Лариса Садилова: «То, о чём я сейчас пишу, вряд ли волнует зрителей и кинокритиков»

Вы заметили, что подчас авторский фильм бывает сродни хорошей честной книге? Именно так получается с картинами Ларисы Садиловой – выдающейся деятельницы современного русского кино. Каждый её фильм – это филигранная творческая работа, неминуемо обречённая на успех. Почему же фильмы Садиловой безотказно завоёвывают сердца зрителей и всевозможные награды на отечественных и международных кинофестивалях? Она пишет свои истории, переживая их сначала на бумаге, а потом во время съёмок, к которым не подпускает «мажорных» продюсеров. Эти истории – простые, как правда. Правда нашей с вами жизни, в которой есть и смех, и слёзы, и любовь, зато нет ни грамма фальши. Сегодня мы печатаем автобиографическое интервью Ларисы Садиловой, культового режиссёра и сценаристки, создательницы кинолетописи России наших дней…

Продолжение интервью. Начало в предыдущем материале

«Размотали» за долг

Однажды, пока я была в очередной экспедиции, весь мой смонтированный материал размотали в брак. Кто не знает что это, поясню: это когда всю плёнку (35 мм, позитив)  по приказу начальника монтажного цеха разматывают, и рабочий материал оттаскивают  в ангар, где тысячи километров другого ненужного позитива, оставшегося после монтажа других режиссёров. Всё это валяется на полу ворохом. И никогда в этих километрах ничего не отыскать!
Начальник отдал такой приказ, потому что мой монтажёр (очень уважаемая женщина, она смонтировала почти  все фильмы  Кулиджанова) не освободила монтажную, за которую я не смогла вовремя заплатить. И ладно бы эта комната была кому-то нужна. Нет. Студия пустовала – там ходили голодные кошки и я. Но, видимо, в тот момент я была единственным источником дохода киностудии им. Горького. И материал «размотали».
А потом этот же начальник  не отдал исходные материалы (за ту монтажную у меня был долг – 20 долларов), он их просто потерял. Скорее всего, выкинул, тоже «размотал».
Тогда за это никто не отвечал. Тогдашний директор студии Сергей Ливнев просто развёл руками, сказал, что материал нужно было сдавать на хранение, показав мне инструкцию чуть ли 1937 года, и всё.
В тот момент студия охранялась, как тюрьма. Эти охранники до работы со студией имени Горького охраняли какую-то зону. На студию нельзя было зайти без спецпропуска, нельзя было выйти, что-то внести или вынести. Не хватало только тюремных собак. Зато внутри студии можно было делать что угодно. Никто ни за что не отвечал. У меня был знакомый студент ВГИКа, который залезал на второй этаж в окна офисов студии и воровал компьютеры (а один  компьютер тогда стоил, как машина). Что там компьютеры – разворовывалась коллекция фильмов, снятых на студии Горького, продавались здания за копейки, крутились-вертелись векселя, невозвратные кредиты…
Бог с ним, с Ливневым и другими, пусть живут.
Мне  нужно было доделывать свой фильм, в который на тот момент  верила только я. А значит, нужно было начинать всё сначала: печатать материал, снова его расписывать, подкладывать звук, отбирать дубли, монтировать 6 частей (кто монтировал на плёнке, меня поймёт). Ужас!
Но я всё повторила. Снова занимала деньги, оплачивала монтажную, залы озвучания и перезаписи, работу людей.
А параллельно:  непростая личная жизнь,  съёмные квартиры,  долги, безденежье, ребёнок в Брянске у мамы…
Но я довела фильм до конца, привезла его на «Кинотавр» и проснулась, как говорят, знаменитой.
Я очень благодарна этому фильму за профессию, которую я получила.
Но я не хочу желать всем такой же «школы»! У каждого свой путь.

Самый близкий человек…

Сразу же после ошеломительного успеха пришло горе. Умерла моя бабушка, самый близкий мне человек. Это была первая смерть близкого человека, родственника. Она была и бабушка, и мама, и подружка. Я постоянно вспоминаю её, причём неожиданно. Например: чищу картошку и вдруг в голове её фраза: «Лора, не нужно так толсто резать, режь тоньше. Все витамины срезаешь». Или вижу, например, чей-то взгляд и вдруг передо мной её глаза – она так же смотрела, слегка прищурившись. И её последнюю фразу забыть не могу. Она тогда сломала бедро и долго лежала. Я приехала с «Кинотавра», мы долго говорили по телефону, и она просила меня: «Лорочка, миленькая, приезжай». И я обещала, что приеду, а сама не ехала. Причина, конечно же, имелась – как всегда не было денег. В долг, в долг, в долг… Я не могла уже занимать, а, может, уже никто не хотел давать… Однако, когда мама позвонила и сообщила, что бабушке плохо, что она до утра может не дотянуть, я сразу же нашла деньги и приехала. Почему я не сделала этого раньше?.. Она была ещё жива, дождалась меня. Я не стала её будить, решила – пусть поспит. Но она не проснулась. Милая моя, любимая бабушка, я очень тебя люблю. Царствие тебе Небесное!
Она ничего не собирала себе на похороны. Считала это плохой приметой – не любила чёрный цвет и всё, что было связано с покойниками. И правильно делала. А нам говорила: «Ничего, как-нибудь похороните».
Очень хочется написать про неё не просто абзац, а роман, а потом снять фильм. Только вот кто её сыграет? Её смогла бы легко сыграть Фаина Раневская, а кто ещё – не знаю.
Она пересекла всю страну, с Камчатки до Белоруссии. Несмотря на тяжёлую жизнь была очень весёлой, оптимисткой. Любила путешествовать, везде встречала своих друзей, даже тех, с кем училась на Камчатке. Или запросто знакомилась, а потом эти вроде бы случайно встретившиеся  люди становились её друзьями на всю жизнь.
Однажды моя мама пришла домой из школы, а на кухне сидел цыганский табор. Оказывается, бабушка встретила на улице цыганку, с которой вместе рожала в брянском роддоме, и позвала её в гости, вместе с её многочисленными детьми. Потратила последние деньги, приготовила еду, устроила праздник, пока дед был на работе. Много таких историй… Как-нибудь сяду и начну писать. А вдруг…

Надоело

До 2000 года я ездила по миру, представляя фильм «С днём рождения».
Почти не было фестиваля, где бы я не получила приз. Я ехала на фестиваль и знала, что приеду с призом. Сначала мне было интересно: увидеть мир, других людей, увидеть реакцию других, не наших зрителей. Мне это было необходимо, а потом надоело.
Я стала относиться к этому, как к работе. Перестала удивляться и поняла, что если уж работать, то на съёмочной площадке. Меня снова тянуло снимать. Но я не знала что. Очень мучительная была работа над фильмом, потом был успех. А что же дальше? Что может быть круче темы рождения человека?
Смерть? Нет. Это не моя тема. Хоть у меня давно крутится идея про Тамару горбатенькую, которая любит ходить на похороны. Но я как подумаю, что нужно будет снимать на кладбище… Венки, гробы… Мне сразу становится неинтересно.
Было много предложений снимать про больницы. Я чувствовала этот материал, ещё бы! Два года находиться в этой теме. Предлагали снимать в раковом корпусе – там тоже женщины лежат в одной палате, знают, что умрут, но не унывают, а способны радоваться жизни. Но я категорически не хотела продолжения, к тому же такого. Ведь между рождением и смертью есть много чего интересного! Целая жизнь. Я начала двигаться в направлении следующего фильма.

«С любовью, Лиля»

Попробовала писать сценарий со сценаристкой – не получилось. Вроде бы говорим на одном языке, шутим, смеёмся над одним и тем же. Она приносит мне текст – пошлятина.
Потом была попытка написать сценарий вместе с Викторией Токаревой – тоже не получилось. Она стала писать свою историю (я точно понимала, что это не моё), а я стала писать свою. Так у Виктории Токаревой появился рассказ, а у меня сценарий. Мы обменялись текстами и поняли, что это два совершенно  разных произведения.
У меня часто спрашивают: «Как вы придумали эту историю? Вы знали эту женщину или этого мужчину?» Сейчас я знаю, что все мои фильмы  про меня. Я была замужем, но ощущала себя такой же несчастной, как Лиля. И не важно, что она работала на птицефабрике, а я снимала кино. Я так же, как Лиля, напивалась и пела во всё горло под радио, одна, на кухне  «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее!..» Не я жила с дедом и ругалась с ним, а моя мама, не я влюблялась в вымышленных  героев, а моя подруга… Но я писала про то, что знаю и чувствую.
Не буду рассказывать о муках творчества, о птицефабриках, на которых я побывала. Когда сценарий был готов, я отдала его на рассмотрение комиссии в Госкино. Мне выделили деньги, немного, но это уже была СМЕТА. Всё было по другому: и смета, и большая группа, и сроки, и цветная плёнка, и экспедиция в Орёл.
«С днём рождения» было совсем не страшно начинать снимать, потому что я не знала, что меня ждёт впереди, и мне не с чем было сравнивать. У меня не было опыта в режиссуре – ни хорошего, ни плохого. Это и помогло.
А теперь уже появился он – опыт — и поэтому было страшно.
В Орёл я приехала не просто так.
Однажды я появилась в этом городе вместе с «Эхом» кинофестиваля «Сталкер», который проводит  Гильдия кинорежиссёров России и её директор Игорь Степанов.
Я попросила местных людей, чтобы они организовали мне поездку на птицефабрику. Мне её организовали, но предварительно поинтересовались, зачем? Я объяснила, что ищу объект для съёмок, а мне в ответ: «Приезжайте снимать к нам!» Я говорю: «Это не шутки. Сейчас, на фестивале, мы такие хорошие, а потом приедем, так вы не будете знать, как от нас избавиться. Это очень не простое дело — кино и съёмочная группа, которая его снимает. Мне сказали: «Нас не испугаешь! Всё, что от нас зависит, мы сделаем!»
И сделали.

Всё по-взрослому

Светлана Алексеевна Романова, заместитель Егора Строева (он тогда был губернатором Орловской области), практически работала директором нашей съёмочной группы. Всё, что нам было необходимо для съёмок,  у нас было – «пожарки», «поливалки», обеды, съёмочные объекты. Я ей сообщала только дату и время, и все службы работали на нас. Так что этот фильм мы с городом сделали вместе.
Как я уже сказала выше, на этой картине всё было по-взрослому – пробы актёров, зарплаты, операторская техника, сроки. Неизменным оставалось одно – молодая съёмочная группа и самый молодой член группы – мой сын, тогда ему было 13 лет. Сейчас я понимаю (есть с чем сравнить), что съёмки шли хорошо: материал выходил, с погодой везло, но, тем не менее, «прораб» остаётся «прорабом». Однажды во время съёмок я закричала на кого-то из группы – я уже не обращала на это внимания, это стало нормой. Я ведь продолжала оставаться, как и на картине «С днём рождения», единой во многих лицах: и режиссёром, и вторым режиссёром, и директором. Как я это выдерживала – не знаю. Так вот. Я кричу и вижу глаза своего сына. Он никогда не слышал ТАКОГО моего крика. Потом я у него спрашиваю: «Страшно тебе было, сынуля?» «Нормально», — соврал тогда он.
Теперь некоторые говорят: «Самый лучший твой фильм  —  «С любовью, Лиля». Не знаю. Я люблю все свои фильмы, потому что каждый – часть меня. Каждый фильм – это этап, новый опыт, новые открытия (мои собственные). Мне не интересно повторять то, что я уже умею. Помимо того, что я рассказываю истории, я ещё пробую что-то новое для себя. Например, фильм «Требуется няня».

По разные стороны «баррикад»

Я хотела снять триллер на нашей российской  почве. Я видела фильмы этого жанра, снятые у нас, но мне было  не страшно (я говорю про свой зрительский опыт на момент 2004 года – когда я писала сценарий и снимала этот фильм). Потому что сценаристы, которые работали в этом жанре, делали кальку с западных образцов. И делали это грубо. Брали историю и перекладывали её на нашу почву. А это очень не просто, потому что у нашего зрителя свои страхи и свои мифы. Например, мы не боимся зомби, а боимся ведьм и чёрных кошек, в которых они превращаются.
У нас своя действительность и свои правила. В советские времена вообще нельзя было бы снять такую картину, потому что тогда мы все были  равны, и не было хозяев и слуг. А в 2004-м уже появились и те и другие. И вроде бы у нас стало всё так же, как и в других странах. Так же, да не совсем. У нас няня и хозяйка ещё совсем недавно могли  сидеть за одной партой в школе, могли  учиться в одном вузе, иметь общих знакомых (не зря я делаю няню  выпускницей университета, бывшей учительницей).
А теперь они по разные стороны «баррикад». Это важный момент. Гастарбайтеры – в той же ситуации. Вчера мы были гражданами одной страны, а сегодня мы – россияне – хозяева, а вы, жители бывших республик, которые приехали работать в Россию, — рабы (увы, именно так рассуждают многие).  
Можно читать лекции на эту тему, помогать разбираться в этом людям, которые  сейчас по ту и эту стороны, но очень важна в этом психологическая составляющая для всех, нужно понять, осознать, что же произошло, — и на это уйдёт не год, не два и даже не десять лет.
Поэтому няня в моей истории не могла быть однозначной, не могла  быть просто Злом, которое появилось в доме героев.
Для меня не удивительно, что зрители разделились, одни – за няню, другие – за хозяйку. Это произошло не случайно, я намеренно делала фильм про людей, у каждого из которых своя правда.
Защитники няни говорили: «Но ведь они (хозяева) обидели Галю (няню), они оскорбили её, сказав, что у неё толстая ж…». Я отвечала на это: «Но ведь никто же не просил эту Галю подкрадываться ночью к окну и подслушивать то, о чём говорят двое, зная, что их никто не слышит. Мало ли о чём могут говорить люди наедине? Если бы они обсуждали няню в её присутствии, то это другое дело». Просто с этого  подслушанного ночью разговора всё началось. Её (няню) «понесло». Ей развязали руки.  Её обидели.
И обида у няни не только из-за того, что презрительно отозвались о её толстой ж…, то есть о её внешности, а из-за того, что её «за человека не считают». «Да кто они такие? Почему у них всё, а у меня ничего? Я такая же, как они. Просто они плохие, а я хорошая! И я им это докажу!!! Я им покажу!»
А ребёнок оказался просто орудием её мести за причинённую обиду — и в этом моей героине (няне) никаких оправданий быть не может.
Но зрители-защитники и в этом её оправдывали! «На войне как на войне»  — таков был их аргумент.
Многие люди действительно ТАК думают – это было страшным открытием для меня.

Зараза под названьем «национализм»

И ещё одно тогдашнее откровение. В нашей съёмочной группе работали  кинематографисты из Таджикистана и Узбекистана – их было не много, всего трое или четверо, если не считать гастарбайтеров, сыгравших в фильме самих себя. Так вот. В группе началось неладное. Московская часть группы, можно сказать, ополчилась против приезжих. На первый взгляд это не было заметно, не бросалось в глаза. Но только на первый взгляд. Вдруг я услышала такие привычные сейчас выражения: «Понаехали!» и т.п. (говорилось это тихо, за спиной). Я не могла поверить в то, что это пришло в кинематограф! Казалось,  нас это не коснётся. Ведь мы, кинематографисты, жили в интернациональной среде. Мы были одной семьёй, росли и учились в одной стране! Мы все были интернационалистами – во ВГИКе учились представители почти всех стран мира. Только на нашем, герасимовском, курсе учились студенты – из Якутии, Карачаево-Черкессии, Венгрии, Испании, Афганистана, Индии, Белоруссии, Украины, Осетии.
Не стало СССР, но люди-то остались. Я считала, что кинематографисты – костяк, цемент этой дружбы между людьми, как бы это громко ни звучало. Мы должны соединять людей, а, значит и зрителей. Но оказалось, что и нас коснулась эта зараза – национализм…
К концу фильма противостояние усилилось. Закончилось тем, что часть группы стала бойкотировать съёмки финальной сцены, где девочка бежит к гастарбайтеру.
Я была в шоке. В ужасе. Даже в ярости.
— Почему Алька должна бежать к нему?! – задыхалась от злости одна кинематографистка (ассистентка). – Я не хочу, чтобы они (гастарбайтеры) приезжали сюда, — шипела она.
— Почему? – Я была в шоке от этого откровения.
— Потому что я люблю свою родину! – Последовал  ответ, — поэтому и не хочу!
Она и подобные ей даже не понимали, что обижают этими словами своих коллег-кинематографистов из Азии, которые работают вместе с ними бок о бок.
И это произошло тоже из-за фильма, потому что и эти проблемы также в нём затрагивались. Если такая война  развернулась на съёмочной площадке, так то же самое произойдёт в стане зрителей – понимала я.
Фильм упрекали и в «мягкости» финала (девочка бежит к гастарбайтеру, а не остаётся сидеть у могилок, как было в сценарии). Многим критикам хотелось «жести», безысходности.

Дали денег и вынули душу

Ещё снимая фильм «С днём рождения», я поняла – в кинематографе есть магия. И волшебник, который творит эту магию – режиссёр.
В картине «С днём рождении» есть кадры рождения ребёнка. Так вот, я смонтировала это рождение. Ребёнка (его появление на свет) я снимала в 1997 году, а маму, которая рожает – в 1998 году. Т.е. я взяла красивую маму и красивого ребёнка, и смонтировала «своё» рождение. На самом деле у того ребёнка своя мама, а у той мамы свой ребёнок. Но я сделала всё по-своему. И я отдавала себе отчёт в том, что же я делаю. Но ведь я делала КИНО!!! И по-своему была права.  Видимо,  поэтому наша профессия считается не богоугодной. Мы творим свою действительность. А ведь её творить может только Господь Бог!
Поэтому я стараюсь хотя бы не врать. И мне очень стали понятны эти строчки «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума…»
Потому что, если ты сошёл с ума, ты же сам не понимаешь этого и продолжаешь творить.
А ещё очень часто то, что ты делаешь в фильме, потом материализуется в жизни. Когда я писала сценарий «Требуется няня», герои были бесплотными существами,  просто литературными персонажами. Актёры вдохнули в них жизнь, наделили  душой. После просмотра фильма часто спрашивали про Иришку Шипову, которая сыграла Альку (тогда ей было 6 лет): «Как вы работали с девочкой? Вам не страшно было с ней вытворять такие ужасные вещи?» И т.п. Я отвечала, что в кино не как в жизни, и что на съёмочной площадке не страшно, там всё понарошку. Но было очень страшно оставлять её на могилках в финале, я не могла этим заканчивать фильм.
Прошло четыре года после выхода фильма и… у Иришки повторилось в жизни то, что было в фильме – её родители разошлись. Я чувствую свою вину за это, каким бы странным это ни показалось. Но я рада, что хотя бы изменила финал и не оставила её сидеть у могилок.
И ещё… «Требуется няня» — единственная картина, которая была снята  на чужой студии. В очередной раз в стране были выборы, менялась власть, из-за этого государственное финансирование  задержалось. Мы были вынуждены искать деньги на стороне. И мы их нашли, но фильм из-за этого не принадлежит нашей студии «Арсифильм».
Люди дали деньги в долг и за это вынули всю мою душу. Но это тоже был важный опыт.

Не учите режиссёра снимать!

Я хорошо усвоила  урок: нельзя работать в качестве  наёмного режиссёра. Ни за какие деньги меня на это сейчас не уговорить.
Попробую объяснить. Одна зрительница  посоветовала Шукшину переделать фильм.  Василий Макарович прокомментировал этот эпизод  в своих воспоминаниях (постараюсь по памяти передать саму  мысль, дословно не помню).
«Я же не советую хирургу: «Вот здесь отрежь.  И вообще, нужно было не сердце оперировать, а  желудок». Если бы я так советовал хирургу, то все бы подумали, что я сумасшедший. А в отношении кино, получается,  каждый специалист. Ведь  если зритель  идентифицирует себя с героем фильма (а это говорит о том, что режиссёр сделал всё правильно), то он, зритель, имеет право  судить и высказывать своё мнение. В его жизни, мол, был именно такой случай,  и поэтому он  «лучше знает». Лучше, чем сценарист и режиссёр. Он  в этом больше понимает. Но обижаться за это на зрителя нельзя, потому что кино – это массовое искусство».
Я тоже считаю, что профессия режиссёра не менее сложна, чем профессия хирурга. Знать и уметь нужно не меньше.
Сейчас  режиссёра пытаются сделать просто наёмным работником. И новоявленным продюсерам это почти удалось. Профессиональные кинопродюсеры есть, но их  по пальцам одной руки можно пересчитать.
В основном же это люди «с улицы» без кинематографического образования.
Чаще всего они занимались каким-то бизнесом, успешно занимались и… надоело. Стало скучно. «Чем бы заняться? А пойду-ка я в кино!» И пошли, пошли гурьбой, скопом. «Чем я хуже этих киношников?- рассуждают такие продюсеры. — Я лучше их знаю, как снимать кино. Будут делать, как я скажу. А я на сцену буду выходить, в Канны ездить, призы получать. А самое главное, огромную прибыль. Вон сколько в Голливуде получают. А будут выступать, будут учить, так  я им денег не дам. А ещё… ещё я их лишу авторского права».
Сейчас так и случилось. Режиссёры и сценаристы лишились авторских прав.

Порочный пример американских продюсеров

В 1999 году я и ещё десять молодых кинематографистов оказались в Голливуде, и, помимо прочего, нас там принимали  в режиссёрской гильдии. Так вот, американские коллеги посоветовали  беречь авторское право режиссёров в России (тогда, кстати, это право было у нас закреплено за режиссёрами и сценаристами законом). Нам рассказали, что режиссёры Америки это право потеряли, и теперь только пять режиссёров имеют право на собственный монтаж: Коппола, Спилберг, Кубрик (на тот момент ещё живой), Форман и ещё один (не помню кто). То есть, американский продюсер может отстранять режиссёра от монтажа, чёрно-белый фильм делать цветным, менять музыку в фильме (даже если это фильм Чарли Чаплина) и т.д. Также они рассказали, что незадолго до нас в Голливуд приезжала ещё одна группа российских  кинематографистов, но их принимали  не в режиссёрской гильдии, а в  продюсерской. И там их снабдили драконовскими контрактами,  которые они теперь будут внедрять на родине. «Будьте осторожны, не потеряйте авторское право!» — Говорили нам американцы. Но мы были молоды  (за плечами у каждого было по одному фильму), мы мало  понимали тогда в этом. Тогда не верилось, что описанные ужасы могут и у нас стать правдой.  
Прошло 10 лет, и мы потеряли  авторское право. Священная аббревиатура ВГИК стала для многих ругательным словом. Часто можно услышать от  новоявленных продюсеров: «Мы ВГИКов не заканчивали!!!»
Они, как нам и предсказывали, отстраняют режиссёров от монтажа, чёрно-белое кино делают цветным. Пошлятина, халтура захлестнули экраны. То ли ещё будет! Говорят, что рынок «всё расставит по своим местам». Посмотрим.

Каждый фильм – общее детище

Я не знаю российских продюсеров, которые делают хорошее «продюсерское» кино – под этим  я подразумеваю качественный кинематограф, а не раскрученные в прессе, дутые проекты.
Обычно к продюсеру приходит РЕЖИССЁР со своим проектом (с идеей, или уже со сценарием, со знанием того, какие актёры нужны ему в этом фильме). И  если он умный продюсер, то есть такой, который идёт за РЕЖИССЁРОМ, то фильм  получается. Тому есть много примеров. Наше хорошее кино и продолжает оставаться, в массе своей, РЕЖИССЁРСКИМ.
А сегодняшние продюсеры, в основном, — это посредники между инвесторами и творцом. И лишь немногие из них помогают  в производстве фильма. Чаще  мешают – лезут с советами, поправками, как правило, ненужными и глупыми.
Идеально, если они не пристают, но это редкость. Поэтому я беру деньги на свои проекты у государства. Не хочу зависеть от таких продюсеров.
Пусть этих денег мало, зато никто не может мне диктовать, кого снимать, как монтировать и т.п.
Но, тем не менее, продюсер в моей жизни появился. Это Рустам Ахадов (он же мой муж), у нас своя студия. Три последних фильма мы сделали вместе. Слава богу! Он первый узнает идею будущего фильма, даже не идею, а намёк на неё. Мы начинаем обсуждать её, а потом я пишу сцену, ещё одну… Он – первый читатель и критик. А потом, потом, потом… появляется первый вариант сценария. А потом второй, а иногда и десятый. Мы сразу же просчитываем, что реально будет снять, а что – нет, и сценарий переписывается с учётом  этого тоже.  Но мне не нужно убеждать Рустама в надобности дополнительных сцен или чего бы то ни было ещё нужного для фильма.  
Каждый фильм – наше общее детище. И делаем мы его вместе, начиная с возникновения идеи, заканчивая печатью первой копии.

Почитав детектив…

Самый распространённый вопрос, который задают журналисты: «Как к вам пришла эта идея?»  Конечно же, у возникновения каждой идеи есть своя предыстория.
Я прочитала книгу Леонида Словина «Полуночный детектив». Эта история о том, как один частный детектив получил задание следить за незнакомкой. Установив камеры в её квартире, он приступил к заданию. А дальше в этой квартире произошло убийство, потом какие-то банки, погони и т.п. Мне стало не интересно, и я подумала: «А вот если бы он перепутал квартиры и стал следить не за той женщиной, вот тогда…» И я стала писать сценарий.
К произведению Леонида Словина мой сценарий не имеет никакого отношения, потому что мне нужно было придумать всё – героев, среду, а самое главное развитие интриги.
Я тоже  сначала пошла по наипростейшему пути – одинокая женщина, пытается свести счёты с жизнью и т.п. Ну, а потом уже возник тот сценарий, по которому я сняла фильм.
Это была, наверное, самая сложная моя работа. Потому что легко смотреть уже то, что на экране. Сидит в машине детектив, смотрит в мониторчики и видит чью-то частную жизнь….
«Ничего нет интереснее, чем человеческие взаимоотношения», — говорил Герасимов нам на «мастерстве» – так называется предмет, самый главный предмет в институте, который ведут мастера – наши педагоги. Как правильно придумано это название – «мастерство»! И кто его придумал первым? Интересно…
Так вот. Ничего нет интереснее, чем человеческие взаимоотношения.
Может быть, поэтому я занимаюсь именно этим. Может быть, фраза, сказанная мастером, оказалась установкой на всю жизнь. А может быть, я повзрослела и сама поняла это? Не знаю.
Но фильм «Ничего личного» — именно о человеческих взаимоотношениях.

Заставить чувствовать и сопереживать

Ещё была одна сложная задача, которую я ставила перед собой. Зритель должен видеть и знать, конечно же, больше, чем детектив, ведь зритель подсматривает и за ним (за детективом) тоже. Но, тем не менее, зритель не должен знать намного больше, чем герой знает про себя. Т.е. я хотела, чтобы зритель оказался сам в роли этого детектива, причём я хотела, чтобы во время просмотра зритель САМ думал, а не я за него думала бы, чтобы он САМ понимал и делал выводы. Поэтому я старалась не раскрывать карты раньше времени и не подталкивать зрителя к решению той или иной проблемы.
Именно поэтому было принято решение делать фильм совсем без музыки.
Потому что музыка может задать то или иное настроение, музыка помогает зрителю понять внутреннее состояние героев, например (если очень примитивно): лирическая – значит любит, тревожная – чего-то боится, драматическая – страдает, а весёлая – значит всем должно быть весело.
Так вот, я не хотела помогать и предлагать заранее своё решение или мнение.
А это сложно, потому что нужно всё просчитывать. Не зря я этот фильм сравниваю с математическим уравнением.
Одна зрительница после просмотра сказала мне: «Какой же тяжёлый фильм. Как же я переживала. А вы мне даже не помогли. Хотя бы музыку поставили…»
Для меня это было высшей похвалой. То, о чём я сейчас пишу, вряд ли волнует зрителей и кинокритиков. Мне рассказывали, что некоторые кинокритики говорят: «Мы хотим видеть другую Ларису», «Лариса изменилась».
Я  всегда хотела ответить на это вопросом: «Изменилась по сравнению с чем? С каким фильмом? Что вы имеете в виду?»
Мне не интересно делать про то, что я уже знаю. Мне не интересно делать то, что я уже делала. Мне интересно то, чего я не знаю. Мне интересно то, что я не пробовала. Мне не интересно просто экранизировать. Мне даже не интересно просто рассказывать. Мне интересно делиться чувствами. Передавать чувства, которые испытываю я сама. Это очень сложно, но очень интересно. МНЕ интересно.
Ещё когда я снимала свой первый фильм, то поняла, что заставить зрителя сопереживать, чувствовать, испытывать эмоции – вот что самое сложное.
Рассказывать я уже умею. Мне интересно заставить зрителя чувствовать, сопереживать, даже если ничего необычного не происходит. Наверное, поэтому возник фильм «Сынок»…

Реальная история про девушку-таджичку

Прошло время, и наступил черед новой картины. Я как всегда мучилась – думала, что же я буду снимать? О чем еще? Про что? Для кого?
Идея пришла на недельных мастер-классах Рустама Ибрагимбекова. Я там принимала участие как мастер по режиссуре, Павел Финн – по драматургии, Володя Климов – по операторскому мастерству.
Как-то раз за чашечкой чая я рассказала Павлу Финну и Володе Климову  реальную историю про девушку-таджичку, которую привезли в Россию, обещали жениться, но вместо этого бросили на произвол судьбы.
Эта история разворачивалась на наших с Рустамом глазах — в нашем дачном поселке.
Всем понравилась эта история. И именно там произошел первый посыл для создания фильма.  
Мы с Пашей Финном принялись за работу.
Это мой первый опыт совместной работы со сценаристом. Мало того что мы почти каждую неделю встречались и придумывали историю, мы постоянно писали друг другу письма, в которых обсуждали тот или иной поворот сюжета.  Сначала наша героиня была «плакальщицей на похоронах» — есть такая профессия. Ближе к съемкам мы отказались от этой версии и вообще лишили нашу героиню профессии. Просто Майя из Таджикистана. Обычная девушка, каких много.
Я снова приехала снимать в Трубчевск Брянской области, где снимала «Сынка».
Во время съемок сценарий тоже менялся, и это очень усложняло работу съемочной группе. А к концу съемок сценарий поменялся значительно.
Реальная жизнь диктует свое. Место. Действие. Время.
Работа на этой картине шла невероятно сложно, потому что группа была интернациональная (Россия, Кыргызстан,Таджикистан, Узбекистан). Снимали мы про «Интернационал», поэтому каждый очень ревниво относился к проблеме, о которой мы говорили.
Но, слава Богу, фильм уже готов. Его посмотрели немногочисленные, но всё же зрители – России, Таджикистана, Киргизии, Белоруссии, Украины, Польши, Франции. И везде картину принимают тепло, но не однозначно.
С момента появления идеи до завершения производства фильма «Она» пройдет четыре года. Это много.  Я раньше снимала быстрее (Улыбка).

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА