Андрей Демченко: «Россия имеет право идти в авангарде мировой литературы!»

Андрей Демченко — личность с богатой творческой судьбой. Он известен россиянам в первую очередь как актёр, на счету которого много блестящих ролей в сегодняшних сериалах. Кроме того, он замечательный певец и, в том числе, исполнитель песен на собственные стихи! Однако никак нельзя оставить «за кулисами» тот факт, что Демченко ещё и талантливый писатель, автор любимых в народе остросюжетных романов.
— Певец, актёр, поэт, писатель и художник — так обычно представляют Андрея Демченко во всех доступных источниках. Но, Андрей Николаевич, почему в главном справочнике, в Википедии, не указана ещё одна важная деталь — то, что вы крепкий и известный журналист?
— Наверное, потому, что я сам никогда не представляюсь журналистом. Прежде всего потому, что не являюсь им аж с 2005 года. Вообще, — боюсь вас разочаровать, но в  журналистике я оказался случайно. Я с детства мечтал стать оперным певцом, но не попал в консерваторию, завалился на третьем туре. Забрали в армию, там я был солистом большого и профессионального солдатского ансамбля песни и пляски. После армии звали в ГИТИС, но я очень устал от концертов. Как представил себе, что надо учиться вокалу ещё пять лет, а потом опять концерты… Пришёл в ужас. Мать сказала: мол, иди, сынок, на факультет журналистики, пишешь ты хорошо. Я тогда писал рассказы, стихи… Ну, я и пошёл. Известным журналистом я вообще-то не стал… Да, карьеру в журналистике сделал неплохую, был и заместителем главного редактора, и главным редактором в разных СМИ — от видеостудии до газет. Но по сути своей — журналистом я не был никогда. Скажу честно — мне всегда хотелось быть по другую сторону микрофона. Не брать интервью, а самому давать их.
— Я вижу, эта мечта исполнилась.  У вас берут интервью журналисты известных газет, вас приглашают на телевизионные ток-шоу. Но, как я понимаю, больше в качестве певца и актёра. Нас же сегодня  интересует ваша литературная ипостась. Пожалуйста, расскажите, какое место в вашей профессиональной иерархии занимают писательство и поэзия?
— Очень важное место. Вообще — сам я себя считаю в первую очередь поэтом. Потом уже — писателем. И всеми остальными, так сказать. Но вы же понимаете — к сожалению, сегодня и прозу издать невероятно трудно, она востребована очень мало, а поэзия вообще находится в глубочайшем загоне. Сегодня дошло до того, что мне уже предлагают издать мои романы за мои же деньги. Это я считаю полнейшим безобразием и просто извращением.  Это же всё равно, как если бы я платил продюсерам и режиссёрам деньги за то, что меня в кино снимают или концертным залам — за то, что я у них пою! Я ещё понимаю — поэзия. Она уже в девяностые не была нужна издательствам,  гонорары за неё получить было невозможно, и я в 1999 году издал сборник стихотворений —  за свои деньги. Тиражом в 300 экземпляров. У меня на даче до сих пор  лежат  эти сборники — штук 50, наверное. Остальные раздал друзьям и знакомым. Но издавать за свои деньги романы!? Романы — не стихи, это штука массовая, там тиражи не в 300 экземпляров нужны.  В десятки, а лучше, сотни тысяч! И мне самому это всё оплачивать? Издатели, предлагающие авторам такое, — по-моему, совершенно потеряли чувство реальности. Это мягко говоря… А я устроен таким образом, что, пока написанные мною романы не вышли из печати, я новые писать просто не могу. Вдохновения нет… Или, как сейчас модно говорить, драйва.
— Ваша первая книга — «Год оборотня» — датирована 1999 годом. С тех пор сколько ещё романов вышло?
— Всего у меня вышло шесть романов, все в издательстве АСТ. Но в конце прошлого века, — довольно мрачно звучит, не правда ли?  И в начале нынешнего. Это серия романов с одними и теми же главными героями, но разными историями. Вместо Холмса и Ватсона у меня фигурировали частный детектив Павел Воронов и следователь с Петровки Евгений Дугин. Потом я написал ещё три романа с этими же персонажами, но АСТ потеряло к ним интерес. Мне сказали, что настала эра так называемых женских романов, и предложили… Вы себе не представляете, что. Начать писать эти самые женские романы! Причём не своей фамилией, а под псевдонимом. Назваться женским именем и стилизовать мою прозу соответствующим образом. Меня это возмутило до предела. Во-первых, псевдонимы я брал только в журналистике, когда поднимал щекотливые или даже опасные темы, а романы и стихи всегда писал под своим именем, это для меня вопрос принципиальный.  А во-вторых, я женские романы литературой считать — ну, извините, никак не могу. «Полная грудь Джоан вздымалась, полураскрытые губы трепетали в ожидании поцелуя… Она не сводила горящего взора с Майкла, который, будучи опытным ловеласом, не спешил, пуская кольца ароматного дыма и иногда бросая на Джоан загадочные взгляды…» Писать подобный бред, да ещё и озаглавить его «Пылающее сердце на песке» или «Муки ревности в гареме»!? Да ни за какие деньги! В общем, три романа из детективной серии до сих пор так и не вышли. Правда, по мотивам всех девяти романов снят сериал «Двое с пистолетами», который недавно показали по НТВ. Но там, к сожалению, от моих романов остались только имена главных героев. Хорошо ещё, что в титрах указано моё имя… А потом, уже в течение последних нескольких лет, я написал ещё четыре романа, уже не имеющие отношения к той детективной серии. Это криминальная мелодрама, историко-приключенческий роман, шпионский роман и мениппея, или мениппова сатира. Многие сейчас не знают, что это за жанр. В таком произведении сказка тесно переплетается с реальностью, при этом материал подаётся с иронией, порой и горькой. Есть в мениппее что-то от театра абсурда. Классический пример мениппеи — «Мастер и Маргарита», а в более позднее советское время — «Альтист Данилов» Владимира Орлова.  Герой моей мениппеи — джинн, причём тот самый, который приходил к Аладдину. Он появился в современной Москве. Книга получилась безумно смешная, это я гарантирую.
— Заинтриговали! Когда же мы прочитаем  её? И другие новые романы?
— Вопрос не ко мне, а к издателям. Когда, наконец, к ним вернётся рассудок и они вспомнят, что за рукописи писателям надо платить гонорары. Я уж не говорю о том, что во всём мире писатели получают ещё и проценты с продаж. Но я оптимист… И фаталист к тому же. Я верю, что если этим произведениями суждено увидеть свет и быть прочитанными большим количеством людей — так оно и будет… Вопрос времени.
— А что со стихами? Пишете?
— Тут дело обстоит совсем неважно. Перестал писать.  За последние десять лет — от силы пять стихотворений.  Я тут прикинул… Получилось, что практически все свои стихи я написал где-то за тридцать лет. Всего стихов у меня сейчас более семисот.
— Вот это багаж! А опубликовано сколько?
— В сборник вошло около 170,  примерно 30 было напечатано в журналах и газетах — ещё тогда, при СССР. Сейчас, слава Богу, есть интернет, и люди могут почитать мои стихи, когда захотят. Для этого надо всего лишь зайти на мой официальный сайт.
— А почему же перестали писать?
— Есть такое расхожее слово «исписался». Его обычно употребляют для характеристики поэтов, переставших писать…  Ерунда это.  Исписаться невозможно. Всегда есть новые впечатления, новые темы, новые образы… Нет только новой любви. Потому что рано или поздно приходит время, когда ты перестаёшь влюбляться… Просто настаёт возраст, который для любви уже — не тот.  Вот мне сейчас 59.  Стариком себя не чувствую, слава Богу, но мне очень, очень трудно загореться, потерять голову, забыть обо всём на свете, кроме любимой… А если нет любви у поэта, причём лучше всего безответной, мучительной — то и ждать новых стихов от него не стоит. А если и случатся они — уверяю вас, шедеврами их назвать будет нельзя. Так, пресная водичка. Далеко не вино…
— Как-то печально всё это…
— Отнюдь нет! Это — сама жизнь. Просто всему своё время.
— Вернёмся к вашим романам. Какой из них вы считаете наиболее сильным?
— Из тех, что изданы, детективных — «Скрипач» на крыше».  Про киллера-снайпера, который прежде был музыкантом. Потому и погремуху получил такую особенную — Скрипач. Это очень тонкая, психологичная, образная вещь… А из неизданных — как раз все четыре новых, не детективных, о которых я сказал выше.
— Андрей Николаевич, а как вообще вы начали писать? И остросюжетность ваших романов — откуда она берётся: из богатого воображения и любознательности, или это художественная обработка реальных фактов?
— Писать начал как бы «на слабо». Моя знакомая журналистка издала в ЭКСМО детективный роман.  Даже в журналистике она звёзд с неба не хватала, и вдруг — целая книга! Я увидел этот роман и подумал: если она смогла, неужели я не смогу? И написал. И его издали. Тут я вошёл во вкус… И началось. Что же касается второй части вопроса — скажу без ложной скромности, отсутствием воображения я никогда не страдал, но очень много фактов и деталей я взял из реальной жизни — своей и моих друзей. А брать было что. В детстве и юности я был ужасным хулиганом, потом завязал со шпаной, занявшись классическим вокалом. Служил в дивизии Дзержинского, сейчас она считается спецназом. Да, я служил в ансамбле, но он был внештатным. То есть мы и пели, и делали всё то, что делают обычные солдаты.  Были патрули по Москве, — дивизия-то относилась к МВД. Насмотрелся всякого, приходилось и жизнью рисковать.  А в  девяностые прошёл через самые разные ситуации, типичные для той поры, в том числе и крайне опасные…
— Ваша литература —  приключенческая и её скорее относят к развлекательной категории.  Может ли и «имеет ли право» лёгкая литература ставить серьёзные вопросы и отвечать на них?
— Ещё как может! Более того — должна. Обратите внимание: самые сильные и талантливые писатели вводили в свои произведения детективный компонент, чтобы зацепить читателя криминальной интригой, а потом, когда тот уже «подсядет» на произведение, сказать ему то, что хотелось! Так поступал Лесков — вспомните «Леди Макбет Мценского уезда».  Достоевский в этом плане — вообще особая тема. «Преступление и наказание» по жанру — криминальная драма,  «Братья Карамазовы» — чистый детектив.  Про Шекспира вообще молчу…
— Что вы читали в юности? На каких авторах «выросли»? Насколько была в почёте литература в вашей семье?
— Слава Богу, и мать, и отец были людьми по-настоящему интеллигентными, читать обожали, и свою любовь к книгам они привили мне. Воспитывался  я на библиотеке приключенческой литературы, затем на классике. А потом уже, на журфаке МГУ, я перечитал такую уйму литературы — и русской, и мировой — что даже представить себе сложно.  Объём литературы, которую мы должны были знать и сдавать по ней экзамены, был поистине огромен.
— Самые близкие вам авторы — кто они? Есть ли кто-то «единственный»?
— «Единственного» нет. Но круг избранных мною авторов, в общем, довольно узок. Из русской прозы это те же Лесков, Достоевский, Тургенев, Алексей Толстой, Булгаков. Из мировой — Гомер, Вольтер, Шиллер, Шекспир. Из поэзии — Есенин и Гумилёв, а ещё Федерико Гарсиа Лорка, но в переводе Гелескула. Я читал Лорку в подлиннике и  считаю, что его стихи на испанском явно слабее, чем их русские переводы, сделанные Гелескулом. Вот такой феномен!
— А Пушкин — что же, в немилости?
— Упаси Бог! Отдаю дань — как великому поэту, но лично меня за душу не берёт. Каждому — своё. Есенин проникает в самые уголки души, чего о Пушкине сказать не могу. Значение Пушкина для русской литературы поистине огромно, но у нас, как всегда, должны довести всё до уровня абсурда. Сказал кто-то: «Пушкин — это наше всё!». Другие стали повторять. И никому в голову не пришло, какая это глупость — даже с точки зрения формальной логики. Если Пушкин — это наше ВСЁ, то остальные писатели и поэты — это же наше НИЧЕГО! Об этом кто-то подумал?   — Каким вы видите будущее русской литературы? Как по-вашему, сегодня она переживает период подъёма, или наоборот?  
— Моё мнение — наоборот. По-моему, литературы у нас как таковой вообще не существует. Во-первых, нет поэзии, а без неё — как можно говорить о литературе?  Не могу же я всерьёз рассматривать сайт «Стихи.ру».  Очень забавный междусобойчик. Графоманы целыми днями нахваливают друг друга… Хорошие стихи встречаются, конечно, но невероятно редко. Люди не имеют понятия о рифме, о размере, — не говоря уж о том, что образ выстроить как надо не умеют. А между тем у народа интерес к стихам — есть! На моих сольных концертах я иногда читаю свои стихи, — зал овации устраивает, каких даже после самого популярного и красивого романса не бывает! Это прекрасно, конечно, но в зале же не миллионы людей сидят. Не больше тысячи, как правило.  А остальным как быть? Издатели стихи не берут, я уже говорил… Что же касается прозы, —  чтиво есть, а произведений — нету. Кошмар! Утешает — хоть в какой-то мере — тот факт, что и во всём мире сейчас так. Другой вопрос, что Россия дала миру больше настоящих писателей и особенно поэтов, чем вся Европа, вместе взятая. Про Америку в этом плане можно забыть — если писатели там ещё появлялись изредка, скажем, Марк Твен, то уж о поэтах и речи не было. И Россия, я убеждён, имеет право, даже  должна идти в авангарде мировой литературы, вести за собой остальных! Но об этом, к большому моему сожалению, пока можно только мечтать…
— Как вы относитесь к ненормативной лексике в литературе? Есть ли определённые условия, когда можно допустить её употребление?
— Плохо отношусь. Мат — великая вещь, сила его воздействия поистине огромна, и я могу сказать: именно ему я обязан тем, что остался в живых. Причём ситуаций, когда мат меня реально спасал, было несколько. Но я никогда не употребляю матерных слов в романах и, тем более, в стихах. Похабщине не место на страницах книг.  Если автор не в состоянии дать речевую характеристику персонажа, не употребляя мата, — мне этого автора даже писателем именовать как-то не хочется. Это — не профессионал.
— Как литератор что вы думаете по поводу сохранения чистоты русского языка, даже элементарной грамотности? Молодёжь читает в основном сайты. В школах всё чаще попадаются  малограмотные учителя. С этим можно что-то сделать?
—  Ситуация с грамотностью в России, на мой взгляд, просто катастрофическая. Достаточно пройтись по форумам и соцсетям, чтобы просто ужаснуться — до чего же безграмотно пишут люди. Самая большая беда — 90 процентов запутавшихся в соцсетях людей понятия не имеют, в каких случаях в возвратных глаголах ставится мягкий знак. Массовым явлением стали перлы типа «над этим нельзя смеятся» или, наоборот, «над этим смеються». Жуть что творится с употреблением «чтобы» и «что бы» — их путают почти все. На каждом шагу встречаются пассажи «чтобы ни случилось» и «что бы не заболеть, надо то-то и то-то». Про пунктуацию я вообще молчу — запятые или не ставят, или втыкают куда попало. Такие знаки, как тире и двоеточие, встречаются крайне редко, а точку с запятой я лет десять в интернете не встречал. До так называемой перестройки, которой для отвода глаз назвали буржуазно-капиталистическую революцию, в СССР писали очень грамотно. Я имею в виду общий уровень. Даже солдаты в армии — это после средних школ где-нибудь в Иркутской области — писали свои письма девушкам весьма прилично с точки зрения орфографии и пунктуации. В армии было принято показывать друг другу свои письма и ответы девушек, так что я знаю, о чём говорю. В девяностые детей просто перестали учить, учителя убежали из школы на оптовые рынки. И сегодня мы пожинаем плоды почти двадцатилетнего периода, когда детей не учили в том числе и русскому.  Сейчас ситуация, несомненно, улучшается, я знаю это не понаслышке: мой сын учится в школе, я вижу, как пишет он, как пишут его одноклассники. А школа обычная, не какая-нибудь крутая. Так что у меня есть основания надеяться, что и в других школах дела обстоят неплохо. Очень надеюсь, что внуки наши будут отличать «не» от «ни» и не ставить мягкий знак на концах слов «ключ» и «врач».
— Как россиянин вы не можете не переживать за Россию сегодняшнюю. Каково, по-вашему, её будущее, учитывая её прошлое и настоящее? Нужна ли нам национальная идея? Какая?
— Я считаю себя патриотом своей Родины — не дутым и не квасным, а истинным. За сегодняшнюю Россию я совсем не переживаю, — на мой взгляд, она находится на правильном пути. К внутренней политике руководства у меня, разумеется, вопросов немало, но во внешней у России успехи большие.  За Россию и россиян я очень переживал в девяностые, потому что видел, как страна гибнет, а сейчас она возрождается. Тут могут быть, я знаю, разные мнения, но вот моё — такое. Национальная идея у нас была при СССР, и достаточно простая. Гордость за свою великую державу, за то, что ты — советский человек. С развалом Советского Союза сгинула и идея. На мой взгляд, новую не могли найти много лет, и возникла она спонтанно и случайно, если возможны такие случайности.  Она возникла с созданием Бессмертного Полка. Десятки миллионов русских людей самых разных национальностей не только в России, но и на всей планете выходят на улицы 9 мая, держа в руках портреты своих родственников, спасавших мир от коричневой чумы. Осознание исторического значения и величия России, необходимость её возрождения как супердержавы во имя наших предков и их светлой памяти — вот наша национальная идея в моём понимании.
— Должен ли артист, писатель, художник публично высказывать свою гражданскую позицию?
—  Насчёт «должен» — не уверен. Это личное дело каждого.  И это вопрос очень непростой. Если гражданская позиция публичной персоны основана на патриотизме, любви к Родине и стремлении к тому, чтобы её будущее было счастливым — тогда да, тогда очень хорошо, чтобы как можно больше людей узнали о такой позиции. А если выходит наоборот? Если известный человек преисполнен презрения к своей стране, её народ называет быдлом и считает, что в России необходима революция с целью сменить правительство на проамериканское — что тогда? Я против политической цензуры, но я считаю, что сейчас не время раскачивать лодку. Мы далеко от берега, штормит, и вокруг полно акул.
— Что вы сейчас читаете? А что любите перечитывать?
— Перечитываю исключительно классику… Из современных писателей — не знаю, как вы к этому отнесётесь — я отмечаю Пелевина. Не все его вещи мне нравятся, есть у него что-то от КВН, от студенческих капустников, что-то непрофессиональное, но подкупает абсурдность действия и поведения персонажей. Так писать может далеко не каждый. И ещё — он пишет смешно. Это тоже сложно — рассмешить. Аудиторию со сцены — легче лёгкого, там феномен массовости работает, а вот ты читателя рассмеши — одного, за книжкой. Очень трудно. Пелевин — может.
— Над чем работаете сейчас? Считаете ли вы, что целиком реализовываете свой писательский потенциал? Есть ли заветная цель написать роман века? То есть ваш «единственный» роман ещё впереди?
— Сейчас готовлю очередной сольный концерт, репетирую с концертмейстером. Кстати, концерт состоится 19 октября в Доме Учёных, что на Пречистенке. Заранее приглашаю на него всех читателей этого замечательного сайта! Там будут не только классические романсы, но и мои, авторские песни, а ещё стихи свои буду читать. А я так устроен, что если вкладываюсь во что-то, так на все сто, и для другого времени не остаётся. Вот дам концерт — тогда и за очередной роман сяду, Бог даст! Может, к тому времени и те, что ещё не изданы, увидят свет…

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА