«История российского государства»: Политтехнологии и виндсёрфинг

За последние пару лет беллетрист и переводчик Борис Акунин получил известность и как лидер либерального движения, организатор протестной «Контрольной прогулки» с писателями и учредитель Координационного совета оппозиции. Всё это давало основания полагать, что его попытка пересказать отечественную историю должна в какой-то мере быть противопоставлена официальной версии.

Но уже на  первой же странице «Истории российского государства» читаем: «Я решительный противник идеологизированной истории. И самовосхвалительная, и самоуничижительная линии, обильно представленные в трудах отечественных историков, мне одинаково неинтересны». Но не странно ли, что при  таких установках, на автора после выхода книги вдруг посыпался град обвинений в русофобии? Кажется,  Акунин действительно не хотел, чтобы его сочинение сочли орудием в борьбе с политическими соперниками, но его либеральные западнические воззрения, видимо, просочились в текст помимо воли автора. Вот одно из тех утверждений, мимо которых славянофилы спокойно пройти не смогли: «Это [склонность приднепровских славян к «хмельному медопитию»], пожалуй, единственная черта,  сохранившаяся в национальном характере после того, как русские ушли в суровые, глухие леса и  просидели там безвылазно полтысячелетия». В ту же копилку следует отправить и следующий пассаж: «Восточноевропейская равнина <…> поочерёдно становилась домом для самых разнообразных пришельцев:  сарматов, аланов, готов, гуннов, аваров, булгар, угров, хазар, печенегов, половцев, монголов. Такими  же находниками были и русославяне». А обильное цитирование «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, обвинённой в своё время в глумлении над русским народом, окончательно разъясняет позицию автора.

Надо сказать, что вот эта снисходительная и отчасти даже презрительная интонация, к которой Акунин  прибегает, видимо, для того, чтобы чтение было не таким скучным, и отталкивает от его «Истории…»  более прочего. Скифов писатель называет народом «неузкоглазым и сильно волосатым» – и дело даже не в  том, что такое определение антинаучно, а в том, что это, мягко говоря, шовинизм. А про гуннов  новоявленный историк позволяет себе выразиться в форме не просто некорректной, но и вообще аховой: «Института семьи у ранних гуннов то ли вообще не существовало, то ли это была какая-то стаеобразная  форма полигамии». Или ещё одна стилистическая вольность: «Когда Святослав распределял земли между сыновьями и новгородцы попросили собственного князя, третий сын был предложен им не без смущения –  как кандидат несколько подмоченный».

Эта же странная интонация появляется у Акунина и в оценке деятельности его предшественников –  историков, летописцев, учёных. Летописцы у него постоянно путаются в датах, описывают события,  которые «если и произошли, то не в годы, указанные в летописи». Меж тем, хронология предлагаемая  автором дискутивна не в меньшей степени, чем летописная. А вот как отзывается Акунин о своих  предшественниках: «Всякий историк, создающий собственную теорию, не может совладать с искушением выпятить удобные для него факты и замолчать либо подвергнуть сомнению всё, что в его логику не  вписывается». Кроме того, у историков «возникает искушение прибавить рассказу о древних временах стройности и логичности, «дообъяснить» случившееся, причём гипотезам и догадкам придаётся вид  установленного факта». Всё бы это ничего, если Акунин не пытался бы навязчиво противопоставить себя  этим историкам, потому как на деле он и сам с тем же успехом «придаёт гипотезам и догадкам вид установленного факта».

Я, конечно, не историк и укорять автора за прегрешения против истины никак не в моей компетенции. На  эту тему сказано уже многое – если интересно ознакомиться с претензиями представителей профессионального сообщества, то статьи на эту тему без проблем можно найти в Сети. Но какие-то вещи  нельзя проигнорировать даже с обывательской точки зрения. Например, Акунин считает, что фраза Олега  «Се будет мать городам русским», была произнесена на каком-то скандинавском диалекте – и не нужно  обладать докторской степенью, чтобы понимать, что это не так. Объяснение того факта, что Киев назван матерью, а не отцом русских городов, лежит на поверхности: это калька с греческого слова «метрополия», дословный перевод которого – «материнский город». А вот фраза, приведшая в экстаз тех  читателей, которые имеют хотя бы маломальское отношение к науке: «И чем севернее губерния, тем  меньше этот хромосомный зазор (между коренными нижегородцами и мордовцами, например, он составляет всего 2–3 условных единицы)…» Ладно Акунин придумывает исторические неологизмы вроде «русославян» – человеку, претендующему на роль историка, это позволительно, – но конструировать дикие научные  термины вроде «хромосомного зазора» гуманитарию никто права не давал. Не говоря уже о том, что «зазор» этот измеряется, оказывается, в мифических условных единицах! Не менее смешно и появление в тексте цитаты, принадлежащей якобы Чингисхану про державу, где «девушка с золотым блюдом в руках сможет пройти от океана до океана, не  опасаясь ни за золото, ни за свою честь». То, что к Чингисхану это высказывание не имеет никакого  отношения, ясно и без пояснений – появилось оно никак не раньше  XVII века – а вот популярность эта фраза получила лет пять назад, после использования в рекламе компьютерной игры «Монгол: Война Чингисхана».

Складывается впечатление, что Акунин – прошу прощения за вынужденную стилистическую вольность –  хотел и рыбку съесть и на два стула сесть. Создать ценный исторический труд, но при этом сделать его занимательным. Последнее ему, пожалуй что, удалось. Рассказы о князьях он перемежает с разнообразными  фактами – от того, каким обидным иероглифом обозначали японцы Россию, до шпилек в адрес советских историков. Показателен и лексикон писателя – у новгородцев в начале второго тысячелетия имелись, оказывается, политтехнологи, а русославяне к IX веку получили «возможность накапливать ликвидность». Самая же показательная цитата, включает в себя слово «виндсёрфинг»: «Олег устроил невиданное  действо: приказал вытащить ладьи на берег, поставить их на колёса и, дождавшись сильного ветра,  поднял паруса. Чудо-корабли покатились вдоль запертого Золотого Рога. Устрашённые этим виндсёрфингом, греки запросили мира».

Однако в погоне за смешным и забавным историческая  достоверность отходит на второй план. Нет, такой научпоп тоже, в принципе, имеет право на  существование, но зачем тогда называть свой труд «Историей российского государства», отсылая  читателя к одному из самых авторитетных сочинений на эту тему, и заявлять в своём блоге, что «новый Карамзин явился» (цитата дословная). Зачем эта снисходительная интонация для характеристики своих предшественников, и зачем этот безапелляционный тон при описании своих ещё не доказанных теорий? Заносчивость-с…

Справедливости ради следует отметить, что, несмотря на то, что главным вопросом автору стало лаконичное слово «зачем?», смысл в этом произведении всё-таки есть. Чего только стоит удивительный для такой литературы тираж – 45000 экземпляров. Именно столько человек, многие из которых забыли русскую историю едва прозвенел последний звонок, купят этот том и освежат в памяти полученные давным-давно сведения. Акунин – оппозиционер, и ничто либеральное ему не чуждо. Надо думать, что и народническая идея о необходимости нести свет в массы, ему вполне близка. Если любитель детективов соблазнится указанной на обложке знакомой фамилией, прочтёт это сочинение и через это станет сознательнее – в том уже и будет неоспоримая польза отечеству. Вполне некрасовская максима, между прочим: «Когда мужик не Блюхера, / И не милорда глупого — / Белинского и Гоголя / С базара понесёт». Вот только не стану ручаться, что мужику этому придётся по душе западническая позиция либерала Акунина.

Евгений ВИХАРЕВ