Виктор Кирюшин: Жить нужно долго, чтобы успеть исправить хотя бы собственные ошибки

Поэзия Виктора Кирюшина радует и ум, и сердце. Автор не штампует свои стихи, его сборники, которых не так много, проходят период «вызревания». И каждый его стих – это неоспоримо «штучная» работа…

— Виктор Фёдорович, расскажите о себе, о своём детстве, о семье. Что вы читали? Что любили? Кто прививал вам любовь к литературе?
— Место, где я родился и вырос – рабочая окраина Брянска. Деревянные домишки с огородами и палисадниками. Куры, утки, гуси гуляли по улицам, поросшим травой. А рядом огромные заводы. Родители были рабочими, я их мало видел: пропадал в лесу и на реке. До сих пор помню каждый поворот речки детства – Болвы и все названия: Власова будка, Корчажки, Девичий песок, Тихий вир, Воробьёвка… Поэзия!
Занималась мной бабушка Дуся, Евдокия. Бесконечно добрая, глубоко верующая, она и меня водила в церковь. Это о ней я потом написал:

Планы, стройки, лагеря и речи-
Рай куёт безбожная страна…
Бабушка смиренно ставит свечи,
Шепчет дорогие имена.

В тихом свете, возле внуков спящих
Молится, как ангел во плоти,
Обо всех болящих и скорбящих,
Ненароком сбившихся с пути.

Жизнь прекрасна всякими дарами,
Но одно припомню на краю:
Маленький, в пустом и гулком храме
С бабушкой-заступницей стою.

А вот книг в нашей семье почти не было. Помню только несколько толстых романов Вилиса Лациса, неведомо как попавших в дом. Я их прочитал, наверное, в десятилетнем возрасте. Потом была школьная библиотека и чтение запоем. Ко времени поступления на факультет журналистики МГУ, выяснилось, что почти всё, положенное по программе, я уже осилил и нужно только привести это в систему. Ну и кое-что вспомнить, подзабытое за время службы в армии. Там было не до книг.

Возникает иногда дискуссия: поэзия – исповедь или проповедь? Для меня исповедь. Но мы ведь не исповедуемся каждый день.

— Самые близкие вам авторы сегодня – кто они?
— Если говорить о поэтах, это Светлана Сырнева из Вятки, Евгений Семичев из Самарской области, Юрий Перминов из Омска, Мария Аввакумова и Надежда Кондакова из Москвы, Николай Зиновьев из Краснодарского края, Евгений Чепурных из Самары…
Каждый из названных мной поэтов обладает яркой индивидуальностью, собственным поэтическим миром, неповторимым и самобытным. Большинство – не москвичи. Может быть, это случайность, а, возможно, и закономерность.
В России сегодня немало поэтов хороших и разных. Слышат ли их? Нет, почти не слышат. Но это уже проблема не поэтов, а общества. К тому же по большому счёту квалифицированных читателей поэзии, истинных любителей её, всегда было мало.
— Какая из ваших книг для вас самая дорогая? Сколько времени вы её писали? И как вы вообще пишите – подолгу, «с чувством, толком, расстановкой», или легко, под настроением?
— У меня всего четыре поэтических книги, при том, что у коллег-ровесников они нередко исчисляются десятками. Написать могу быстро, «созреваю» медленно. Для меня период молчания, а он иногда может длиться годами, не менее важен, чем собственно сочинительство. Это тоже часть творчества.
Возникает иногда дискуссия: поэзия – исповедь или проповедь? Для меня исповедь. Но мы ведь не исповедуемся каждый день. «Ни дня без строчки» — лозунг графоманов.
Вообще же о психологии и даже технологии творчества существуют целые исследования, которые, правда, никого и ничему не научили. Нужно слушать свою душу и всё.
А самая дорогая для меня книга… Ну, пожалуй, это сборник «Неизбежная нежность», вышедший два года назад. Он тоже долго «вызревал». Сейчас готова новая книга, ищу издателя.
— Как вы считаете, чего сегодня остро не хватает отечественной литературе? Что бы вы посоветовали, пожелали современным русским прозаикам?
— Любви не хватает, любви. Все и всех уже, кажется, обличили, всю мерзость человеческую вывернули наизнанку. Ну так это не новость. И у того же Достоевского мерзости достаточно. Только там и свет отыскивается на самом дне, в самой падшей душе. Даже сочувствие ещё не любовь, только подступ к ней. Посочувствовал и пошёл дальше по своим делам. А вот так, чтобы «не могу молчать!», чтобы перевернуло всего, пока ни у кого не получается. Хотя писатели искусные есть. Премии вон громкие ежегодно вручают, а перед этим долго выбирают: кому вручить. Значит, есть из чего выбирать. И искусных, и наблюдательных, и социально активных полно. А любви всё-таки не хватает, и это главное.
И ещё: сам литератор, неважно, прозаик или поэт, должен представлять из себя личность. Хорошо Бунин об этом сказал: «Тот, кто называется «поэт», должен быть чувствуем как человек редкий по уму, вкусу, стремлениям и т.д. Только в этом случае я могу слушать его интимное, любовное и проч. На что же мне нужны излияния души дурака, плебея, лакея, даже физически представляющегося мне противным?»
Сегодня как будто шлюзы какие-то открылись: ринулись в литературу и дураки (и дуры), и плебеи, и лакеи, и гламурные звёзды, и телеведущие. Люди чувствуют этот подвох и протестуют по-своему: просто перестают читать современную литературу. Вот одна из причин падения интереса к чтению в наше время.

Рынок и Божий дар способен превратить в товар. Или фальсифицировать его.

— Что, по-вашему, означает фраза «состоялся как писатель»? И какие сегодня существуют «рычаги» для продвижения творческой карьеры?
— «Рычаг» вообще-то должен быть один – талант. Но рынок и Божий дар способен превратить в товар. Или фальсифицировать его. В принципе, и поэта можно разрекламировать, как какую-нибудь марку майонеза. Не делается это лишь потому, что прибыль всё равно будет невелика. Нет смысла вкладываться.
Казалось бы, одним из критериев значимости писателя должен служить его успех у читателей. Но сегодня и этот критерий не работает: на слуху не самые лучшие…
Рецепт, на мой взгляд, один: наплевать на успех вообще, меньше всего задумываться над этим. А верить в себя необходимо. Верить и упрямо делать своё дело. Мы ведь не знаем, «как слово наше отзовётся». У того же Тютчева при жизни вышли две тонких книжечки стихов, а в русской поэзии он остался навсегда.
— Если раньше существовал самиздат, а запрещённые писатели пользовались невероятной популярностью, то сегодня в литературе практически нет «аутсайдерства». Напечататься может каждый. Хорошо это или плохо?
— Это хорошо, поскольку «дурь каждого сразу видна», как выразился один из русских царей, по иному, правда, поводу. Другое дело, что катастрофически мало ныне людей, способных отличить «дурь» от качественной поэзии или прозы. Вкус утрачен, его не воспитывает ни радио, ни телевидение, ни школа. Помню, меня удивило, как хорошо разбирается в музыкальной классике поэт-фронтовик Николай Константинович Старшинов.
— Так радио с утра до вечера в доме играло,- объяснил мой старший товарищ.
Вкус – это внутренний редактор. Нет его и всё разрешено. Талант от Бога, а вкус воспитывает окружение, среда да тот же самый Интернет, где сегодня полно поэтического дурновкусия. И у этого дурновкусия есть поклонники, которые на все лады расхваливают друг друга, «лайкают», даже пишут рецензии и присуждают разные титулы. Но в сети есть и подлинная поэзия. Значит, дело не в Интернете, а в нас самих.
К тому же выпуск обычной книги сегодня не всякому литератору по карману, а Интернет позволяет публиковать, как говорится, всё и сразу. В сети уже есть несколько литературных порталов с серьезной, сложившейся репутацией.

Одним из критериев значимости писателя должен служить его успех у читателей. Но сегодня и этот критерий не работает: на слуху не самые лучшие…

— Что вы думаете про русскую литературную классику? Лимит «допустимого» уже исчерпан, или её фонд ещё может пополниться?
— Конечно, может. Литература, по счастью, дело непредсказуемое. Вдруг да и вбежит кто-либо в редакцию толстого литературного журнала с криком: «Новый Гоголь явился!» И в конце концов окажется, что это так и есть.
Не нужно только путать вещи популярные и классические. В своё время некоторые критики договорились до того, что «Дети Арбата» Рыбакова – роман посильнее «Тихого Дона» Шолохова. И где эти «Дети Арбата»? Время всё расставляет по своим местам, как бы банально это ни звучало.
— Каким вы видите будущее русской литературы? Сегодня, по-вашему, она переживает период подъёма или наоборот?
— Литература существует по своим собственным законам, не до конца изученным и понятным. Кто объяснит: почему в одно время творят два-три гениальных писателя, а потом на долгие годы наступает провал?
На какое-то время место писателя в России занял политолог. И писатель в чем-то начал подражать ему: гнаться за злобой дня, описывать и растолковывать жизнь как процесс политический, социологический. А русскому человеку этого мало. Живём уже в совершенно ином мире, а вопросы нас мучают всё те же: о совести, о душе, о справедливости, о Боге. Тяжкие вопросы, на которые, наверное, и ответов-то нет. Но искать нужно. Даже сама искренняя попытка такого поиска необычайно ценна и всегда находит отклик у читателя. В этом, мне кажется, как раз и заключён секрет успеха недавней книги настоятеля Сретенского монастыря и писателя Тихона Шевкунова «Несвятые святые». И в этом ценность русской классики. И магистральный путь русской литературы остаётся именно таким, а уж как мы пройдем по этому пути и что оставим потомкам, зависит от нас самих.

Вкус – это внутренний редактор. Нет его и всё разрешено. Талант от Бога, а вкус воспитывает окружение.

— Что вы думаете по поводу сохранения чистоты русского языка, даже элементарной грамотности? Молодёжь читает в основном сайты. В школах всё чаще попадаются не очень грамотные учителя. С этим можно что-то сделать?
— Язык, как река, до поры до времени способен сам себя очищать, самовосстанавливаться. Что-то он принимает, переваривает, делает своим. Разве мало в нашем языке слов, заимствованных из английского, французского, немецкого и иных языков? А мы их воспринимаем уже как вполне русские. Когда-то в общемировой лексикон вошло русское слово «спутник», а сейчас наоборот к нам вместе с компьютерными технологиями пришла и соответствующая терминология. Ничего с этим не поделаешь.
С грамотностью точно беда. Причина понятна: катастрофически снизилось качество образования в средней и даже высшей школе. Ну и телевидение, радио вносят свою лепту. Дикторов, соблюдавших нормы литературного языка, больше нет, есть теле- и радиоведущие. А с них грамотности никто не требует, главное, чтобы рот не закрывался. Даже в субтитрах полно ошибок.
Довелось мне состоять в жюри нескольких поэтических конкурсов. Есть небесталанные ребята, но беда та же: незнание норм и правил русского языка. Я уж не знаю, не придётся ли в конце концов вновь объявлять в стране кампанию по борьбе с неграмотностью…
— Каково, по-вашему, будущее России, учитывая её прошлое и настоящее? И какая, на ваш взгляд, идея могла бы стать для неё национальной?
— Был бы я Вангой, ответил бы вам по существу, а так… Могу лишь сказать о том, что меня тревожит.
В России вообще довольно сложное отношение к частной собственности, материальному достатку. Трудно не согласиться с Мариной Цветаевой, сказавшей однажды, что «…сознание неправды денег в русской душе невытравимо». Так о какой национальной идее можно говорить при той пропасти между бедностью и богатством, которая существует сегодня в нашей стране? У меня нет ответа на этот вопрос. Оттого нет и особого оптимизма в отношении будущего.
Я вот не понимаю: зачем человеку 15, 20, 30 миллиардов долларов при том, что заканчивается всё могилой и памятником? Ну, памятник будет подороже… По-моему, это какая-то душевная болезнь.

Живём уже в совершенно ином мире, а вопросы нас мучают всё те же: о совести, о душе, о справедливости, о Боге.

— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. По-вашему мнению, глобализация это зло или добро?
— Глобализацию уже не остановить. С экономической точки зрения здесь есть свои выгоды, правда, не для всех, а для играющих первую скрипку. В остальном всё сложно. Национальные культуры, религии, традиции – всё это объективно лишь препятствие для глобализации и, соответственно, подавляется и уничтожается. Не случайно многие выдающиеся деятели культуры выступали и выступают против этого процесса. Вот, например, Томас Элиот: «Уйдёт христианство – уйдёт и вся наша культура… Придётся в муках начинать всё сначала… Придётся пройти через столетия варварства».
Речь, конечно, не только о России, но и о странах Запада, несмотря на всю их внешнюю толерантность. Кстати, и сама по себе толерантность – только оружие в борьбе за ту же самую глобализацию. «Принимайте всё, будьте терпимы ко всему, в том числе и к тому, что отвергается вашими национальными, культурными и религиозными традициями – таков смысл этой пресловутой всетерпимости. В конце концов человеческая цивилизация превратится во всемирное общество потребителей. В бытовом смысле жить станет более удобно, но противно. Не могу в связи с этим не вспомнить философа Джона Рескина: «Привилегия рабов, крыс и волков состоит в том, чтобы жить по закону спроса и предложения…»
Что тут добавить?

Язык, как река, до поры до времени способен сам себя очищать.

— Что вы сейчас пишите?
— Составляю антологию современной поэзии и пишу стихи. Медленно, редко, и к тому же они становятся всё короче. Вот такое, например:

Биография

На памятнике жирная черта
Меж датами…
Дежурная мемория.
А вместо биографии – история
Кредитная
И больше ни черта.

А вообще-то я оптимист. Жить нужно долго, чтобы успеть исправить хотя бы собственные ошибки. Будем жить.

Беседовала Елена СЕРЕБРЯКОВА