Игорь Дудинский: «Я навсегда останусь верным другом Жени Васильевой — даже если она в один прекрасный день вдруг попросит меня больше её не беспокоить»

Сегодня гостем нашего литературного портала снова стал Игорь Дудинский, известный московский журналист, писатель, литературовед и настоящий рыцарь культуры. О своей работе с Евгенией Васильевой, о сегодняшней ситуации в литературе и о многом другом — он рассказал нам в этом интервью

— Вы долгое время оказывали профессиональную поддержку Евгении Васильевой — можно сказать, были её «рупором», связью с миром. Как бы вы прокомментировали вынесенный ей приговор? Насколько он справедлив? И за что, собственно, сейчас расплачивается Евгения?
— Моё участие в творческой судьбе Евгении сильно преувеличено. Так случилось, что у нас оказались общие знакомые. Однажды они привели меня к ней в гости. Она дала почитать свои стихи. Стены её квартиры были сплошь завешаны её картинами. То, что она делает, мне пришлось по душе. К тому же Женя сразу покорила меня своей доброжелательностью, энергией, харизмой. В ней присутствовало то, что я называю «божественным началом». Она смотрела на мир с некой духовной высоты, видела то, что скрыто от глаз большинства людей. Мы подружились. Поскольку её ограничили в перемещениях, я стал по мере возможностей помогать ей в издательских и выставочных делах. Причём моя помощь была чисто технической — что-то куда-то отвезти, привезти. Я к тому, что, будучи сильной личностью и вполне сформировавшимся автором, она не нуждалась ни в чьих советах. Как считала нужным, так и творила. Что чувствовала, то и воплощала. За что ни бралась — во всём проявлялась её яркая индивидуальность и собственный, индивидуальный взгляд на реальность. Конечно, с точки зрения академической традиции, к её произведениям можно было придраться. Но в них было главное. Её стихи и картины представляли собой что-то вроде аккумулятора, в котором сконцентрировалась энергия необычайной мощи и красоты. А что ещё требуется от искусства?
Судебный процесс над Евгенией с самого начала был задуман как политический спектакль, призванный напомнить не в меру ретивым реформаторам-энтузиастам, что Россия — страна специфическая. Как сказал Салтыков-Щедрин, во всех странах железные дороги служат для передвижения, а у нас сверх того и для воровства. И так во всех сферах — включая армию. И тех, кто всерьёз берётся искоренить коррупцию, сурово наказывают. В чём предыстория процесса над сотрудниками Оборонсервиса? Перед министром обороны руководство страны поставило задачу — сделать так, чтобы армейское командование занималось не личным бизнесом, а исключительно боевой подготовкой. Для начала нужно было лишить генералитет непрофильных активов — то есть коммерческой недвижимости, которую все, кому не лень, сдавали в аренду. Министр охотно взялся за дело, отстранив от кормушки немало высокопоставленных любителей поживиться за счёт государства.  Нетрудно представить, что тут началось. На несчастного обрушилась вся мощь пропагандистской машины. В результате он из решительного реформатора превратился в мальчика для битья. Против него завели уголовное дело. Обычная для современной России ситуация. Борцов с воровством обвинили в воровстве — чтобы другим было неповадно. К счастью, он попал под амнистию. Тогда решили отыграться на его помощнице. Поскольку обвинить её было не в чем (Евгения всё делала строго по закону), за дело взялись СМИ (разумеется, по заказу сверху). Журналисты ведущих изданий, забыв о презумпции невиновности, ещё до суда, сразу после ареста поспешили объявить её воровкой и стали публиковать откровенные небылицы о якобы украденных миллиардах, несметных богатствах, тринадцатикомнатной квартире, изъятых при обыске тоннах золота и каких-то картинах, украденных из Министерства обороны. По ходу процесса все обвинения отпали — и даже прокуроры были вынуждены просить условный срок (как известно, оправдательных приговоров у нас не выносят). Тем не менее общественное мнение было сформировано, градус народного негодования зашкаливал — и Евгению всё-таки «закрыли». Особенно постарались журналисты. На каждом заседании присутствовали представители СМИ. На их глазах рушилось одно обвинение за другим, но все молчали, продолжая повторять одни и те же мифы про якобы украденные миллиарды.    
— Её литературная попытка — она вообще имела смысл? Есть информация, что её книгу не хотят пускать в продажу. Мотив — якобы отсутствие литературной ценности. Но вы же с ней работали, читали, знаете. Что такое её поэзия? Крик души загнанного в угол человека? Или действительно проявление до поры скрытого таланта?
— Меня возмущает, когда творчество Евгении называют пиаром. Якобы она, публикуя стихи и выставляя картины, пыталась ввести общественность в заблуждение, чтобы предстать не закоренелой преступницей, а деятелем искусств. Начать с того, что первый поэтический сборник Женя издала за несколько лет до того, как начала работать в Минобороны. Картины она тоже писала всю жизнь. В студенческие годы даже училась в школе-студии известного питерского живописца. Просто каждому овощу своё время. Когда она работала юристом, у неё не оставалось времени на искусство. Но как только оказалась под домашним арестом, время появилось. Причём Евгения вернулась к поэзии, музыке и живописи легко, органично и с удовольствием — она не рассматривала искусство как некое лекарство от депрессии. Напротив — она была счастлива вернуться к любимому занятию и продолжить в нём совершенствоваться. Евгения — человек известный, поэтому не удивительно, что к её творчеству тут же проявили интерес издатели и галеристы. Вышел сборник, состоялось несколько выставок. Конечно, не обошлось без интриг со стороны влиятельных недоброжелателей. Сборник отказались брать на продажу магазины. Но к таким мелочам и Женя, и её друзья относились с иронией. Главное, что во время домашнего ареста она не скорбела, не раскаивалась, не посыпала голову пеплом (как хотелось бы её врагам), а жила насыщенной творческой жизнью и чувствовала себя состоявшимся художником. Что ещё надо для счастья.
Теперь о Жениной поэзии. Знаете, в современную эпоху, когда все так называемые «объективные» критерии мастерства утратили актуальность, на первый план выходит понятие ИНТЕРЕСНОСТИ, а следовательно и ЦЕННОСТИ того, что делает тот или иной автор. Лично мне творчество Евгении — безумно интересно. А что интересно, то и ценно — пусть даже на индивидуальном уровне. Я лично могу назвать несколько десятков человек, которые тоже нашли в её поэзии (и живописи — а оба жанра у Жени неотделимы друг от друга, одно органично перерастает в другое) некую изюминку, которая делает творчество Жени интересным и ценным для них. Впрочем, счёт любителей Жениного творчества идёт не на десятки, а на сотни. Много ли найдётся современных поэтов, у которых были бы сотни поклонников? Меня давно восхищает способность Жени чувствовать именно СВОЮ аудиторию, находить её и апеллировать именно к ней. Поймите, я не высоколобый сноб, читающий тексты сквозь аристократический лорнет. Я живой современный человек, который старается держать руку на пульсе эпохи. Поэтому для меня в творчестве главное — способность художника быть искренним, а значит — убедительным. А искренности и умения зацепить читателя за живое — у Жени хоть отбавляй.
— Намерена ли Евгения писать и дальше? Собирается ли издавать биографическую книгу? Будете ли вы и дальше её поддерживать?
— Первое. Да, да, да и ещё раз да. Поэт — он и в неволе поэт. Второе. Для любого участника эпохальных событий было бы непростительной оплошностью не написать книгу о пережитом. Третье. Я навсегда останусь верным другом Жени Васильевой — даже если она в один прекрасный день вдруг попросит меня больше её не беспокоить. Она слишком масштабная личность, чтобы вот так просто взять и вычеркнуть её из жизни.
— Как видный деятель культуры — осветите, пожалуйста, сегодняшнюю обстановку в пишуще-читающей жизни. Какие литературные события, возможно, прошли незамеченными? Какие хорошие книги вышли? Кто из крепких авторов «родился»? Кто ушёл?
— У меня нет сомнений в том, что ситуация в пишуще-читающей тусовке резко, буквально на глазах  радикализируется. В качестве критерия ценности на первый план выходит не уровень литературного мастерства, а идейно-политическая принадлежность автора к «своим» или «чужим».
Меня не покидает ощущение дежавю. Я как будто вернулся в самое начало 1960-х годов, когда в 14 лет с головой окунулся в тогдашний московский андеграунд — настоящую интеллектуальную элиту. К тому времени я знал (в том числе и лично) многих официальных шестидесятников — классиков хрущёвской оттепели. От некоторых был без ума. И вот однажды, в самом начале моего знакомства с гениями андеграунда, я, выпивая в компании выдающихся нонконформистов, чьи имена сегодня на слуху у каждого эрудита, невзначай процитировал какие-то строки Андрея Вознесенского, которые я искренне считал гениальными. Боже, что тут началось! Я реально пожалел, что родился на свет. Меня попросили немедленно покинуть помещение. Мол, если я читаю тех, кого печатают в официальных издательствах, то я — как минимум идейный комсомолец, а как максимум — агент КГБ. К счастью, в тот раз за меня заступился мой старший наставник, который меня и привёл в компанию. Он был большим авторитетом среди непризнанных «инакопишущих». Тогда я получил урок на всю оставшуюся жизнь, поняв, что культура — особенно в периоды острого противостояния носителей противоположных взглядов — прежде всего арена борьбы между своими и чужими, а потом уже всё остальное. И тебе простят, если ты что-то делаешь плохо, но ты — свой, и не простят, если ты что-то делаешь гениально, но ты — чужой.
Я к тому, что сегодня всё повторяется один к одному. Характерный пример. «Обитель» Захара Прилепина. Сейчас книги мало кто читает — элементарно нет времени. Тем не менее у всех «участников процесса» есть чётко сформировавшееся мнение о том, какие книги хорошие, а какие плохие. Я восхищаюсь Захаром, он — мой единомышленник, мы иногда с ним пересекаемся по жизни, пропускаем по рюмке. Естественно, я купил его роман, поставил на полку. И всем, кто интересуется моим мнением, я говорю, что книга гениальная, и её во что бы то ни стало надо обязательно прочитать. С другой стороны, если мне скажут, что вышла чья-то книга, но она русофобская, то какой бы гениальной она ни была, я её читать ни за что не стану. И так поступают все вокруг. Зато кровавые сражения в социальных сетях создают видимость культурного процесса.
— Какую книгу из недавно вышедших вы бы назвали эпохальной? Есть ли у нас сегодня Роман века?
— Мне кажется, что великая литература не может появиться в меркантильную эпоху, когда потенциальные читатели полностью зомбированы одной мыслью — где бы достать денег. В современном обществе полностью отсутствует потребность в поэтах, которые больше, чем поэты. Жизнь упрощается и схематизируется. Посмотрите вокруг. Чем живёт народ — и в том числе интеллектуальная элита? Главная забота — нужно слетать отдохнуть в приличное место. Желательно четыре раза в год на неделю. Если не получится, то два раза. На худой конец один. Чтобы отдохнуть — надо достать денег. В результате жизнь превращается в сплошное, беспросветное добывание денег на отдых. Чем не форма рабства? Причём разницы между высокооплачиваемыми и низкооплачиваемыми рабами нет. А какая может быть культура у рабов? Конечно, рабы-интеллектуалы стараются надувать щёки и делать вид, что они создают культуру. На самом деле вокруг — сплошная имитация культурной деятельности, которая ничего не даёт ни уму, ни сердцу, зато позволяет креативному классу чувствовать себя «при деле».
Когда в России был последний реальный культурный всплеск? При советской власти. Почему? Да потому что не было такой адской власти денег. Люди были социально защищены. Можно было вполне комфортно жить на зарплату сторожа (сутки — трое) и в свободное время не спеша писать книги или картины. Плюс отсутствие соблазнов в виде поездок на заграничные курорты.
— Над чем сейчас сами работаете? Что пишете, редактируете, ведёте?
— Пишу только те тексты, за которые платят. В основном пресс-релизы и статьи для каталогов. Я крайне низко оцениваю интеллектуальный и эстетический потенциал современной культурной элиты, поэтому не вижу смысла готовить для неё изысканные блюда — всё равно не оценят. Если же возникает острое желание высказаться — всегда можно обратиться к услугам фейсбука.
— Несколько лет назад вы участвовали в создании и блестящей ежедневной газеты «Московский корреспондент», о которой, к счастью, и сегодня люди не забыли. Хотели бы вы начать ещё один проект? Решились бы?
— Во-первых, время печатных изданий безвозвратно прошло. На фоне интернета и телевидения газета уже не воспринимается как серьёзный носитель информации. Чтобы достучаться до коллективного бессознательного, к обществу сегодня надо обращаться с помощью более масштабных и действенных средств пропаганды. А на них нужны такие большие деньги, которые ни один миллионер без благословения власти не даст. А власть себе не враг. Во-вторых, острые, боевые, по-настоящему популярные средства массовой информации появляются только тогда, когда в обществе возникает потребность что-то изменить. Чтобы, не дай Бог, не произошло такой нештатной ситуации, когда люди вдруг начали бы просыпаться, захотели найти подтверждение своим мыслям, почувствовать, что в своём желании перемен они не одиноки, существует всевидящее око, которое держит ситуацию под контролем. Сегодня общество находится в анабиозе, а для особо буйных на будёновках предусмотрены дырочки, сквозь которые, когда начинает кипеть их возмущённый разум, выходит пар. В-третьих, в сложившейся ситуации тотального контроля я не верю в возможности даже сравнительно большой группы единомышленников что-то изменить. Если какое-то брожение и начнётся, то его побудительный импульс нужно будет искать не в материальном мире.  

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА