Александр Иличевский: «Я убеждён, что никакого второго тома «Мёртвых душ» не существовало»

По признанию литературоведов, Иличевский — один из самых ярких и сложных современных авторов. Он выдающийся прозаик, о чём свидетельствуют премии «Русский Букер» и «Большая книга», и сильный учёный-физик. Человек, бесконечно преданный литературе, в жизни он не слишком многословен. Тем интереснее познакомиться с ним поближе…

— Александр, насколько известно, вы физик-теоретик? Помогает ли ваше образование вашей литературной работе?
— Оно расширяет кругозор. Это важно, это позволяет выбрать более удобную, плодотворную точку наблюдения и умозаключения.
— Но как всё-таки вы «ушли» в литературу? Были ли предпосылки с детства, юности? Возможно, кто-то из родителей — творческий человек? Любили ли книги в вашей семье?
— Семья, и я вместе с ней, только и делала, что читала. Родители собирали библиотеку, и книга была источником как знания, так и развлечения. У отца была своя отдельная техническая библиотека, ею я тоже со временем стал пользоваться. Мама хранила особенно ценные издания в отдельном шкафу, ключ от которого выдавался мне в качестве поощрения. Особенно меня в нём привлекала «История искусств» и собрание Сервантеса.
— Ваш первый успешный литературный опыт — когда он состоялся? Стал ли судьбоносным писательский дебют?
— Думаю, это произошло, когда в 2005 году мой рассказ «Воробей» был опубликован в «Новом мире». Он получил и премию журнала, и премию им. Юрия Казакова одновременно. Именно с этого момента всё более или менее пошло в гору.
— Является ли официальная награда исчерпывающим признанием? И что, помимо премий, для вас действительно важно как для литератора?        
— Нет, есть множество примеров писателей как «одной книги», так и «одной премии». Кроме премий, существуют ещё и книги. Они важней всего.

Кроме премий, существуют ещё и книги. Они важней всего

— Как и через какие этапы прошла ваша писательская эволюция?
— Ничего особенного. Как у всех. Детство, отрочество, юность.
— Какие из сегодняшних русских и иноязычных писателей кажутся вам наиболее значительными? Кто из них, по-вашему, «тянет» на классика?
— Кутзее, Рушди, Уолкотт, Искандер, Найпол, их много. Но всё больше англоязычные. Вот Чеслав Милош уже умер, иначе я его тоже призвал бы в этот список. Но он уже член этого клуба навеки.
— Влияет ли на вас кто-нибудь / что-нибудь из современной литературы? В частности, интересна ли вам современная израильская литература — вы ведь, насколько я знаю, живёте сейчас в Израиле — и читаете ли вы её в подлиннике?
— Да, читаю внимательно, но не на иврите. Из современной литературы — ярчайшее впечатление на меня произвело творчество Алисы Бяльской — её роман «Лёгкая корона», будучи переведён с русского, вызвал настоящий переполох в израильской литературе, и справедливо.
— Есть ли у вас, говоря школьным языком, «любимый автор»?  
— Платонов, Бабель, Шаламов, Бродский и ещё целая библиотека.
— Каких книг, по-вашему, недостаёт сегодняшней литературе — какую (или какие) следовало бы написать?
— Нужен, что ли, Шаламов о современности. И побольше смеха в то же самое время. Как это ни трудно. Я давно не читал ничего смешного о нынешнем времени, смех в нём пока не возможен. Это не правильно и говорит о тяжёлой форме упадка.
— Все ли рукописи «не горят»?
— Рукописи и горят, и пребывают в безвестности, и остаются не написанными. Скажем, я убеждён, что никакого второго тома «Мёртвых душ» не существовало. Он был сожжён лишь в метафорическом смысле, дабы уклониться от необходимости его обнародования. Из хороших не слишком известных книг — это «Территория» Олега Куваева и «Самодержец пустыни» Леонида Юзефовича.

Рукописи и горят, и пребывают в безвестности, и остаются не написанными

— Что из написанного вами до сих пор вы считаете самым важным?
— Сборник рассказов «Пловец», квадрига «Солдаты Апшеронского полка» и «Справа налево», сборник короткой прозы, выходящий в этом году в АСТ.
— Если можно, а как сегодня живётся русскому писателю в Израиле? Что даёт средства для достойной жизни?
— Я люблю Израиль, а с любовью можно жить где угодно, хоть на Луне. Зарабатываю последние годы написанием сценариев и публикациями в прессе.
 — Над чем вы сейчас работаете? И когда можно будет почитать вашу следующую книгу?
— Я уже говорил, что вот-вот выйдет сборник «Справа налево». А большой роман новый должен дописать до конца года.
— Должен ли писатель (поэт), вообще богемный человек, иметь гражданскую позицию? И что бы вы хотели пожелать родине в такое нелёгкое для неё время?

Поэт был «и мал и мерзок — не так, как вы — иначе», гадок, но по-особенному, не так, как те, кто его читал, восхвалял, проклинал. В нынешнюю эпоху тотальной медийности, основанной на воцарившейся прозрачности мира благодаря мощности горизонтальных связей, эта максима если не отменяется, то требует обновления

— Когда-то легко было пренебречь личностью, например, поэта — в сравнении с тем, что он делает. Это было даже таким непременным условием восприятия. Поэт был «и мал и мерзок — не так, как вы — иначе», гадок, но по-особенному, не так, как те, кто его читал, восхвалял, проклинал. В нынешнюю эпоху тотальной медийности, основанной на воцарившейся прозрачности мира благодаря мощности горизонтальных связей, эта максима если не отменяется, то требует обновления. Качества личности всё больше вмешиваются в производимый ею смысл. Началось это всерьёз, кажется, с Эзры Паунда. Теперь этот «синдром Паунда» почти совсем уже переместился из области недоразумения в область общезначимости.
А родине я желаю разума и милосердия.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА