Бывший помощник президента РФ Владислав Сурков опубликовал в журнале «Русский пионер» стихотворение «Чужая весна»
Бывший министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев выпустит сборник стихотворений, написанных во время тюремного заключения. Книга «Тетрадь в клетку» появится в продаже в первых числах апреля
В словарь Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН добавлены слова «коптер», «почтомат» и «фотовидеофиксация»
В Израиле в новой версии сказки Антуана де Сент-Экзюпери Маленький принц ради гендерного равенства стал принцессой. Книга получила название «Маленькая принцесса»
В Литве захотели переименовать Литературный музей Пушкина в Музей-усадьбу Маркучяй

Лариса Садилова: «То, о чём я сейчас пишу, вряд ли волнует зрителей и кинокритиков»

Вы заметили, что подчас авторский фильм бывает сродни хорошей честной книге? Именно так получается с картинами Ларисы Садиловой – выдающейся деятельницы современного русского кино. Каждый её фильм – это филигранная творческая работа, неминуемо обречённая на успех. Почему же фильмы Садиловой безотказно завоёвывают сердца зрителей и всевозможные награды на отечественных и международных кинофестивалях? Она пишет свои истории, переживая их сначала на бумаге, а потом во время съёмок, к которым не подпускает «мажорных» продюсеров. Эти истории – простые, как правда. Правда нашей с вами жизни, в которой есть и смех, и слёзы, и любовь, зато нет ни грамма фальши. Сегодня мы печатаем автобиографическое интервью Ларисы Садиловой, культового режиссёра и сценаристки, создательницы кинолетописи России наших дней…

Приняли за осетинку

Родилась я 21 октября 1963 года в Брянске, городе партизанской славы (именно так я начала рассказывать о себе на вступительном экзамене во ВГИКе,  Сергею Герасимову и Тамаре Макаровой, своим будущим мастерам).
Мой дед по отцовской линии – Павел Садилов – родом из Сходни, точнее, из деревни Чёрная  Грязь, что в Московской области (там, кстати, до сих пор живёт много Садиловых).
На вступительном экзамене Герасимов спросил меня: «Ты осетинка?»
«Нет», — ответила я. «А почему такая фамилия?» «Не знаю». Я на самом деле не задумывалась над этим и не знала происхождения своей фамилии. Не могу сказать, что я с тех пор продвинулась в этом направлении, но  выяснила, что фамилия эта — русская, впервые она упоминается в летописях 16-17-го веков. В Новгороде той поры проживал мой пращур Пётр Садилов.
Бабушка, Анна Власова, родом из Брянска. Её мать была белошвейкой в графском доме и умерла, когда моя бабушка была совсем маленькой. Маленькую Аню оставили в доме, где она нянчила графских детей. За воспитание детей отвечала гувернантка – молодая, красивая, рыжеволосая девушка, которую привезли из Франции. Графиня же, напротив, была некрасивая, да к тому же немая. Естественно, граф изменял своей жене с рыжеволосой гувернанткой, а маленькую Аню ставили «на шухере». И вот однажды моя бабушка не уследила, проворонила графиню, и та вошла в опочивальню, где застала своего мужа в объятьях  француженки. Графиня издала страшный вопль,  и с этого момента к ней вернулась речь.
Француженку выслали на родину, а граф с графиней зажили счастливо. В 1914 году они уехали во Францию, звали с собой и мою бабушку, но почему-то она осталась в России. Наверное, для того, чтобы выйти замуж за моего деда,  чтобы родился мой отец, а потом уже и я.

И перебрались в Брянск

Так вот, в 1922 году  дедушка и бабушка уехали вместе с Будённым в Узбекистан. Дед был ветеринаром, и тамошние жители уважительно называли его «доктор Садилоп» (они не выговаривают букву «ф», заменяют её на «п»). Дед и бабушка прожили там почти 36 лет.  У них родилось 12 детей, в живых осталось только двое: старшая дочь Надежда и младший сын  Игорь  (мой отец). В 1958 году моя тётя Надя поссорилась со своим гулякой-мужем, и вслед за ней  вся семья переехала в Брянск,  к дальним родственникам.
А мама моя родилась на Камчатке, в  Елизово (под Петропавловском-Камчатским).  Бабушка, Парфёнова Марья Григорьевна, оказалась там со своей матерью, точно не знаю как.
Наталья Парфёнова, моя прабабушка, родом с Вятки, из большой семьи. У неё было 10 братьев, которых раскулачили и репрессировали. Она со своим мужем-красноармейцем и дочерью успела убежать, и не куда-нибудь, а на Камчатку, чтобы уже точно не нашли. Супруг умер рано, она потом так снова и не вышла замуж. Воспитывала единственную и любимую дочь (мою бабушку), до тех пор, пока в 1945 году в Елизове не появился мой будущий дед – Акименков Георгий Степанович – майор-артиллерист. Он встал на постой в квартиру, где жили прабабушка и бабушка.
Через какое-то время майор и дочка хозяйки поженились. У деда и бабушки было двое детей: моя мать и тётя Оля. После смерти прабабушки, в 1949 году, дед и бабушка с детьми  уехали в Белоруссию, по месту службы  деда. После отставки деда семья вернулась в Овстуг (это в Брянской области), на его родину (а также поэта Фёдора Тютчева!) Вскоре перебрались в Брянск, где моей маме было суждено встретиться с моим отцом.

Могла бы стать Нелли…

В ночь, когда я родилась, выпало много снега. Кругом было белым-бело, несмотря на то, что это был октябрь. Назвали меня Ларисой, но только после того, как тянули жребий с именами.
Ларисой хотела назвать меня мама, потому что знала, что все Ларисы красивые. Но у других членов семьи были свои мнения насчёт моего имени. Мой отец хотел, чтобы меня звали Нелли – ему нравилось, что имя не склоняется. Бабушка хотела, чтобы я была Наташа. Ещё рассматривались Ия, Таня…  Мама устроила заговор – подговорила мою двоюродную сестру Женьку, а та – ещё кого-то… В результате всё случилось по-маминому. Спасибо ей за имя.
В нашей семье я  очень долго оставалась маленькой, так как у тёти и дяди дети появились уже после того, как родила я сама. Мои двоюродные братья младше меня на 20 лет и всего на год младше своего дяди, то есть моего сына.
Росла я эгоисткой, потому что все любили только меня одну. Я считала, что так и должно быть. Меня одевали, как куклу, игрушек был целый склад, я объездила почти весь Советский Союз. Самолёт для меня был таким же привычным видом транспорта, как  троллейбус. У меня было много подруг (с некоторыми я дружу до сих пор). Больше всего времени я проводила с бабушкой – Марьей Григорьевной – главным моим человеком в жизни. Я думаю, что очень многое у меня от неё. Кто знал её, согласятся со мной.
Я   была очень самостоятельная, сама выбирала, в какой кружок мне ходить, сама выбирала инструмент, на котором мне играть в музыкальной школе – вроде выбрала сначала домбру, а в итоге отучилась 7 лет в музыкальной школе по классу фортепиано…
Меня никто не заставлял ничего делать насильно. Захочу – поем, не захочу – не буду. У меня никогда не проверяли домашние задания, я их и не делала. Списывала в классе, но училась, как ни странно, хорошо. С пяти лет всем говорила, что буду артисткой – так и произошло. Я ни минуты не сомневалась в этом!

Капитанская дочка

В 5 лет я заболела инфекционным ревматизмом, и моей маме сказали: «Ваша девочка не будет ходить». Мама не поверила, бросила работу и уехала со мной в Крым. И потом она каждое лето устраивалась в пансионат на работу, таким образом я могла 3 месяца в году проводить на море. Теперь я без него жить не могу. Если не поеду хотя бы на 10 дней, буду болеть зимой.
Папа уехал работать во Владивосток – плавать на подводной лодке, а потом просто на рыболовецких судах. Меня долго называли капитанской дочкой, несмотря на то, что отец был акустиком. Маму он звал с собой, но она не поехала. Потом жалела. Но…
Отец вернулся в Брянск, когда я, двадцатитрехлетняя, приехала туда  рожать своего сына. Вот так мы и встретились, через столько лет! Как же я раньше представляла себе эту встречу!  Но… Эта встреча требует отдельного рассказа. Как-нибудь потом. А может, я ещё и сниму про это фильм. Бог даст!
Надо сказать, что мы с ним не прекращали общаться, писали друг другу письма, а ещё каждый месяц мой отец не забывал присылать нам с мамой денежные переводы. По тем временам 1000 рублей в месяц были очень приличные деньги. Мама тратила их в основном на одежду и путешествия, а не копила, поэтому дачи и машины у нас не было. Всё это появилось потом. Как-то само собой. Никаких усилий для этого я ни прилагала.  

И оказалась права

Во ВГИК я поступила сразу, и сразу к нему – Сергею Апполинариевичу Герасимову. Прослушивала меня Тамара Фёдоровна Макарова, она отобрала меня из многотысячного потока абитуриентов.
А на втором туре отобрал уже он. И это было счастье! Я никогда не забуду его смеющихся глаз. Я читала басню, а он хохотал, да так, что я чуть сама не «раскололась». А потом он просил меня читать ещё, ещё и ещё… Он ещё не успел поставить напротив моей фамилии крестик и обвести его кружочком, а я уже знала, что прошла.
Сначала из аудитории в коридор выскочили мои ноги – я подбрасывала их к потолку, а потом уже появилось всё остальное. Я бежала по коридору, раскинув руки, и беззвучно кричала. Нельзя было кричать во всё горло, ведь это институт, а не лес, в котором я привыкла кричать, когда мы с дедом ходили по грибы.
Это было настоящее счастье! Наверное, я не испытывала большего никогда, если не считать рождения сына, но это другое счастье. Ты его ждёшь, и оно обязательно будет! А поступление – это лотерея, но выиграла ты не миллион, а намного больше! Это – сбылась мечта! Мечта с пятилетнего возраста. Все посмеивались надо мной, говорили: «Ну-ну, поезжай! А мы посмотрим, как ты вернёшься!» Я видела потом эти лица, когда вернулась в Брянск за вещами. А потом я уехала, как мне казалось, навсегда. Собрала все свои вещи – и летние, и зимние, и проигрыватель, и пластинки. Я уезжала, чтобы никогда не вернуться.
Уехала и забыла, забыла свою первую любовь, потому что знала, что вся моя жизнь впереди, а не позади, что всё только начинается! И я оказалась права.

ВГИК

Я только не знала тогда, что я, конечно же, вернусь. Я не знала, что   буду жить между Брянском и Москвой – по несколько раз в месяц приезжать в город, где растёт мой сын. И только когда я перевезу маму и сына в Москву, я буду реже и реже появляться там. Но я сниму в Брянске два фильма, а может, и три. Может быть, я всю жизнь буду снимать только там, на своей родине.
Но тогда я этого не знала. Я не знала, что стану режиссёром, я знала только то, что я поступила к Герасимову с Макаровой, и они меня очень, очень любят.
1 сентября нас, студентов-первокурсников, собрали в актовом зале, и тогдашний ректор ВГИКа В.Н. Ждан поздравил нас и сказал: «Когда-то на тех местах, где сейчас сидите вы, сидели другие студенты: Тарковский, Шукшин, Бондарчук и многие другие известные вам и всему миру кинематографисты. Кто-то из вас сделает так же много для нашей культуры и будет известен на весь мир».  В тот момент я подумала: «Это говорят про меня! Точно про меня!»
С таким чувством я стала учиться в институте, а самое главное – в нашей мастерской, легендарной актерско-режиссёрской мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.
Актёров на курсе было всего 6 человек, режиссёров – 15.  Мастерство у нас было совместное, четыре года мы вместе делали отрывки и спектакли.
В пять вечера заканчивались общеобразовательные предметы, и только потом начинались репетиции. У режиссёров был график  репетиций –  каждому отводилось по два часа. Один заканчивал, приходил другой, а мы, актёры, переходили из одного отрывка в следующий, от одного режиссёра к другому. И поэтому торчали в институте до 2-3 ночи, а иногда оставались там до утра. Первыми зрителями наших отрывков и спектаклей были вахтёры, которые оставались сторожить ВГИК. Утром мы спали на парах и снова репетировали. Сейчас, мне рассказывают,  уже в 18 часов  институт пустой…

И «быдло» будет  «хавать»!

А тогда весь ВГИК жил по-другому. Какие мастера ходили по коридорам! Легенды отечественного кино! Бондарчук, Баталов, Алов, Наумов. Соловьёв тогда набрал свою первую мастерскую, Хуциев – вторую. Но наши мастера, конечно, были самые лучшие и самые главные! И мы ходили, немного задрав нос. Нам было можно то, чего другим было нельзя. Например, на соседнем курсе Петрушевскую не разрешали снимать, а Герасимов разрешал, и никакой ректор ему был не указ. Нас мучил физрук, мы попросили Герасимова отменить нам физкультуру, вообще как предмет. И он отменил. К Герасимову обращалось много режиссёров (снявших  первую и даже не первую работу, которых «не выпускали») с просьбой посмотреть фильм и помочь. И он помогал.  Герасимов часто смотрел эти фильмы вместе с нами, студентами. Он хотел, чтобы мы видели хорошие фильмы. Потом мы разбирали и обсуждали их на «мастерстве».
Наблюдали  мы и заискивающих «творцов», стоящих перед Герасимовым «на полусогнутых», с красными от натуги лицами, просящих жалобными голосами. Сейчас многие из них считаются мэтрами и вряд ли вспоминают Герасимова. В последнее время (я сужу по телевизору) фамилию Герасимов упоминают всё реже, выпячивая другие фамилии, стараясь таким воровским способом переписать историю. Не выйдет!!!
В начале девяностых (Тамара Фёдоровна тогда уже не преподавала во ВГИКе) мы, бывшие студенты, часто приходили к ней домой. Как-то она сказала: «Я очень жалею, что мы не научили вас «работать локтями». Мы ответили: «Главное, что вы нас научили более важным вещам». Она возразила: «Наступает время серости, и оно продлится долго. Много дерьма всплывёт на поверхность, и это дерьмо покроет все вокруг толстой коркой. Вы будете стараться пробить её головой. И вряд ли сможете». Тогда нам не до конца были понятны её слова. А сейчас я это вижу и, к сожалению, эта корка превратилась уже в панцирь.
Сейчас не обязательно делать что-то стоящее. Можно ничего не делать. Нужно только в средствах массовой информации назвать своё произведение шедевром, и все поверят. Или сказать про сюжет, где прокурор Скуратов с девками, что это не прокурор, а человек, похожий на него. И «быдло» будет  «хавать»! Я не держу людей за «быдло», но кому-то, как мне кажется, очень нужно, чтобы было как можно больше быдла. Так проще. Тамара Фёдоровна почувствовала приближение этого времени.

Торжество юности в «пятилетку пышных похорон»

Мы поступили в институт в интересное время (в 1982 году). В ноябре умрёт Брежнев, потом последует «гонка на лафетах».
Помню, Лёшка Романов – студент-режиссёр из Якутии – забегает в аудиторию и, выпучив свои раскосые глаза, скорбным голосом сообщает: «Черненко умер…»  Пауза… и вдруг все начинают ржать. Да так, что долго не могут успокоиться. Настоящая истерика.
Здесь всё сработало: и трагический голос Лёшки-якута, и бесконечные похороны, дни траура и гудки заводов в эту честь. Кстати, в дни траура в общаге почему-то всегда были шумные дискотеки, море водки и веселья.
Потом придёт к власти Горбачёв. И всё это за время нашего обучения. «Не дай вам бог жить во времена перемен» — так, кажется, гласит китайская мудрость.
Так вот, сознательная жизнь нашего поколения началась во времена перемен. И это было очень весёлое время. На комсомол нам было наплевать, хотя у нас на курсе были желающие (режиссёры) вступить даже в партию. Никто же не подозревал, что её скоро не будет. Они устраивали друг другу козни, обливали друг друга грязью. Во как хотелось продвинуться по служебной лестнице! А большинство сидело на комсомольских собраниях,  забившись на балкон в актовом зале – курили, пили пиво, а кто-то даже плюнул вниз и попал на лысину ректору. Ужас! А идеология нас совсем не пугала. Нам было на неё наплевать! Как я уже сказала выше, Герасимов разрешал снимать своим студентам всё, что было запрещено. Он говорил: «Можно всё, кроме контрреволюции и порнографии. Я разрешаю – значит, можно». Педагог по политэкономии вообще не преподавала свой предмет, и не потому, что она его не знала, а потому, что понимала, что нам, актёрам, это ни к чему. На её лекциях мы обсуждали наши сценические отрывки, фильмы, говорили о жизни. «Девочки, замуж нужно выходить не за красивых, а за умных», — учила нас Эмма Александровна Быстрицкая, декан экономического факультета (сейчас она живёт в Канаде). Почему мы её не слушали?..

Об этом можно писать книги

Наши мастера приходили в гости к нам в общагу, и нам снова завидовали все курсы. Масленица, чей-нибудь день рождения, свадьба — само собой. У нас была настоящая семья. Они знали про нас всё (наверное, на курсе кто-то «стучал»). Знали, у кого нет денег – давали, знали, кто с кем живёт, кто в кого влюблён. Ходили вызволять из милиции. Герасимов «отмазывал» актёров от армии, а когда моего будущего мужа, Геннадия Сидорова, отчислят из института за уклонения от армии и захотят посадить, то Тамара Фёдоровна пойдёт в милицию и будет давать показания в защиту своего студента. И будет рассказывать — какой он хороший, и что военкомат и институт не правы.
Мастеров мы боготворили, очень любили их, а они нас. Удивительно  – каждый из нас думал, что именно его Герасимов и Макарова любят больше всех.
Меня часто спрашивают про  педагогический метод Герасимова. В чём он заключался? Очень трудно ответить на этот вопрос коротко. Об этом можно писать книги. Но главное:  он нас хвалил – и у нас вырастали крылья. В ином случае он мог  коротко сказать про отрывок, который готовился не один месяц: «Это вне обсуждения». И всё. А мог  несколько часов читать лекцию  о жизни деревни, или рассуждать об отношениях мужчины и женщины. И вдруг ты начинал понимать – какую же  ерунду ты сделал.
А вообще хвалил и называл нас коллегами. Мог закричать, услышав «у меня есть задумка…»  «Какая «задумка»?! Что это за «задумка»?! Замысел! А не «задумка»! Вот и будешь снимать по «задумке» «фильмик», а не фильм!»
На последнем курсе у нас была читка «Власти тьмы» Льва Толстого. Я читала Матрёну. По его лицу сразу же стало понятно, что мало попаданий в образы, и мы не будем ставить эту пьесу, но читку он не прекращал. Он продолжал слушать. И вдруг я поняла, что он слушает только меня. Мой текст заканчивается, продолжает читать кто-то другой, а он   его или её не слушает, внимательно смотрит на меня. Я снова начинаю читать, потом кто-то ещё — он снова смотрит только на меня. Вдруг поднимает большой палец вверх, показывает его мне и улыбается. И так до конца акта.
В это время Герасимов готовил экранизацию «Власти тьмы» на телевидении. И он сказал мне: «Как жалко, что ты такая молодая для этой роли». И ещё раз поднял вверх палец и сказал: «Молодец!».
Когда я начала снимать свою первую картину «С днём рождения», я часто, по разным поводам,  задавала себе вопрос: «Откуда я это знаю?» Потом я поняла откуда. Всё, что я знала – это от них, от педагогов. И сейчас я ощущаю, что они рядом. И, придумывая что-то, иногда слышу его фразу: «Это вне обсуждения». Или, наоборот, вдруг вижу его большой палец, поднятый вверх, и его смеющиеся глаза.

Остались его фильмы и его ученики

Когда фильм «С днём рождения» получил призы на «Кинотавре», меня все узнали в кинематографическом мире.  Никита Михалков поехал вместе с нашей группой представлять фильм в Каширу, где я снимала (за что Никите Сергеевичу большое спасибо; эта история тоже требует отдельного рассказа, как-нибудь напишу об этом)… А ещё туда поехали Армен Медведев, тогдашний министр кино, и Марк Рудинштейн – тогдашний презедент «Кинотавра». Кто-то из киношников мне сказал: «А голова не закружится?» Я ответила: «Нет, не закружится ». И я не врала. Не закружится и не закружилась,  потому, что я училась у него – у Сергея Апполинариевича Герасимова. У человека-глыбы.
Кстати, после его смерти киностудия имени Горького перестала быть киностудией, а ВГИК превратился в культпросветучилище. Хорошо одно — что жил он в своё время и умер в своё время, не видя этой вакханалии. Тамара Фёдоровна рассказывала, что где-то за месяц до смерти он всё чаще и чаще задавал себе вопрос: «Неужели всё было зря? Неужели всё зря?..»
Я уверена, что не зря. Остались его фильмы и его ученики. И если есть люди, которым нравятся его фильмы, фильмы Киры Муратовой, Льва Кулиджанова, Татьяны Лиозновой, Александра Рогожкина, Юрия Кары, Юрия Мороза, мои фильмы, то не зря! Если кто-то улыбнулся, заплакал, задумался, то  всё это не зря!

Не женское занятие

Герасимов не видел моих фильмов, он даже не знал, что я пошла в  направлении режиссуры.  Я стала думать о режиссуре  потом (через десять лет после окончания института я сняла свой первый фильм «С днём рождения»). Тамара Фёдоровна знала, читала мой сценарий, одобрила и очень обрадовалась, что я стала снимать своих однокурсниц. Но фильма она не дождалась, потому что слишком долго я его снимала – два года.
Мы закончили институт. Герасимова уже не было в живых – помогать нам с трудоустройством было некому. А тогда существовало такое понятие, как московская прописка, без которой тебя не брали на работу.
Ни у меня, ни у  мужа прописки не было. Герасимовские мастерские всегда были распределены (существовало такое понятие, как распределение), потому что распределением занимался сам Герасимов, который делал своим студентам прописку, а потом помогал с квартирой. Тамара Фёдоровна не стала этим заниматься и правильно сделала. Она не хотела унижаться перед чиновниками, потому что боялась, после смерти Герасимова, нарваться на отказ.
Опускаю подробности… В общем, муж опять поступил во ВГИК, в  режиссёрскую мастерскую  Петра Тодоровского, и мы продолжили жить в общаге.
Сама я о режиссуре не думала, считала это мужским занятием, да и вообще таким серьёзным делом, что и представить не могла, что когда-то буду снимать сама.

Полезный совет

Стучаться по кабинетам «Мосфильма» и студии имени Горького, просить роль я не хотела – слишком гордыми и независимыми Герасимов нас воспитал. Поэтому я жила жизнью и учёбой мужа. Родила сына. Искала деньги на первую работу мужа и нашла их. Потом, для того, чтобы выжить, мы занимались туристическим бизнесом, и успешно. Но всё это было не то… Я не могла найти себя. Мне было плохо. И я стала писать… И думать о режиссуре…
Но я никому не говорила об этом, даже мужу. А когда сказала, то не увидела в ответ никакого отклика в его глазах. Один режиссёр, прочитав мой сценарий, сказал: «Что ты мучаешься? Иди в Госкино, поднимись на 4 этаж, найди комнату № 53, там сидит Еременков, который занимается документальным кино, отдай ему. Может, он что-то посоветует».
Тогда  это был  странный совет: кино практически не снималось, и в Госкино получали деньги только Эльдар Рязанов и ему подобные величины.
Но я всё же пошла. Встретилась с очень приятным человеком, который мило со мной побеседовал, забрал сценарий и сказал, что позвонит. Вот и всё.
Никаких звонков в последующие дни и недели не было. Я и не удивилась.
Но через месяц, а может, и больше, он всё-таки позвонил. Как выяснилось потом, на конец года в Госкино оставались неиспользованные деньги, Алевтина Петровна Чинарова  рискнула и выделила эти деньги мне. Спасибо большое, Алевтина Петровна, что поверили.
Это были всего лишь 20 тысяч долларов, но с них всё началось.
Потом я сниму пять фильмов, объеду почти весь мир, разведусь и вновь выйду замуж. И я пойму самое главное:   помимо фильмов (где всё придумывается и конструируется) есть настоящая жизнь и любовь. И всё это опять же будет отражаться в моих фильмах.

«Иначе зачем вы снимаете?»

Я часто говорю в интервью, что если бы не «С днём рождения», я ничему бы не научилась, и никакой ВГИК мне не смог бы помочь.
Я очень хотела снимать кино, и, как говорится, час настал, карта легла.
У меня были 20 тысяч долларов от Госкино, но это были виртуальные деньги (последнюю часть из этой «огромной» суммы я получила уже после того, как фильм вышел и был удостоен первых призов). В этом не было ничего удивительного – так финансировалось наше кино в те годы. Это была норма.
Герасимов говорил режиссёрам на нашем курсе: «Чем будете удивлять? В фильме обязательно должно быть открытие. Это или тема, или история, событие, место действия, актёр, атмосфера, но – обязательно открытие! Иначе зачем вы снимаете?»
Когда я решила снимать про роддом, я отвечала именно на этот вопрос.
Я понимала, что про это никто не снимал. Ещё  я хотела объединить документальное и игровое – и этого тоже никто не делал на тот момент у нас.
Когда я смотрю удачные фильмы дебютантов, то вспоминаю себя. Они тоже хотят удивлять. Только удивлять становится всё сложнее – поэтому, я думаю, так много негатива. Негатив более привлекателен, обыватели с удовольствием клюют на негатив и заглатывают эту наживку вместе с крючком, да так, что его трудно бывает достать.
Например:  авария на дороге. Удар. Ещё удар. Скрип тормозов. Водитель выскакивает из машины и склоняется над телом. И все вокруг, отталкивая друг друга, бегут смотреть на… труп, конечно же. Но человек, слава Богу, жив. Некоторые из бежавших слегка даже расстраиваются, что человек не пострадал: «Чего ж я бежал-то?» Или, наоборот, смотрят на мозги, кровь, морщат глазки, зажимают рты руками, охают, качают головами и идут дальше, как ни в чём не бывало – по своим делам.
В кино работает тот же принцип.

На поводу у зрителя

Об этом я тоже думала. Да, я хотела удивить (вспоминая слова Герасимова), но удивить позитивом, а это намного сложнее. Не зря комедия является самым трудным жанром.
В то время так же, как и сейчас, снималось много «чернухи». Я не хотела быть, как все. Я знала, что у меня не будет смертей, хотя они могли бы быть, ведь я снимала историю про обычный роддом.
Я знала, что не будет крови и гинекологии. А ещё я не хотела ухудшать, специально ухудшать действительность, даже если этот кадр, в кинематографическом смысле, очень красив или сработает принцип «ой, если я это покажу, то все обхохочутся!» Для меня это неприемлемо до сих пор.
Во ВГИКе:  мы делаем какой-то отрывок или спектакль, публика в зале смеётся (а ты от публики в метре). И ты «выдаёшь», ещё смешишь – чувствуешь над зрителем власть, а потом хочешь ему ещё угодить, сделать приятное. Я ещё вот так могу! И зритель хохочет, со стульев падает, правда, зритель уже забыл, что же было до этого…
А потом, когда зритель уходит, Герасимов делает «втык», и объясняет, почему этого делать нельзя. Почему нельзя идти на поводу у зрителя.
Сейчас об этом редко кто думает – все угождают, смешат, удивляют, пугают.
Кого винить? Зрителя? Рейтинги? Время? Каждый отвечает на этот вопрос сам.
Есть и другая сторона медали. Многие режиссёры любят говорить: «Я снимаю кино для себя». Хочется резко ответить такому режиссёру: «Ну и смотри  сам». Так нет же – все печатают копии, продают на телеканалы, показывают на фестивалях и т.д. и  т.п.
Сложно найти золотую середину, особенно сейчас, когда зрителя подсадили на эту сериальную жвачку, на «Аншлаг» и «Comedy-club».
Тогда, приступая к съёмкам фильма «С днём рождения», я тоже хотела найти  золотую середину. Очень много амбиций было.  Но, как мне кажется, я победила. На «Кинотавре» мне в придачу к Главному призу дали приз журнала «Сеанс» с формулировкой: «За стирание грани между «Кино для избранных» и «Кино для всех».

Спасибо всем, кто мне помогал

Местом моих съёмок стал город Кашира. Денег не было, всё приходилось делать самой – вести бухгалтерию, набирать группу, искать актёров, договариваться с роддомами. В Москве Минздрав разрешил снимать только в самом фешенебельном роддоме (таких роддомов тогда не только в России, а в мире насчитывались единицы). Я стала обзванивать подмосковные больницы – не пускают,  тоже требуют разрешение от Минздрава. Я стала врать. Звонила в очередной роддом и говорила, что у меня время действия – 1941 год. И однажды услышала в телефонной трубке ответ: «Да, приезжайте к нам – у нас хирургия, как после взрыва!» Это был главврач  каширской больницы Сергей Михайлович Самарин. И мы поехали.
Мы – это я и оператор Ирина Уральская (мы с ней в одно время учились во  ВГИКе).
Снимала я своих однокурсников и друзей – с ними было проще,  а самое главное –  на тот момент их никто не знал, именно неизвестные лица нужны были мне для фильма: Ирина Прошина, Оксана Потоцкая, Рано Кубаева, Мурад Ибрагимбеков, моя двоюродная сестра Женя Туркина (играла толстуху), Гуля Мхитарян – моя подруга  детства (играла Люду-дурочку). Съёмочная  группа – студенты ВГИКа, а ещё Тамара Шлыгина (директор фильма, за её плечами было около 35 художественных фильмов) –  единственный профессионал в группе, которая меня многому научила: что должен делать режиссёр на съёмочной площадке, а чего не должен (для этого есть другие), и многому, многому другому. Эти установки остались во мне на всю жизнь. И жизнь показала, что это правильные установки.
Нам повезло – роддом переехал в новое здание, а нам оставили старое. У нас был настоящий съёмочный павильон, который разрушался местными жителями в процессе съёмок (полтора года). Спасибо, что не унесли стены.
Съёмочная группа и артисты жили там же – в палатах. Артистки спали в общей палате, так что у них было всё,  как в фильме.
Кормили нас больничной едой (очень вкусной, надо сказать). Передвигались мы на машинах «Скорой помощи» или на общественном транспорте. Самарин даже в Москву за съёмочной аппаратурой высылал «Скорую помощь», а мы, группа, ехали на электричке. Денег не было. Я занимала у друзей, искала спонсоров и продолжала снимать. Отсниму пять дней, деньги закончатся – уезжаем в Москву, снова ищу. Найду тысячу долларов – снова все собираются и едут. Причём съёмочная группа дошла до конца практически в полном составе. Спасибо тем, кто дошёл. Спасибо всем, кто мне помогал.

Нехватка денег обернулась пользой

У меня был всего один осветитель – Андрей Никулин, из ВГИКовской киностудии. Первый, к кому я бежала сообщать, что мы едем – это к нему, так как его могли прикрепить к другой картине, а другой «светик» мне был не нужен. У  меня менялись операторы, но осветитель был один. Только он помнил характер света (я тогда в этом ничего не понимала). А самое главное, он был настоящий человек. Однажды его не стало. Я прибежала на студию сообщить, что нашла деньги, а мне сказали: «Андрей не поедет». «Почему?» — я уже приготовилась кричать. «По-моему, он умер», — последовал ответ.
К нему поехали домой, чтобы проверить наверняка.
Андрей был «зашитый» (многие осветители в то время «зашивались», так как стали получать нормальные деньги за свой труд, а в съёмочные группы старались алкашей не брать).  На свой день рождения он решил выпить, а потом снова «зашиться», но не успел. Он так и умер один, сидя за праздничным столом. Ему было всего 38 лет. Он есть у меня в картине – санитар, провожающий Люду-дурочку.
Вся съёмочная группа снималась – кто санитар, кто врач, кто посетитель.
За исполнение ролей никто из них ничего не получал, денег хватало только на основную зарплату.
Все  получали одинаково – 100 рублей за съёмочный день (примерно 20 долларов). Но стипендия в то время была 75 рублей, поэтому для студентов, которые у меня работали (Эдуард Галкин, Олег Ухов и др.), это были существенные деньги. Во время простоев зарплаты у группы не было.
 Во время простоев я монтировала. Хорошо, что были паузы. Было время понять, чего же не хватает в фильме. Снова ищу деньги – еду доснимать. Что интересно, я ничего не переснимала, я всегда доснимала. Есть режиссёры, которые всё время переснимают, хотят довести до совершенства, я считаю, что это пагубный путь. Если бы у меня сразу были все деньги, график съёмок и т.п. – фильма бы не было. Именно во время съёмок я училась. Училась снимать кино. А это не только кричать «Мотор! Камера! Начали!»

«С днём рождения»!

Ещё я поняла, что такое предательство. Поняла, что то, что ты делаешь, нужно, по большому счёту, только тебе одной. Для меня это было откровением.
Я научилась быстро принимать решения,  жёсткие решения – говорить правду в глаза, увольнять. Однажды я уволила оператора-постановщика, который сказал мне, что уедет из экспедиции на три дня раньше, из-за своих сугубо личных проблем. Я не стала его упрашивать, умолять. Для меня это было настоящее предательство. Хуже быть не могло. Я знала, что следующая экспедиция будет не скоро, может, через месяц, а скорее через полгода. Я ответила этому оператору «хорошо», и ни один мускул не дрогнул на моём лице, мы продолжили съёмку. А вечером я сидела в кабинете главврача (мобильных телефонов тогда не было) и звонила в Москву своим знакомым операторам, но никто не мог всё бросить и утром приехать ко мне. И я поставила за камеру студента второго курса операторского факультета Максима Мосина (у меня в группе он помогал отцу, писал звук). Все кадры, которые он снял, вошли в фильм.
Для многих в той группе фильм «С днём рождения» был дебютом. Сейчас я вижу несовершенство этого фильма. Все ошибки, которые можно было совершить, я совершила. Снимала без хлопушки, документальные кадры без звука (благо был с собой диктофон, который я засовывала во время съёмки родов в бюстгальтер акушерке), натуру – тоже без звука. Снимала на разной плёнке (советской), меняла операторов (их было пять или шесть). Меня подставляли мои же подруги-актрисы, которые просто не приезжали на съёмку – и я сокращала их роли (благо у меня было несколько персонажей, а не один). Я поняла, что нужно следовать сценарию, а не увлекаться, потому что потом из монтажа выпадало почти всё придуманное на съёмочной площадке.
Я научилась работать с непрофессионалами, и такие персонажи надолго останутся в моих фильмах. Я научилась руководить людьми – и поняла, что режиссёр – это ещё и прораб. Я изнутри узнала весь процесс работы с плёнкой  – сама отвозила материал в проявку, ругалась с ОТК – могла отличить лабораторный брак от технического. Я научилась преодолевать сложности, а самое главное, выходить из ситуации с плюсом.

Продолжение интервью в следующем материале

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Видео на «Пиши-Читай»

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

В Петербурге с третьей попытки установили памятник Сергею Довлатову

До этого презентованный общественности монумент пришлось демонтировать для доделки.

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

Популярные писатели вернули моду на устное чтение (ВИДЕО)

В «Гоголь-центре» завершился 21-й сезон «БеспринцЫпных чтений». Этот проект — один из самых странных на…

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Певец Алекс Дэй благодаря Гарри Поттеру сам стал немножечко магом

Рэпер из Британии прославился тем, что в одной песне использовал практически все заклинания из саги…

Яндекс.Метрика