Евгений Евтушенко: «Поэзия начинается тогда, когда она становится исповедью»

Евгения Евтушенко называют самым «громким» поэтом плеяды великих представителей писательской среды периода «оттепели». Его стихи давно стали классикой отечественной поэзии. Своё первое стихотворение про желание стать пиратом поэт написал ещё в четырёхлетнем возрасте и его содержанием весьма насторожил бабушку. Впрочем, примерным поведением Евгений не отличался и в школьные годы. За дисциплинарные взыскания он был позже исключён и из Литературного института

Одно всегда было и остаётся неоспоримым — это литературный талант Евтушенко. Произведения автора отличает яркая и богатая палитра эмоций и жанровое многообразие. Сам поэт творческой основой своих работ считает антологическую составляющую. Именно поэтому его поэзия пропитана духом творчества многих русских поэтов, на  работах которых, по признанию самого Евгения Александровича, он учился.

— Евгений Александрович, как известно, в 17 лет мы все поэты. А вам в этом юном возрасте удалось даже опубликовать своё стихотворение в «Советском спорте». Когда вообще вы начали писать?
— В 4 года я написал свою первую фразу в стихах: «Я проснулся рано-рано, стал я думать, кем мне быть. Захотел я быть пиратом, чтобы грабить корабли». Услышав это, бабушка всплеснула руками: «Ну и наклонности!..».  
— Вас называют шестидесятником. А вы сами себя кем считаете?
— Я считаю себя просто одним из многих русских поэтов. И, если вы спросите меня, на творчестве каких поэтов я учился, то отвечу, что я учился у всех русских поэтов, независимо от их литературного направления. Я пытался объединить в себе черты поэтов, которые ссорились при жизни, например, Есенина, Маяковского и Пастернака, и тем самым помирить их. Я любил их всех троих. Но они при жизни во многом не сходились. И поэтому я занялся составлением антологий. Я даже, как профессиональный поэт, являюсь антологистом по характеру. Во всех моих стихах вы можете найти отражение всего того, что я перенял у разных поэтов, даже у тех, чьи имена не стали широко известными. Но и у них могут быть бессмертные строчки. Так что маленьких поэтов на самом деле не бывает. Есть поэты и графоманы.
— Как вы относитесь к 50-м годам, когда вас начали активно печатать, когда пришла слава?
— Я тогда просто наращивал форму. Больше экспериментировал именно с этой составляющей, чем писал всерьёз. С моей точки зрения, поэзия начинается тогда, когда она становится исповедью. Это необходимое первое условие для поэта, когда тебя что-то переполняет и тебе необходимо выразить свои чувства. Это может быть чувство любви, негодования, гражданского гнева… Но, самое главное — высказать всё то, что внутри было необходимо для тебя. В поэзии самое главное — чувство не случайности того, о чём ты пишешь. Я же сначала был просто очень верным читателем стихов. Если бы не стал поэтом, то читателем бы остался всё равно. Но так сложилось, что со временем стал писать понемножку и сам. И когда я был в Сибири во время войны (мужчины тогда все были на фронте) я, как и другие дети, много времени проводил и общался с женщинами, помогал им. Мы вместе пели песни, я наблюдал, как рождается фольклор, предлагал хорошую строчку, рифму.
— А над чем сейчас работаете?
— Во-первых, продолжаю работать над антологией десяти веков русской поэзии под названием «Поэт в России больше, чем поэт» совместно со своим редактором Раздвижевским. Три тома уже вышли, но, к сожалению, очень маленьким тиражом. Я только что вернулся из огромной поездки по 28-ми городам России. Был и на Транссибирской магистрали, и доехал от Санкт-Петербурга до Владивостока и Находки. У нас была хорошая бригада, наподобие тех, которые существовали во время войны. Кстати, в одной из них на фронте работала моя мама. Наша команда состояла из драматических актёров, исполнителей: Дима Харатьян, Сергей Никоненко, Игорь Скляр… Они исполняли песни военных лет, в том числе и на мои стихи.
Эта поездка была посвящена 70-летию Великой Победы и связи времён. Во всей этой атмосфере сплочённости творческих людей я был точно так же счастлив, как и во времена своей молодости, когда дружил с поэтами-фронтовиками. Эта поездка стала шагом на пути к тому, чтобы опять вернуть поэзию нашему народу. У нас совершилось то, чего никогда до этого не было: абсолютная разъединённость читателя с писателем. И в этом виновато не столько государство и правители, сколько сами писатели, их пассивность и пассивность всех учреждений, занимающихся культурой. Они просто забыли, что за литературой нужно следить и так же культивировать её, как сад.
Необходимо также взрыхлять почву, как это делают хорошие садовники. К моему ужасу, в филармониях почти во всех регионах, где мы проезжали, исчезла профессия чтеца. А раньше у нас были абонементные программы со специальными скидками для школ и пенсионеров. Но нельзя вместе с этим думать, что сегодня исчезли и люди, которые хорошо читают стихи. Например, в нашей команде, наряду с ветеранами сцены, прекрасно доносили поэтические строки до слушателей и молодые актёры.
И один из них — Борис Константинов. Он играл меня в фильме «Похороны Сталина». Этот актёр блистательно читал произведения Петра Яковлевича Чаадаева и стихи Александра Сергеевича Пушкина. И публика с таким воодушевлением воспринимала его выступления, как будто это написано про сегодняшний день. Потому что классика, — это то, что актуально всегда. В тех краях, на Северной магистрали, артисты, представляющие классическое направление в искусстве сегодня большая редкость. Туда, к сожалению, всё больше едет попса. Так что из этой поездки я вернулся наполненный верой в наше будущее, если мы не будем разрывать связи поэтов с народом.
— Во время этой поездки, несмотря на физическую трудность, вы что-то написали?
— Я написал только несколько стихов, посвящённых одновременно Че Геваре и Владимиру Высоцкому. Потому что я видел во всех городах (что меня очень удивило) портреты этих моих двух друзей. Ими были украшены стены многих молодёжных клубов. Вот эти, казалось бы, непохожие друг на друга люди и стали героями сегодняшней молодёжи глубинки. Самый лучший памятник Высоцкому, кстати, стоит в Новосибирске, а не в Москве.
— Вы по характеру, вообще, коллективист?
— Моя первая работа, за которую я получал деньги, была работа геолога. А они, как известно, все коллективисты. Когда меня вышибли из школы я поехал в геологоразведочную экспедицию. По природе я очень хорошо себя чувствую, работая вместе с людьми. Мне довелось в своё время выступать в качестве режиссёра. Я снимал два фильма. До сих пор все те, кто работали со мной, хотят продолжить это дело.
— Что ещё у вас в работе сегодня?
— Скоро будут выходить четвёртый и пятый тома моей антологии. Но трагедия ситуации в том, что предыдущих изданий этой серии нет нигде по всей Северной магистрали. А я считаю, что они должны быть в каждом доме, в каждом институте, в каждой школе. Это история русской поэзии в пяти томах. Это издание должно быть настольной книгой студентов и преподавателей литературы. И если мы ставим вопрос об уважении к литературе, даже посвящаем ей отдельный праздник в году, то надо возрождать традиции общения читателей с писателями.
Это то, о чём нас просила публика во всех городах, где мы были. Должны быть организованы, помимо нашей, и другие творческие бригады, которые бы ездили по стране и возобновляли этот контакт народа с теми, кто доносит до него наше богатое литературное наследие. В филармонии надо вернуть профессии чтецов. Иначе нас ждёт перспектива развития только развлекательной литературы и критицизм общества.
— У каждого поэта есть своя болдинская осень. Можно ли назвать таким периодом в вашей жизни время, когда вы работали геологом?
— У меня, к сожалению, болдинские осени чаще всего бывают в больнице. Когда я был в геологоразведочной экспедиции, у меня там много времени уходило на физическую работу, путешествия, приключения, авантюры,  восхождения в горы, проникновения в сложные ущелья. А в больнице (не дай Бог, конечно, туда снова попадать), находясь в ситуации, когда ты не можешь двигаться, у меня бывают самые плодотворные моменты в моей жизни. Я не могу ничего не делать. Писатель должен уметь соизмерять одиночество, когда он работает, с тем, чтобы в то же время, не уйти в это состояние от читателей. Потому что, я считаю, эта образовавшаяся уже пропасть между читателями и писателями, очень опасна и для тех, и для других. Нам эту дистанцию необходимо уничтожить. Нам, писателям, нужно идти навстречу к своему народу, а народ должен идти к нам.
— Кстати, каково быть автором такой крылатой фразы, как «Поэт в России больше, чем поэт»? Что вы ощущаете, когда кто-то что-то говорит по этому поводу?
— Многие поэты в своё время были недовольны ею. Говорили, что этим я оскорбляю поэзию, мол, разве недостаточно быть просто поэтом? Нет, недостаточно. И пример тому — жизнь Александра Сергеевича Пушкина, который был историком, редактором, исследователем и чтецом собственных стихов. Он много проводил времени в Михайловском со своей няней Ариной Родионовной, которая была не менее гениальным человеком, чем он. Я благодарю Бога и Мишу Задорного за то, что он в своё время устроил конкурс на лучший эскиз памятника этой великой женщине. И поставил на территории России за свой счёт три памятника Арине Родионовне. Это ли не лишнее доказательство того, что поэт в России больше, чем поэт!
     
Беседовал Виталий КАРЮКОВ