У каждого из нас есть свой город под радугой

Эпоха застоя — понятие сложное и многогранное. Для кого-то — потерянные годы, время, когда вместо «развитого социализма» уже явственно проступили черты будущего кризиса и краха. Для других — время свершений и надежд. Или просто — благодатные годы, вспоминаемые теперь с ностальгией, когда «ничего не случалось», а жизнь была предсказуема вплоть до копейки на год вперёд. Исторической науке ни на уровне макроанализа, ни на уровне устной истории пока не удаётся поставить этому периоду окончательный диагноз. Читайте сразу две рецензии на книгу — вгляд двух читателей на произведение Андрея Шашкова.

И неслучайно Андрей Шашков именно это противоречивое понятие вынес в заглавие своей книги, включившей повесть и рассказы, повествующие в основном о жизни небольшого подмосковного города учёных (их теперь именуют наукоградами) — одного из тех оазисов научной мысли и передового производства, которые казались прообразами будущих Городов Солнца.

Внешне тексты Андрея Шашкова аполитичны — он не осуждает и не превозносит ни «развитого социализма», ни последовавшей «перестройки», ни бандитского либерализма 90-х. Нет осуждения и радости от ввода войск в Афганистан, нет анализа геронтологического правления… Нет даже очевидного — анекдотов про Брежнева!

Перед нами — обычная вроде бы жизнь, на фоне которой взрослеют главные герои — молодые ребята и девчата, постигающие азы мудрости в школе, в общении друг с другом, в первых опытах любви. Они — весёлые и грустные, умные и поглупее… В чём-то истории про них напоминают старые добрые фильмы про советских школьников — то здесь то там мелькают знакомые по «Доживём до понедельника», «Приключениям Электроника» лица. Воссоздать школьный мир тех времён в деталях — было, похоже, одной из центральных задач автора. Школьный — в широком смысле, не ограничивающийся стенами учебного заведения.

Вслед за школьным предстаёт мир институтский, и тут тоже автор проводит своих героев не только через учебные аудитории, но и через летние лагеря, спортивные секции, военные сборы. Вокруг жизни школьной и институтской развивается своя жизнь — люди рождаются, женятся, умирают, достигают чего-то или делают промахи или просто стоят после трудового дня в очереди за пивом.

В то время возвращают и названия произведений — словно взятые из книг для пионерского и комсомольского юношества — «Город под радугой», «В ожидании чуда», «Настоящий грибник», «Знания — сила»… Только наполнение несколько иное — текст изобилует такими приметами, о которых в советское время писать было не принято. Такова, например, забытая или вовсе незнакомая читателю «ломка» за театральными билетами.

И всё же, при всей своей историчности, рассказы Андрея Шашкова — именно рассказы, а не антропологические очерки. На первом месте здесь — сюжет, история из жизни, несущая в себе интригу и смысл, приподнимающий рассказанное над повседневностью, требующий остановиться и задуматься. Тут есть чувства, размышления о вечных вопросах, попытки героев понять себя, найти дорогу в жизни, стать настоящими людьми. Автор и тут (как и в своей аполитичности) избегает оценок извне — с высоты сегодняшнего дня. Он пишет «из тогда», пытаясь решить силами своих героев сложные жизненные уравнения в тех, 30-40-летней давности, духовных и ментальных координатах. Да и сами эти уравнения — из тех времён, сейчас некоторые из них кажутся несущественными.

В этом художественном погружении в прошлое, отказе от каких-либо оценок автор оказывается в высшей степени научен — как были научны те летописцы, бытописатели и антропологи, которые фиксировали наблюдаемую жизнь, стараясь максимально выхолостить из своих описаний всё то, что могло быть навеяно их собственным культурным багажом и препятствовало беспристрастному научному взгляду.

Автор пишет о времени и героях, хорошо ему знакомых — он их ровесник. Тем удивительнее, что эти рассказы и повесть были опубликованы не двадцать лет назад, а только сейчас, выдержав суровую историческую дистанцию. Местами Андрей Шашков даёт почувствовать это расстояние, отделяющее время описываемое от сегодняшнего. Таков эпилог «Города под радугой», где чувствуется горечь: Светлоград уже мало похож на Город Солнца, ожидаемое радужное «завтра» на поверку оказалось совсем не радужным, ориентиры сместились, знания, наука, открытия, которыми грезили герои, оказались мало кому нужны, как и их образование, мечты, идеи. Впрочем, и тут нет окончательных оценок и итогов времени — автор, то есть рассказчик, говорит об итогах своих героев. И пусть читатель сам судит историю, текущую за окном, и сам решает, насколько застойные времена были застойными! Пусть сам сравнит то, что чувствует сейчас, глядя вокруг, с тем ощущением роста и разворачивающейся жизни, верой в будущее, которыми пронизана книга!

И каков бы ни был вердикт учёных и читателей — для героев Андрея Шашкова и стоящего за ними образа рассказчика он известен и заключён уже в первых строках книги: «У каждого из нас есть свой город под радугой. И всё самое главное, что происходит с нами, происходит именно в нём».

Обращает на себя внимание стилистика произведений. Здесь читатель найдёт и лирическую прозу, и сказовость, и эксперименты с ритмом и звукописью, и ту эпическую неторопливость, которая была присуща русским и хорошим советским мастерам больших форм. И которая так подходит для мудрого взгляда на время и понимания его глубинной сути — как житейской, так и глобальной, исторической.

Артём КАРАТЕЕВ

Андрей Шашков

Да и песня без «ё» не поётся, да и Волга без «ё» не течёт!

 Рецензия на книгу Андрея Шашкова «Эпоха застоя»

 Лет десять назад мне посчастливилось прочитать рассказ Андрея Шашкова «Па-де-де», и вот, наконец, в издательстве «Золотое сечение» вышла в свет «Эпоха застоя» – книга этого интересного автора. Хочу поделиться своими впечатлениями о ней.

Книга состоит из трёх частей: повести «Город под радугой», цикла рассказов «Эпоха застоя» и ещё одного отдельного рассказа «А на нейтральной полосе». Не все произведения напрямую относятся к означенной эпохе, особенно последнее, но, безусловно, все связаны с ней – через судьбы и характеры героев, вышедших из тех самых времён и сохранивших в себе ту самую, неповторимую и незабываемую атмосферу.

Эпиграф – «Что это было?.. Молодость?.. Весна?.. Стечение случайных обстоятельств?..», – данный автором к одному из рассказов («Колотушка для отпугивания волков»), вполне подходит и ко всем остальным произведениям. А коли речь идёт о молодости и весне, то, надо полагать, никакому действительному застою здесь места просто нет и быть не может. Или всё-таки может? Недаром в эпиграфе столько знаков вопроса… Вот и обложка книги намекает на некий контраст ожидаемого и реального: дождливый, мрачный чёрно-белый день (а сзади – так совсем ночь) и ярко-красное, всему наперекор, название. Так же и с содержанием: автор точно нарочно допускает на страницы подобные контрасты – и, умело маневрируя меж ними, предоставляет самому читателю возможность разобраться в сути, в соответствии с его собственным миропониманием и вкусом.

Теперь – непосредственно к текстам. Проза Андрея Шашкова, по крайней мере, собранная в этой книге, особая, настроенческая, и, вполне вероятно, любителям острых сюжетных построений она покажется скучной; однако в ней есть иные достоинства. Обращает на себя внимание отношение автора к деталям или, так сказать, художественным подробностям: будь то описание природы, вещного мира, человеческих взаимоотношений. Очарования мгновениями жизни в текстах Андрея Шашкова всегда точны и выразительны. А ещё поражает душевная чистота и этическая опрятность автора (даже при наличии возрастных ограничений «18+») – то, чего так не хватает подавляющему большинству современных писателей.

Книга хорошо издана, её приятно взять в руки. Приятен глазу и выбранный шрифт, а также то, как свёрстан текст (имею в виду и качество самой вёрстки, и число строк на странице – их 44, как бывало в прежние добрые времена).

 Повесть «Город под радугой». Несмотря на простоту текста (автора отличает умение выражаться ясным, доступным языком), эта вещь совсем не простая, это некий символизм в прозе. Косвенно это подтверждается и в эпилоге, там, где идёт речь о судьбе главного героя, ставшего писателем и тоже выпустившего некую повесть, символическую, по мнению друзей. Более того, автор даёт здесь ключ к прочтению, намекая, что в повести описаны события, которые вполне могли бы быть соотнесены с реальными событиями двух последних десятилетий ХХ века. Попробую предположить… «Светлоград» (как город мечты) – и надежды граждан на скорые перемены в стране, желанные в начале 80-х, «Тотализатор апрельского розыгрыша» – и так называемые «апрельские тезисы» 1985 года, «Ломка» – и перестройка с последующими разрушительными реформами, «Прощание» (вероятно, в связи с уже накопившимися разочарованиями) – и 1993 год с расстрелом Верховного Совета… Наконец, «Возвращение», которое рано или поздно должно было наступить – и начало реального возрождения России…

Итак, символизм. Однако, он какой-то необычный, совмещающий в себе, казалось бы, не вполне совместимое. С одной стороны, достаточно взгляда на структуру произведения – и вольно или невольно вспоминается геометрически выверенное повествование романа «Петербург» Андрея Белого. В «Городе под радугой» тоже есть некий заданный порядок: части повести выстроены в соответствии с числами Фибоначчи; но каждое следующее из них, хотя и поддаётся математическому вычислению, всё же отстоит от предыдущего на интервал, заметно отличающийся от ожидаемого, привычного, последовательного, – и потому, наверное, порой не сразу удаётся разглядеть взаимосвязь этих частей – в особенности сквозь мистику чисел, метаморфозы со временем и якобы кроящимися за всем этим вечными, неразгаданными никем тайнами человечества. С другой стороны, повествование изобилует художественными описаниями, авторскими откровениями и какой-то даже исповедальностью, что сближает этот текст с ранними произведениями Василия Белова и Валентина Распутина. Описания дождя и горной речки в финальной части повести настолько удачны, что хоть в хрестоматии их включай! Получаются у автора и описания быта. Так, вызывает неподдельный интерес утварь студенческой кухни – кастрюли, сковороды, чайники, – каждая вещь отличается своим характером, повторяющим характер владельца или даже влияющим на него. Нигде в литературе так, как здесь, не описана ломка за театральными билетами (явление 70–80-х годов).

 «Эпоха застоя» – цикл очень разных по стилистике текстов, охватывающих детство, юность и взрослые годы героев, в основном жителей тех самых «городов под радугой». Полагаю, что круг поклонников у каждого из текстов будет всегда свой, и мнения читателей окажутся полярными. Но, похоже, именно этого и добивался автор, размещая, к примеру, рядом лирический новогодний рассказ-сказку «Па-де-де» и достаточно жёсткий, состоящий из рубленых фрагментов «Рваный бег». А вот в рассказе «И летели в воздух медяки» автор вообще помимо лирики, заключённой в прозе (что характерно для многих его произведений), прямо допускает в текст стихотворные строки – и таким способом, сбивками с прозы на стихи и обратно, передаёт состояние своего героя.

Замечателен монолог Михайло из «Па-де-де» о достоинствах «основополагающей» буквы «ё» (без которой… «Да и песня без „ё“ не поётся, да и Волга без „ё“ не течёт!»). Мотивами любовной бунинской прозы пропитаны рассказы «Оксана» и «А свадьба пела и плясала». А разве ничего не напоминает вам «И что за жизнь на даче без колодца? Всё-таки не петух на коньке кровли, не резные наличники на окнах, не пугало в огороде…» (рассказ «Лучше нет красоты») или, например, «Чернушки бочкового засола – исключительная вещь под водочку!» («Настоящий грибник»)?.. Разве не напоминает это гоголевское «Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая!» или «Редкая птица долетит до середины Днепра!»?!

 Особняком в книге стоит рассказ «А на нейтральной полосе». В нём автор пошёл на некий эксперимент, совместив путевые заметки с лирической прозой, – результат получился заслуживающим внимания.

 Такие вот впечатления остались у меня от «Эпохи застоя», довольно яркие.

 Юрий ОРЛОВ