери Маленький принц ради гендерного равенства стал принцессой. Книга получила название «Маленькая принцесса»
В Литве захотели переименовать Литературный музей Пушкина в Музей-усадьбу Маркучяй

«К югу от Вирджинии»: эффект вавилонской рыбки

Автор книги: Валерий Бочков
Название книги: К югу от Вирджинии
Издательство: ЭКСМО
Год издания: 2015

Выросшая на русской классике девушка-идеалистка окончила вуз, надеясь, что диплом о высшем образовании станет для неё золотым билетом в безбедную и счастливую жизнь. Большие надежды, как это часто бывает, быстро превращаются в утраченные иллюзии: быстро выясняется, что человек с дипломом филолога мало интересует работодателей, особенно в огромном мегаполисе. Приходится вкалывать за копейки на первом же подвернувшемся месте, снимать квартиру в неблагополучном районе и страдать от безысходности. Хотя выход, кажется, всё-таки есть: бросить всё и уехать работать учительницей в сельскую школу, поближе к природе, подальше от суеты и опасностей городской жизни…

Знакомый сюжет? Даже слишком. Но роман Валерия Бочкова «К югу от Вирджинии» — вовсе не очередное остросоциальное произведение о тяжёлой жизни в «Рашке-очаровашке». Действие романа происходит в США.

Как и в другом своём произведении, повести «Медовый рай», Бочков вновь обращается к той же теме: столкновение русского характера (если угодно — русской души) с жестокой реальностью американской жизни — жизни, которая кажется райской только издалека. Соединённые Штаты в описании Бочкова — филиал ада на Земле. Ему, как и всем нам, есть с чем сравнивать. Конечно, и в России жизнь трудна, но трудна «по-нашему». И дело даже в том, что за двадцать пять лет строительства капитализма нашей стране так и не удалось догнать и перегнать Америку по уровню преступности, коррупции, социального неравенства (хотя стараемся изо всех сил, чего уж там). Бочков копает глубже: описывая затерянный в американской глуши Данциг, показывает саму суть чуждого нам менталитета, для которого подменять мораль ханжеством — в порядке вещей.

Ночью ей приснился город Данциг. Белая школа была похожа на Акрополь, вокруг, между дорических колонн и дальше, по густой траве, бегали румяные дети. Директор Галль, в тоге, шитой золотыми цветами, благосклонно взирал на белокурую детвору, на породистом арийском лице сияла улыбка. Горизонт раскрывался во всю ширь, как на полотнах Пуссена, а по небу сияли белоснежные облака, расставленные в симметричном порядке. Вокруг торжественно били фонтаны, вода весело звенела, искрилась, журчала.

Читая о городке, где запрещена продажа алкоголя и сигарет, а все жители регулярно, по чёткому расписанию ходят в церковь, нельзя не думать о русской провинции. Да, и до всеобщей трезвости нам пока далеко, и в церковь обычно ходим лишь тогда, когда по-настоящему припекло. Но с другой стороны, «не согрешишь — не покаешься». Заблудших и оступившихся у нас принято жалеть и прощать: в конце концов, воздавать каждому по делам его — это прерогатива высших сил. Жители Данцига, в лице которых нетрудно разглядеть всю «белую» Америку, более прагматичны и сами вершат свой суд над грешниками (а также всеми, кто не вписывается в здешний уклад), понимая, что божьего могут и не дождаться. И никого не волнует, что «подсудимый» — ветеран, потерявший на войне ногу. С точки зрения тамошней «морали» это, скорее, отягчающее обстоятельство: всё ненужное полагается утилизовывать. Не этим ли занимались предки нынешних американцев — старательно очищали континент от ненужных коренных жителей, прикрываясь именем христианского бога? «С библией в одной руке и кольтом в другой», как пишет Бочков.

Докуривали в тишине. Тед Стобский, морщась от дыма, бросил окурок на пол и придавил ботинком. Полина так поступить не решилась, она сунула бычок под струю воды и кинула в мусорное ведро.
— Ну, я пойду, — Полина попятилась к выходу. — Если что… чего-нибудь купить… вы не стесняйтесь. Я с удовольствием.
Тед мрачно закивал и отмахнулся.
— Да, ладно, ладно…
Она улыбнулась, раскрыла дверь.
— Эй, слышь? — позвал старик. — Как тебя… Полина. Погоди…
Она повернулась, стоя на пороге.
— Как тебя занесло сюда? В этот… Данциг… — с отвращением проговорил дед.
Полина ждала, что он скажет дальше.
— Первый город, который захватил Гитлер назывался Данциг. Порт в Польше. Оттуда война началась.
Полина пожала плечами и вышла.

Индейское кладбище, на месте которого построен Данциг, не только легко читаемый символ, но и недвусмысленная отсылка к произведениям определённого жанра. Писатель вновь работает на стыке элитарной и массовой культуры, напоминая нам, что времена, когда первая игнорировала вторую, давно прошли. Да и пародировать традиционные приёмы и штампы «низких» жанров стало так же банально, как и воспроизводить их с серьёзным лицом. Сейчас актуальна стилизация: когда талантливый автор использует атрибуты массовой культуры для создания произведений, ориентированных на интеллектуального читателя/зрителя — при этом не скатывается ни в пародию, ни в постмодернистский абсурд, и вообще, относится к перерабатываемому материалу с уважением.

Именно таков подход автора «К югу от Вирджинии». Данциг — типичный «городок с мрачной тайной», как во множестве книг и фильмов жанра «хоррор». Начиная со второй половины романа, когда уставшая от своих городских передряг Полина Рыжик прибывает в Данциг, книга начинает усиленно маскироваться под ужастик с полным набором клише: индейское кладбище, обычное кладбище, дом с секретами, страшная местная легенда, пропавшая предшественница Полины, мёртвая птица, которую подбрасывают Полине в дом… К чести автора, концовка всё ставит на места: никакой мистики, никаких маньяков-убийц, всё гораздо прозаичнее и оттого страшнее.

«К югу от Вирджинии» — это нечто большее, чем хоррор или детектив, автор постоянно напоминает об этом устами своих персонажей, то переосмысливая «Анну Каренину», то рассуждая о судьбе славян, которые сравниваются с детьми: «вас вечером выпорешь, вы к утру всё позабыли уже». Элемент литературной игры вносят своеобразные подмигивания подкованному в современной культуре читателю: один из второстепенных героев носит громкую «кинематографическую» фамилию Эммерих, а прочитав название улицы Розенкранц, нам уже интересно, нет ли поблизости улицы Гильденстерн. Главное свидетельство «серьёзных намерений» автора — сам язык, богатый, но при этом лаконичный, изящный, но при этом далёкий от витиеватости или надуманности. Самая сильная сторона Бочкова-художника — эпитеты. Полицейский похож не просто на гриб, но на «упругий гриб». Пожарные бьют из брандспойтов в «ослепительно-лимонный ад». Полина, которой снится, что она тонет, погружается в «бутылочную мглу»…

Служба закончилась, мальчишки с серебряными подносами пошли по рядам собирать пожертвования. Полина, не стесняясь слёз, вынула десятку, положила в ворох мятых купюр. Церковь наполнилась гулом приглушённых голосов, кашлем и сморканием, люди потянулись к выходу. Высокие двери распахнулись настежь, с улицы сразу потянуло стылой свежестью, а когда Полина вышла наружу, небо вдруг налилось серым, и оттуда повалили крупные тяжёлые снежинки. Полина, улыбаясь, подставила лицо, снежинки были похожи на холодный гусиный пух.

Самое любопытное — это опять, как и в «Медовом рае», язык, на котором говорят персонажи. Американцы, хочется напомнить, потому что в процессе чтения об этом нетрудно и забыть. Автор максимально адаптирует особенности американской речи, жаргонизмы, идиомы для нашего читателя — это даёт интересный эффект, будто в ухо нам заползла вавилонская рыбка из романов Дугласа Адамса, и чужая речь кажется нам теперь родной.

Английский язык в сравнении с русским менее эмоционален, и встречающиеся в диалогах наши родные слова вроде «цигарка», «до кучи», «соизвольте», которых просто не может быть в речи американцев, очень удивляют, хотя и не так сильно, как в «Медовом рае», где таким образом был интерпретирован тюремный сленг. Но тем сильнее воздействует на читателя роман — роман о людях, которые волей автора разговаривают на понятном нам языке, но думают иначе, чем мы, и живут по чуждым нам принципам. Носитель «славянской крови» (часто встречающееся в книге словосочетание) Полина Рыжик вступает в борьбу с этими людьми и одерживает победу. Как и 70 лет назад, наше дело — правое.

Андрей КУЗЕЧКИН

Читайте альтернативную рецензию

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Видео на «Пиши-Читай»

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

До этого презентованный общественности монумент пришлось демонтировать для доделки.

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

В «Гоголь-центре» завершился 21-й сезон «БеспринцЫпных чтений». Этот проект — один из самых странных на…

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Рэпер из Британии прославился тем, что в одной песне использовал практически все заклинания из саги…

Яндекс.Метрика