Глеб Шульпяков: «В тот вечер мне впервые за многие годы захотелось как следует напиться»

«Поэт, который пишет прозу – так называет себя Глеб Шульпяков, автор романов «Книги Синана», «Цунами», «Фес» и недавно вышедшего «Музея имени Данте», лауреат премии «Триумф» в области поэзии (2000). А еще он драматург, телеведущий и страстный путешественник. Специально для нашей страницы Глеб расскажет о своей любви к путешествиям, поделится взглядом на литературу и коснётся одной глобальной темы, которая сегодня так волнует всех россиян».

— Значительная часть текстов, которые Вы пишете, по жанру – травелоги. Что Вам дают путешествия как писателю и как человеку? Есть ли какие-то путешествия в Вашей богатой биографии странника, которые Вы могли бы назвать ключевыми, без которых не было бы Вас такого, какой Вы есть сегодня?
— Наверное, никогда не забуду первую поездку в Стамбул – это было в 2001 году. С неё начался мой «роман» с Востоком – и Центральным, и Южным, и Средним. Архитектура, религии, люди. И путешествие по Италии, конечно.  Оно, правда, было раньше. Это были мои «полюса», вечное желание объединить и то, и другое. Хотя сейчас, вот, всё изменилось. Путешествия как-то отошли на второй-третий план. Я сейчас больше провожу времени в Москве с семейством или в своей деревне на Валдае.
— Ваши любимые страны и языки? Какими языками владеете?
Меня периодически тянет то в одну, то в другую страну. Например, недавним открытием для меня стала Германия, которую я почти не знал – некоторые города. Но бесконечно возвращаться можно только в Рим. Это место, где все дороги и все времена сходятся. И Венеция, конечно. Из языков знаю английский – настолько, чтобы чувствовать себя комфортно в любой стране, где есть туристы. Других языков не знаю совсем, хотя от университетских времён остался «фантомный» французский. Мечтаю выучить итальянский – раз уж Рим.
— Чувствуете ли Вы себя гражданином мира? В чём, по-Вашему, смысл того, чтобы продолжать оставаться жить в России?
— Я чувствую себя гражданином непонятного мира только здесь, в России. В переездах по другим странам я испытываю острые приступы русскости. Особенно почему-то в немецких поездах. В своей валдайской деревне я как дома. Но это несложно, деревенская жизнь покажется домашней человеку из любого мира. Наверное, я гражданин русского языка и литературы – говоря высокопарно. Этот язык и литература живут в России, и Россия живёт в них. Поэтому я живу и буду жить здесь, конечно же.
— Какой из Ваших романов Вы считаете самым важным?
— Все мои романы были для меня важными в свой период. «Восточная трилогия», например («Книга Синана» – «Цунами» – «Фес») – это моя попытка разобраться с призраком «восточного» человека в себе. А «Музей имени Данте», который новый – тут уже нет никакого Востока, это роман с моей собственной историей и памятью, которая неизбежно связана с нашими людьми и историей нашей страны. Сегодня мне это важно, поэтому и «Музей» – важен. К тому же это роман о поэтах.
— Не укладываются ли все Ваши романы в один большой проект? И если да, то в какой?
— Все мои романы, по большому счёту – это форма художественного дневника. Который я просто камуфлирую в жанровые декорации для удобства чтения.
— В чём смысл писания романов в наши дни? Существует ведь точка зрения, согласно которой роман, как жанр архаичный, уже изжил себя и должен уступить место новым формам. Раз Вы продолжаете писать романы, значит, Вам есть что на это возразить? Есть ли у романа как жанра ещё невостребованный потенциал?
— Архаичной мне кажется как раз наша современность. То, что происходит  в литературе, в политике, в образовании. Исчезают полутона. Мысли. А что может быть интереснее размышления? Роман – вещь сложная. Она подразумевает сознание, ищущее этой самой сложности. К тому же роман – это форма размышления о времени. Мне-то как раз  кажется, что роман, наоборот, дальше будет только усложняться. Не в сторону нечитаемости, не к «Поминкам по Финнегану», конечно, а в том смысле, что в современном романе будет больше смешений и смещений – жанровых, временнЫх, психологических. Он будет замысловатее, я бы так сказал. Дело будет только за интенцией. За эмоциональным, мысленным, психологическим стержнем, на который писатель всё это будет нанизывать. Без этого стержня никакой роман не возможен. А всё остальное просто отойдёт беллетристике.
— Как соотносятся в Вас прозаик и поэт? Спорят ли друг с другом? Обмениваются ли опытом?
— Обычно я говорю так: «Я поэт, который пишет прозу». Поэту легче, язык уже с тобой. Тогда дело за свободным временем и материалом. За тем, о чём размышлять в романе. Если они есть – и если ты хоть немного знаком с принципами читательского восприятия – садись, пиши. Я бы вообще рекомендовал поэтам писать прозу. Лучшая проза – это проза, написанная поэтами, поскольку они знают о жизни (я не быт имею в виду) больше, чем прозаики. Знают просто в силу поэтического рода своего существования. Во мне стихи и проза живут раздельно, они внешне никак не связаны, а то, как они связаны внутренне, не очень интересно, это уже моя «кухня». Хотя один парадокс случился. Когда я начал писать прозу – лет десять назад, это была «Книга Синана» – из моих стихов исчезла вся повествовательность. Понемногу. То есть именно благодаря прозе я нащупал форму лирического высказывания на восемь-десять строк, в которой пишу до сих пор. И невероятно рад этому.
— Кто из писателей на Вас повлиял? Кого из современных авторов считаете наиболее значительными? Чьи книги (хоть одну!) Вы бы хотели написать сами?
— В своё время, лет 25 назад, меня сильно впечатлил «Доктор Живаго» – роман, написанный поэтом, кстати. Параллельно шёл «Улисс» – его тогда печатала «Иностранка».  А Джойс, как вы знаете, начинал как поэт. «Улисса» написал поэт, понимаете? Плюс в этих книгах по-своему было выражено изгойство – что славянское, что европейское, не важно. Важно, что с этим изгойством поэт живёт всю жизнь. Я это тогда, наверное, и усвоил – бессознательно. А потом всю жизнь просто получал подтверждение. Сейчас я читаю роман Андрея Таврова «Матрос на мачте». Я бы, если честно, этот роман просто кусками присвоил – настолько мне там хорошо.
— Глеб, как Вы относитесь к глобализации? По-Вашему, добро она — или зло? И «не обязательный».
– Я за многообразие оттенков. И мысли, и эмоции, и чувства, и кухни. А глобализация сжигает эти оттенки, просто вытирает из жизни. В этом смысле я, конечно, против. Но там, где глобализация касается, грубо говоря, простых вещей – билетов на самолёты или покупок в интернете – я за неё. Я, например, в восторге, что можно рассчитаться за дрова в деревне по интернету.
— Каково, по-Вашему, будущее России?
— Будущее России – это такое огромное поле для предположений, что мне трудно что-то сказать конкретное. Хотя ощущение при мысли о будущем всегда почему-то радужное. Парадокс, правда? Кругом тупик, а ощущение перспективы есть. Одно я знаю точно: здесь всегда много оттенков. Россия – это страна не только кумача, но и полутонов.
— Как Вы восприняли освобождение Ходорковского.
— Я искренне рад его освобождению. В тот вечер мне впервые за многие годы захотелось как следует с друзьями напиться.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА