Звериный оскал нациста

Провокация Максимилиана Ауэ: «Уж поверьте мне, я такой же, как и вы!»

Что сказать? «Благоволительницы» — сильная вещь. Серьёзная и настоящая: и за душу берёт,  и мозг «взрывает», но главное — она из категории тех, после знакомства с которыми и впрямь меняется мировосприятие. Смельчак, не испугавшийся ни темы кровавой — чумы ушедшего столетия, предельно откровенного живописания кошмара нашего прошлого, ни размеров этой хроники — весьма внушительных, не отложит книгу в сторону  с лёгким сердцем, не тряхнёт беспечно головой: «А, ерунда!» Потому что… кровь стынет в жилах, и такое не забывается.  

Склонна согласится в этой рецензии с Захаром Прилепиным, который роман Литтелла отнёс к разряду безусловно великой литературы. Той, которая «больше, чем жизнь, умнее и точнее, потому что выхватывает и освещает самые главные закономерности и смыслы бытия».

Но ведь и не только! Это масштабное историческое полотно, охватывающее изрядный отрезок времени, самый страшный, тёмный, гибельный период двадцатого века, включающий и Великую Отечественную войну — тему, интереса к которой, по понятным причинам, никогда не утратит русский читатель. Литтелл даёт нам взгляд на бойню из тех, вражеских, окопов; вскрывает ту, фашистскую, идеологию; рисует своего Максимилиана Ауэ, по мнению автора послесловия к роману С. Зенкина, «условного, не настоящего нациста, необходимого для освещения всех остальных, для того, чтобы о них можно было говорить».

О да, писатель очень много говорит, ярко живописуя злодейства немцев, восхищаясь силой духа нашего народа, даже мудростью Сталина. Говорит всё правильно, доказательно, уместно и естественно привлекая философию, культуру, искусство. Какой-нибудь детальный пассаж казни (допустим, массовой или беременных женщин или малых детей) выворачивает душу читающего с такой силой, что понимаешь: это нужно было узнать. Зачем? Чтобы богомерзкое явление не имело бы шансов на повторение когда-либо.

Кстати, весьма точные наблюдения делает автор (взглядом своего героя, разумеется) об Украине… Вряд ли Литтелл уж очень подробно в курсе событий, происходящих там в наше время. Да и вообще, как западный зритель, он, вероятно, знает о существующей ситуации совсем не то, что имеет место быть. И, тем не менее, такое удачное замечание приводит в своей книге, повествующей о делах давно минувших дней. Но давно ли? И минувших ли?..

Вы знаете, уникальность романа как раз, пожалуй, именно в том, снова присоединюсь к оценке в рецензии Прилепина, что он буквально изобилует деталями такой глубины, такой стопроцентной попадаемости в яблочко, что невозможно не поразиться: откуда всё это может знать француз, рождённый много позже тех лет? Это же и впрямь можно было только подсмотреть! Кем надо быть, чтобы ТАК всё придумать? И я сейчас речь веду не о фактах и цифрах, следовать которым как раз проще простого человеку, взявшемуся за написание эпохального романа.

А, сочинив сногсшибательную провокацию для современного читателя, надо быть очень талантливым человеком. Чего стоит хотя бы музыка в романе. Каждая глава книги подчиняется по настроению музыкальному термину: то это неистовство и безумие, то едва различимый шелест и остатки эха, заботливо собранные по уголкам помещения, которое только что покинул тот, который в самом начале истории интригует своим безапелляционным:  «Уж поверьте мне, я такой же, как и вы!»

Лично для меня, подписаться ли под этой фразой-вызовом, либо опровергнуть, стало центральной задачей. Свои впечатления от образа главного героя я теперь и озвучу в этой рецензии. Тем более, что книга и так разобрана на кирпичики как в послесловии, так и в критических отзывах профессионалов, имеющих большие возможности произвести грамотный анализ чудовищного наполнения эпизодов книги, а также целесообразности подачи войны как… повседневности. Возможно, даже есть исследования с целью дать оценку тому моменту, согласно которому на протяжении всех приключений, выпавших на долю Ауэ, читателя не покидает ощущение какой-то бредовости всего действа — в общем, и склонности к подмене центральным героем реальности галлюцинациями — в частности. В любом случае, обращаю внимание на то, что все эти линии присутствуют в романе и интересны — несомненно, но разбирать их подробно в рецензии — рисковать излишне утомить аудиторию.

Образ же непосредственного злодея, избегшего Нюрнбергского процесса и нагло уверяющего читателя в своей абсолютной нормальности и даже больше — идентичности любому, взявшему в руки книгу, столь колоритен, что способен, собрав в себе все прочие составляющие идеи Литтелла, потрясти до основания традиционные представления о добре и зле, допустим. Согласитесь, уже одно только это — убедительная причина приглядеться попристальнее к выжившему служителю рухнувшего рейха. И к себе.  

Итак, перед нами «условный» нацист Максимилиан Ауэ, даже и на склоне лет, после серии зубодробительных выводов, верящий в то, что и он, серийный убийца младенцев, а также собственных родных и близких, задумывался природой как человек.

Как известно, задумки не всегда реализуются успешно, и тогда мы лицезреем так называемые ошибки природы — извращенцев и монстров. Есть небольшое наблюдение: очень немногие маньяки считают себя таковыми. Я знаю, о чём говорю, поверьте.

Душегуб Ауэ припирает к стене гуманистически настроенного читателя: у меня, как мужчины и как военного, не было выбора. Этого выбора не имели бы и вы, родись вы в то время мужчиной и являясь пригодным к воинской службе, вас бы так же отправили убивать. Ну да, поначалу вроде «ведёшься», действительно на войне как на войне: наши отцы, деды и прадеды, многие из которых не были офицерами и даже просто партийными, стреляли по врагу. Но по мере развития сюжета обнаруживаешь, что как будто что-то не так. Что же это?

Литтелл последователен: он рисует своего героя рефлексирующим, страдающим из-за того, чем ему приходится заниматься, не ищущим себе оправданий, а как будто просто констатирующим реальность. Ни разу читатель не застанет офицера СС, с наслаждением расчленяющего партизана или в экстазе освежёвывающего еврейского мальчика, к примеру. Таким образом, мясника в классическом понимании как будто нет. Что же есть? Идея. Бессмертного рейха и национал-социализма. Бредовая и извращённая по своей сути. Которая, тем не менее, сумела обаять миллионы граждан, никогда прежде не подозревавших в себе гнилого основания и склонности к неуёмному насилию.

Думается, именно это имелось в виду, когда говорилось об Ауэ как об искусственном нацисте, т.е. инструменте, с помощью которого удобно рассматривать нацизм как зло.

Именно с этого момента — признания героя собирательным образом —  вступает тема грязи, сексуальных извращений, бредовых состояний, физиологического протеста человеческого (всё-таки — да, не звериного!) тела против творящегося вокруг омерзительнейшего в истории человечества преступления. А ещё автор не постеснялся разлить по страницам прямо-таки реки (и даже водопады!) дерьма. Все фантазии, неизменно лихорадочные, его оберштурмбанфюрера утопают в экскрементах. На какую же мысль это может навести, кроме единственной: сущность фашиста — сплошное дерьмо, весь национал-социализм соткан из него одного и не из чего более?

Наш друг Максимилиан — такой же, как и мы, ну, конечно же! Мы же все на пустом месте ненавидим своих матерей и боготворим ублюдков-отцов с той же страстью и по врождённой склонности. Мы впадаем в грех инцеста и предаёмся ему сладостно и со святой верой, что только так и должна выглядеть настоящая половая жизнь. А попутно ещё неистовей начинаем презирать тех, кто не согласен с таким необычным видением любви и, пусть брезгливо, но решительно, отнимает у нас боготворимую отраду. К традиционным сексуальным отношениям мы не чувствуем ни малейшей склонности, даже, напротив, — отвращение питаем. Потому кроме содомии выхода не видим. Мужеложство — это вещь! Жаль, что фюрер против. Даже странно, но что поделать: придётся скрываться.

С этой точки уже невозможно становится  всем «нам», таким же человекам, как и герой Литтелла, консолидироваться с ним. Хотя бы потому, что сегодня сторонникам альтернативной любви нет нужды скрываться, можно, более того, в браки вступать. Как ни крути, но всё-таки удел сексуального оригинала отныне — одиночество. Дай Бог, чтоб навсегда.

Пока же продолжим неистовствования и истерический бред того, кто великодушно задумывался Создателем человеком. За все страдания и гонения на гомосексуалистов, да заодно уже и за то, что идея его поганая фуфлом оказалась, великий Гитлер однажды ответит. Правда, как и когда, Ауэ разберётся после, вот только глюки накроют в очередной раз, ведь именно в состоянии помутнённого сознания всё самое ценное и происходит. Мог бы здесь воскликнуть: в меня вселяется священный рейх, хайль Гитлер!

Неглупый и образованный, не лишённый чувства прекрасного, оберштурмбанфюрер Ауэ (как и мы могли бы в принципе, ну, вы помните, он же уверен в нашей с ним полной идентичности) душой радеет за идею национал-социализма. Нет, ему, как не идиоту, определённые перегибы (например, пресловутый еврейский вопрос, столь сильно изуродовавший его бесконечно человечно задуманное начало), со временем стали очевидны, однако в целом как не верить? Ведь высшая же раса он (и мы, если нам это близко, и мы достаточно безумны), кровь арийская так и бурлит. Иногда, впрочем, слишком бурлит, и тогда рука отделяется от тела и принимается сама палить в безоружных. И тогда уже использованных партнёров, друзей и родственников можно душить и рубить топором. И это не считается, потому что он (вместе с нами, как надеется) давно одолеваем приступами бреда, в которых всё смешивается и мерно качается на волнах такого благостного и единственного светлого в этой жизни начала — дерьма!
Да, так вот. За все эти ушаты коричневой субстанции, без которых даже эротические грёзы больше не обходятся, а также за поруганные надежды и травлю содомитов, как уже говорилось, за лишения, пережитые в Сталинграде, за выблеванную однажды после казни партизанки свою бессмертную человеческую душу, за всё оптом, в общем, следует цапнуть фюрера за нос! И не подумайте, что мы психованные, просто же он во всём виноват! Он один! Все наши блестящие дипломы и выдающиеся способности не помогли увидеть безобразную гидру за складными речами этого мелкого и несимпатичного человечишки. Банально выходит: мы не хотели, но нам велели.

Человеческое лицо утрачено давно, великая музыка и бессмертные литературные произведения оказываются бессильными в борьбе со вселенским злом, имя которому «фашизм». Тело протестует против наполненности до краёв дрянью и стремится извергнуть из себя всю эту гнусь при любом удобном случае. Но… жизнь урода всё длится. И он по-прежнему не видит выбора.

Ну, да, судили нацистских преступников, поделом им. Кто-то состоял членом в шайке идеологов этого извращения, другие — излишне рьяно и с огоньком выполняли свою работу по умерщвлению ни в чём не повинных миллионов мирных душ, иные наказаны за излишнюю глупость и нерасторопность при сбрасывании концов в воду. Но он-то не виноват уж точно. Буквально ни в чём.

Ауэ не раскаивается даже после войны (точно, монстр!), моральные страдания ему, как существу, давно утратившему человеческий облик, не ведомы. Куда там, он полагает жертвой себя!  Вот, что с ним сотворила война, а ведь он такой хороший парень… был. Так искренне и изысканно занимался сексом с сестрёнкой-близняшкой в пубертате, так технично и совершено беззлобно раскачивался на швабре, положенной поперёк шеи партнёра по постельным играм, так непринуждённо и до оторопи буднично приложил тяжёлым подручным средством по затылку единственного друга, столько раз вытаскивавшего его мелкопакостную задницу из недетских передряг. А ещё невозможно не вспомнить, что уж, считай, пропуск в рай, ту еврейскую девочку, которая, потеряв маму, доверчиво взяла его за руку. И он не придушил её на месте, как сделал бы настоящий, прирождённый садист, а нежно проводил к палачу и попросил «быть с ней добрее», ну или как-то так…

В этом, считаю, и заключена соль истории, рассказанной Литтелом. Поражающие воображение свой жестокостью преступления во время Второй Мировой войны творились отнюдь не кровожадно  настроенными, потому и не признающими себя чудовищами (напротив, обиженными обстоятельствами!), обыкновенными культурными людьми. Мерзостность их никогда не могла быть диагностирована никакими рациональными способами, если только вы не обладаете способностью проникать в чужие сны и грёзы…

А собирательный герой Джонатана Литтелла упрямо коптит небо. Мысли о добровольном прекращении страданий его сознание не посещают. Видно, уж так он устроен, иначе не заявлял бы столь горячо о том, что был лишён выбора между вершением зла день за днём и год за годом и тем, что называется, уходом от дел известным способом, о котором он, как человек, уважающий классическую литературу, не мог не быть осведомлён. Он — крайне живуч, да. Он сам является благодатнейшей почвой для взращивания семян кошмара. Он — Макс Ауэ, он — это нацизм, и он бессмертен.

Но всё же существует зыбкая надежда, что с нетерпением ожидаемые им благоволительницы не опоздают. Звериный оскал фашизма будет стёрт навсегда. Без права визуализации когда бы то ни было.

Людмила ЧЕРНИКОВА